Преступление и наказание по-новорусски (сериал «Садовое кольцо»)
Я сомневаюсь в осмысленности того, что я буду говорить: надо ли множить сущности? Возможно, правильнее просто сказать, что этот сериал - наивная, неумелая работа самоуверенных и неумных людей, посчитавших, что невнятность и обилие цитат есть синоним сложности. Возможно, стоит поиронизировать над тем, как старшие родственники продвигают засидевшихся в девках младших, не только в политике (а-ля Патрушев), но и в том, что называется искусством. Но я возьму на себя неблагодарный (очень может быть, бессмысленный) труд проанализировать, что, собственно говоря, хотели впарить нам создатели сериала, и какой в этом желании был социокультурный смысл. Потому что он симптоматичен.
Понятно, что они хотели того же, что хотят все: оправдать себя и вбить в голову зрителя: не суди богатых, только хуже будет. Поэтому они показали, как все смешалось в доме С., как коктейль. И использовали сразу несколько ингредиентов, не особо пряча уши. Напротив, выставляя все подвязки и швы напоказ. «Богатые тоже плачут», «Граф Монте-Кристо», «Три сестры», ранние детективы Марининой и, конечно, «Преступление и наказание». У последнего ингредиента статус фундамента, с оговоркой, что это Достоевский (или Толстоевский) для бедных. Нет, для очень интеллектуально бедных, которым интересно подглядывать в замочную скважину, как там у богатых делают минет. Постоянные отсылки к школьному варианту Достоевского с обилием немотивированных и как бы необъяснимых поступков, предполагало, что именно эта необъяснимость, групповой портрет семейного сумасшедшего дома, обретут статус тотального объяснения. Мол, у нас все тут немного ку-ку, у нас в кадре нет места здоровым на головку, поэтому не обессудьте.
От мексиканского сериала взята попытка взгляда на богатых, как на людей со страстями и психологией. С естественным желанием заменить социальные проблемы эмоциональными, психологическими. Граф Монте-Кристо усложняется Эдиповым комплексом: сын мстит отцу (да и матери) за измену и нежелание видеть реальность. Сестры уже в Москве, что с этим делать – непонятно. У ранней Марининой была ходульная борьба честных бедных милиционеров с обреченными на смерть и поражение новыми русскими. Неприязнь к богатым была с благодарностью узнана читателями, но борьба с ними была именно ходульной: как мы понимаем, милиционеры никогда не было честными, а неприязнь к богатым интерпретировали только как право на экспроприацию.
«Преступление и наказание», да и вообще адаптированный на злобу дня Достоевский, играет роль смыслообразующего и сюжетообразующего стержня. Настасья Филипповна как тип инфернальной героини – это не только Лидочка с ее разрушительными страстями и анархо-цинизмом (в духе Мальтуса и Лужина), что позволяет авторам сериала списывать на этот тихий омут с чертями все, что и самим непонятно. Неправдоподобное саморазорение семьи (и себя в том числе) со стороны Илюши – это деньги, кинутые в камин той же Настасьей Филипповной.
«Преступление и наказание» является ключом для понимания и других режиссерских задач. Раскольников – это и Илюша, он топором убивает отца, мать, тетку и Лидку-процентщицу. Порфирий Петрович – следователь и паук-гэбэшник с родимым пятном Горбачева и постоянно жидким супом, который зачем-то с пафосом постоянно ест. (Все герои сериала – очень жидкий суп (стул?) «Преступления и наказания»). Глава семейства – эротоман и педофил Свидригайлов. Лужин, хотя и Свидригайлов тоже, - вернувшийся из-за границы экспат Артем, укравший бизнес Андрея. Хотя Свидригайлов – это такой общий типаж мужчины в сериале – это и муж Лидочки, который тоже постоянно ест и которому постоянно предлагает себя Вера – конечно, Сонечка Мармеладова. Хотя Сонечка – и сестра Веры, Анна, она тоже пытается продать себя подороже, но все неудачно. Правда, все героини «Садовое кольца» - слабы на передок, постоянно говорят о минетах, эрекции, правильной продаже себя и косят в сторону бедной Сонечки.
Много отдельных свидригайловских мотивов в сюжете: скажем, Америка, куда зачем-то хотят с 50 тысячами сбежать Илюша и Лидочка. Хотя сбежать в нее невозможно, как это оказывается невозможным для того же Свидригайлова, использовавшего Америку как эвфемизм с тем, что делают создатели сериала со своей профессией. Потому что из Америки в сериале, напротив, возвращаются: как вернулась мать Веры, тщетно пытающаяся рассказать о жизни в районе Sheepshead Bay, граничащем с Брайтон-Бич, но вместо рассказа - одни декорации. Америка - заграница, загробный мир, откуда в сериале можно вернуться только для того, чтобы умереть, потому что вернуться оттуда могут только мертвецы, а они мертвы изначально, то есть ужасающе неправдоподобны - как тот же Артем. Или мать Веры. А если правдоподобны в какой-то момент, то уже похожи на патологических идиотов в следующий.
Но так как создатели сериала вдохновлялись Достоевским для сельской школы, то психология, даже инфернальная (то есть психологий не людей, а эссенций), заменена в сериале эмблематикой. Характеры находятся в зачаточном и статичном состоянии. Гэбэшник, как мы помним, ничего не делает, только ест суп. Следователь зачем-то кашляет, что никак не объясняется и не работает на сюжет. Домработница постоянно наносит на воротник рубашки следы помады, но это ни к чему не ведет. Это неинтересно ни героям, ни авторам эпического полотна, никак не влияет на развитие сюжета.
Кстати, здесь есть забавная отсылка-инверсия к леди Макбет: та постоянно стирала красное пятно, как знак преступления, но это ни к чему не приводило. Домработница наносит красное пятно, восстанавливая улику, но это ничего не меняет. Ну, а главный потерпевший, ходок Андрей, которого нагло обворовал друг-мертвец, вместо того, чтобы, как принято в этой среде, заказать его за три копейки, или за пять купить судью и следователя, или просто использовать связи для бессрочного затягивания проблемы, целенаправленно и тупо смотрит футбол по «Матч ТВ». Возможно, это показалось забавным Эрнсту, поставившему сериал на время мундиаля. И еще герои буквально за несколько недель стремительно опускаются, очевидно, обменивая брендовую одежду на обноски из секонд-хенда. Простой способ имитировать изменения. Как, впрочем, небритая щека или отсутствие макияжа у женщины. Больше опуститься уже некуда.
Вера, главная героиня, не только Сонечка Мармеладова, но еще и Иван-дурак из русской сказки. Она в первых сериях настырно позиционируется как самая глупая, слепая курица, слабослышащая шепот громких сплетен и не видящая того, что видят все остальные. Но именно эта глупость и наивность позволяет ей - по сюжету - оказаться самой дальновидной и как бы кинематографически мудрой, если обретение реальности, пусть и болезненной, по версии создателей сериала, является благом.
Но никакая реальность на самом деле сценаристов-режиссеров и работающих по их домашнему заданию актеров не заботит. Как домработница, они постоянно наносят на воротник белой рубашки красное пятно в надежде, что зрители поддадутся соблазну и увидят проблему там, где хотелось бы сценаристу-режиссеру, чтобы они ее увидели. То есть там, где ее нет.
Понятно, что сама великая детективная идея, лежащая в основе сюжетного конфликта, мол, сын мстит отцу за сексуальный обман матери, жертвуя семейным состоянием, не выдерживает критики. Дети, если хотят, мстят совсем иначе; у них есть патентованное для этого средство, - они становятся несчастными. Это куда сильнее и точнее причиняет боль, чем мифическое и неправдоподобное воровство денег у семьи и себя. Да и вообще проблема супружеской измены – как основа конфликта, это куда-нибудь на полтора века назад, если не раньше, к «Анне Карениной», мадам Бовари или к их предшественницам. Никакой парус юношеского максимализма не способен раздуть из этой искры пожар в крови, господи благослови. Даже если представить себе, что отец развратил бы сына в пятилетнем возрасте с беспечного согласия матери, и в этом случае предложенный способ мести был бы нелепым и невозможным. Лучше сесть на иглу, разбередить в душе латентный гомосексуализм, стать серийным убийцей, принять, наконец, ислам и уехать воевать в Сирию. В ИГИЛ, Аль-Каиду, а не в какую-то – боже спаси - Америку.
Та же Настасья Филипповна сжигает деньги не только в реальности, как и все у автора, но и символически, они, конечно, горят, но в огне будущей революции. Если бы Достоевского позвали писать сценарий вместо высокоумной госпожи Козловой, он бы, возможно, предложил Илюше отдать грязные семейные тугрики Фонду борьбы с коррупцией Навального. Ведь предполагал же Достоевский, что Алеша Карамазов станет декабристом, и потом поедет на каторгу в Сибирь.
Потому что тот конфликт, появление которого создатели сериала пытаются скрыть, в том числе рисуя фальшивые красные пятна на белом, это то, что понимали уже герои Марининой в начале 90-х. Что понимает Путин, придумывая отвлекающие маневры с Крымом и Донбассом. Это, скорее всего, проблема отсутствия общественного согласия по поводу разбогатевших на приватизации, залоговых аукционах и прочих бюджетных махинациях новых русских. И их власти. Думаю, понимают это и создатели «Садового кольца», и именно поэтому вместо реальной проблемы предлагают зрителям - выдуманную.
Напоследок еще об одном источнике сериала. Это детские дачные спектакли, которые в советское время ставили мамочки с детьми, сосланные на разные подмосковные или прибалтийские дачи мужьями, иногда приезжающими на выходные. Вот тогда-то от нечего делать силами одной-двух семей с друзьями и их отпрысками и ставили такие спектакли для развлечения себя и чад. Важно было не раскрыть тайный смысл всем известной пьесы, кайф был в другом: увидеть нелепость и забавность несостоятельной, наивной и простодушной игры совсем не актеров, а хорошо знакомых тебе людей. Ты, тетя, будешь играть стерву. Тебе ничего не надо делать, будь собой, как в «Школе злословия». Ничего не играй, аутентично присутствуй. И как это оказывалось смешно, когда даже взрослая тетя ничего не может. Ведь для того, чтобы сыграть ту же стерву, надо рационализировать: как, что такое стерва при суверенной демократии, за кого вышла замуж, как отмазывает мужа. А без этого: так, одни следы помады на воротничке.
