Богемный ветерок одного куража
Свет мой зеркальце — молчи! Я сама знаю, что сегодня устала, но эка невидаль немного потускнеть. Главное, не затягивать, а быстренько вернуть форму. У всех, конечно, проблем выше крыши, но уверена — если женщины, как всегда красивы, не суетливы, не ворчливы и не приставучи по мелочам — всем станет легче, глядишь, и тревожащие ситуации начнут распутываться спокойней, — продолжала свой неожиданный сеанс самовнушения. И тут вмешался телик, вернее, экран попросту потух, сразу обнажив мою скрытую зависимость от него. Паника и растерянность, нет, почти ужас вторгся в дом, как это я не буду видеть, что происходит. Конечно, по-своему мог бы справиться с проблемой планшет, но его не жалую особым вниманием, а ящик надо срочно вернуть к жизни. Понятно, что срочно нужен контакт с мастером, с любым, лишь бы немедленно. Мой пыл остудил голос теледоктора, который был категоричен — по ночам не работаю, да, сейчас до десяти, но, добавил он, у вас же ламповый, а тянуть мешок деталей, не зная даже каких, да вы и объяснить толком не можете, что произошло, не стану. Понимая, что он теряет свое время, нервничает, а заказчик, то есть я, малоперспективный, начала его уговаривать прекратить общение, несколько раз повторила, что он прав — время позднее.
Как ни странно, мастер не мог остановиться, то ли профлюбопытство завело, то ли немотивированное желание помочь заочно, ему просто доставляло удовольствие. Да и давать к тому же, мне какие-то сомнительные характеристики, видимо, грело: то, по его мнению, имею образование одного класса церковно-приходской школы, то такую техдремучесть еще надо поискать, но при этом тоном генерала приказал мне открыть боковую крышку аппарата. Механически ощущая себя малообразованным новобранцем, к тому же, никогда внутри ящика не рылась, начала выполнять команды. Нажимала то зеленую кнопку, то красную, будучи не уверенной, что это нужно делать, причем, ворчание его стало привычным рефреном и даже меня не отвлекало, а тон вошел в азарт, чувствуя себя королем, остановиться не мог. Закончилось все тем, что телик заработал, а я пришла от своей ловкости, правда, на автомате и под диктовку доброго мастера, в такой восторг, что было около 12 ночи, а спать не хотелось. Разброд собственных мыслей явно не тянул на философский космос, и, может, в этом тупике, что бы сменить обстановку, незаметно для самой себя начала одеваться и вот уже на зимней улице. Сочная аура исторического центра не только не улетучилась, не исчезла, не испарилась, не улетела куда-то за горизонт, а, наоборот, похорошев к ночи, переодевшись в загадочное освещение, конечно, еще не новогоднее, но уже примеряя обновки, что летела по улице, к тому же, точно зная куда — к заветному полусугробу, напротив бывшего магазина изысканных интерьерных вещей, который месяца два-три тому переехал. Не знаю, что фиксируют уличные камеры наблюдения, я не думала о них. Вокруг — ночь, в сумке у меня большие портновские ножницы. Я иду на дело.
По дороге совершенно неожиданно встретила своего давнего знакомого, совсем не рядового аудитора, который живя по соседству, часто меня забавлял своими рассуждениями о деньгах, весьма эмоционально признаваясь, что живя в каждодневном состоянии бухгалтерского страха, прекрасно осознавая, что для него все деньги меченые, в сегодняшней ситуации чуть ли не разучился сводить потери к минимуму, чувствовать липу задолго до того, что сможет сказать — тут деньги не ушли. Они убежали, но оказывается, обрубывая хронические финансовые хвосты, сглаживая острые углы, можно еще и наслаждаться особой аудиторской дерзостью, находя все же убежавшие деньги. Видимо, в тот поздний вечер он где-то с кем-то и отмечал очередную удачу. Сосед очень удивился, что в такое время я сама на улице, как-то это странно, и узнав цель, решил поохранять. Не так давно ему тоже помогла, вернее, наши цели совпали: я искала старинный абажур, и он о таком мечтал. В 60—70-е годы прошлого века их массово выкидывали и те, печально прижавшись друг к дружке, целыми горками пестрели среди прочего мусора, напоминая экзотических, уже никому не нужных, больших бабочек. В то время все сметающая волна не всегда интересного минимализма захлестнула, кажется всех. Из квартир выметались вместе с абажурами и прочие носители мещанства — салфеточки, статуэтки, милые (как сейчас понятно) безделицы. Их выбрасывали с радостью, но понимающие или случайные руки многое подобрали и сохранили. Кто-то перепродавал, кто-то приютил — и вот снова все в моде. Абажур того времени сейчас купить не просто, но если задался целью зачем-то обязательно иметь такого артстаричка в своем интерьере, надо искать умельцев, которые сумеют воссоздать ретроприхоть, склонировав по тогдашним меркам.
Такую рукодельницу нашла и помогла моему бухгалтеру-коллекционеру разного старья, заказать и себе. Помню, он радовался как ребенок, но сейчас все еще не мог понять — куда мы так спешим. Когда же оказались на нужном месте уже уловил — буду высвобождать, отрезая экзотические стебли с нежными кисточками на концах, из забытья. Галерейщики ведь бросили их медленно усыхать на морозе и ветру и маленький островок этих некогда зеленых метелок даже без названия для меня, несколько месяцев прожили бездумными, у всех на виду, но, теперь уже понятно, никто не захотел их спасти от жизни дворняжек, в этом уличном зимнем хаосе увидеть их отмытыми, изысканным букетом, своей прихотью, которая будет стоять, давно решила, под моим абажуром, и заметно усилит уют своими серебристо-затейливыми изгибами, намеками на прозрачные бусинки вдоль кисточек. Пишу и думаю — чем не рецепт для стирания зимней серости — бродить по городу и выискивать не только свои сюжеты, но и маленькие пикантности, чуть ли не под ногами из чего-то после сезона непризнанного и ненужного. Харизма моего сухого букета будто провела аудит с настроением: все ненужное — стерла, все восторженное — усилила, даже почувствовала — эта композиция для отдельно взятой женщины с легкостью стерла своим шармом мою усталость и зимнее зеркало перестало быть колючим и несговорчивым.
Так и поладили.
