Киногения
Улицы старого Лиссабона редко бывают прямыми. Они узкие и извилистые, словно в восточном селении, разной ширины в разных местах, и часто превращаются в лестницы, круто забирающие вверх.
Здесь вывешивают белье на веревках вдоль окон, и, если нужно посмотреть, что творится на белом свете, отодвигают простыню, словно кулису.
Здесь пожилая сеньора сидит на крошечной скамье у дверей и переговаривается с такой же древней подругой, которая выглядывает из окна второго этажа дома, облицованного сине-белой двухсотлетней плиткой с парусниками. Разговор идет уже не первый день и не первый год, и ограничений в нем нет, так что о наименьших секретах и подробностях семейной жизни точно знает вся округа, ну и что.
Здесь не слышен колокольный звон многочисленных церквей, но каждый второй переулок звенит от голосов канареек и попугаев, которых в клетках вывешивают на улицу.
Здесь твой неспешный подъем среди поросших папоротником стен в полной предвечерней тишине вдруг прерывает чей-то громкий речитатив и странный двутональный свист. Вспоминаешь, что именно такую свистульку ты слышал в фильме «Лиссабонская история». Спешишь за угол и видишь полубезумного художника со значком «Фейсбука» на спине, в темных очках, который всю улочку-лестницу превратил в выставку под открытым небом. Делает он коллажи и фигуры из бумаги, даже старые журналы и конверты грампластинок выставляет как настоящее искусство, а главный экспонат - бумажная скульптура собаки, перед которой стоит блюдечко с водой, а затем он выпускает настоящего рыжего песика, который, кажется, и послужил моделью. И он смеется и дует в свою свистульку, и пес смеется вместе с ним.
Здесь розовую улочку замыкает желтая труба корабля, ставшего на якорь на реке Тежу. Он просто вплыл в кадр.
Город вплывает в кадр.
Он кадрирует тебя в себе.
Ты снят, взят в плен.
И потому ни этот, ни какой-либо другой текст о Лиссабоне ты никогда не закончишь.
Дмитрий ДЕСЯТЕРИК, «День», Лиссабон — Киев
