Церковь и социальные трансформации
Социальные трансформации приводят к мощным кризисным проявлениям, маргинализации широких слоев населения и многих социальных групп, размытию ценностей и нормативов, что вызывает интенсивный поиск новых систем нравственного отсчета. Эмоции, которые испытывают отдельные люди и коллективы в кризисных состояниях, близки к аффективным, воспринимаются как объективный опыт, который позволяет достичь «новой рациональности», выйти за пределы обыденного страшного и разрушительного опыта, получить «четкие объяснения» и найти «логические »и мощные мотивации поступков в существенно хаотизованной социальной среде. Иначе говоря, происходит эскалация «религиозных чувств» - объективного и всегда присущего людям социально-психологического феномена, что структурно и функционально отличается от других человеческих эмоций и существенно влияет на все сферы жизни общества.
На разных этапах развития человечества и в при разных социальных трансформациях, религиозные чувства очень по-разному проявлялись в разных группах и сообществах и по-разному влияли на исторические процессы. Крестовые походы и Реформация, колониальные войны и развитие Нового Света, распространения деструктивных культов и церковный ренессанс новейшего времени - роль религиозного чувства, сложного взаимодействия целостной совокупности коллективных и личных переживаний любви, надежды, экстаза, страха, обреченности, ненависти, в этих процессах является огромной.
Следовательно, не трудно прогнозировать, что и на текущем этапе глобальных социальных трансформаций мы увидим рост религиозного чувства, что будет реализовано в поисках «новой духовности» и соответственно, распространении суеверия, архаичных предрассудков, мистики, различных псевдо-научных и конспирологических теорий, росте склонности к азартным играм и т.д.
Казалось бы, такая атмосфера благоприятна и для развития традиционной религиозности, и как будто опыт кризисных социальных трансформаций, связанных с коллапсом советской империи конца 1980-х-начала 1990-х это подтверждает, но не все так просто.
Во-первых, изменился сам кризис, структура и распределение его движущих сил и вызовов. Во-вторых, за тридцать лет существенным образом изменилось общество, да и сами традиционные церкви также претерпели существенные изменения. Итак, скорее всего, на этот раз все будет происходить иначе.
Исходя из наблюдаемых тенденций, технически уже можно выделить ключевые направления поиска «новой духовности», или направления реализации коллективного религиозного чувства в условиях текущего этапа социальных трансформаций.
Во-первых, виртуализация коммуникаций, физическое дистанцирование, и без сегодняшних карантинных мероприятий характерные для цифровой эпохи, уже давно вызывают недостаток тактильного общения, что отражается в подавляющем ощущении нехватки близости и любви. Не исключаю, что этот недостаток нужного всем живым социальным существам взаимного груминга проявляется, в том числе, и в неслыханной популярности салонов красоты и маникюрных салонов. Во-вторых, многолетним запросом широких общественных слоев, который вызывает мощный эмоциональный отклик, является запрос на справедливость.
Следовательно, не трудно предположить, что на волне текущих глобальных социальных трансформаций будут две базовые конкурентные поведенческие модели актуализации религиозных чувств: «любви и заботы» и «поиска справедливости».
Первая из них является вполне консервативной для большинства традиционных церквей, да и вторая тоже не чужда. Но вряд ли эти модели будут реализованы через существующие церковные институты: их роль в современном обществе неуклонно размывается и снижается. Поэтому, очередного «церковного ренессанса» в стиле 90-х мы скорее всего уже не увидим. Собственно, мы уже видим реализацию и даже конкуренцию упомянутых моделей на многих примерах, особенно в конфликтных сообществах.
Например, Исламское Государство и боевики «русского мира» широко практикуют именно модель «церкви справедливости», где священники работают в среде иерархизированных группировок как автоматы по выдаче «сертификатов на реализацию справедливости». В то же время модель, основанная на сотрудничестве ради сохранения коллективных ценностей, более характерна для сетевых группировок, вроде боевиков Белуджистана или Восточного Туркестана.
В свое время я был изрядно удивлен сравнением обращений двух проповедников джихадистских движений. В своем обращении проповедник аль-Каиды в Сирии как-то произнес: «Господь дал тебе единственный капитал - это твоя жизнь. Этот капитал настолько ценен, что все вздохи в нем посчитаны, их количество постоянно уменьшается, и даже одно дыхание невозможно вернуть. Поэтому мы должны быть внимательными к себе, друг к другу, сохранять тело от харама, быть богобоязненными, и использовать каждый вздох и каждое мгновение своей жизни на благо людей и мира, и смотреть на этот мир так, будто завтра мы умрем ». Это была вполне традиционная, но одновременно довольно яркая декларация «любви и заботы».
Зато буквально через несколько дней, проповедник Исламского Государства в Ираке заявил: «Все, что я имею в этой жизни - моя смерть. Господь дал мне этот дар, чтобы я мог войти в вечную жизнь с гордостью и благочестием. Этот капитал настолько ценный, что враги дрожат от одной мысли о неизбежности и необратимости смерти, которую мы встречаем с радостью. Каждая смерть должна быть озаренным указателем на пути к светлой справедливости. Поэтому мы рады потратить это бесценный капитал, дарованный Богом, - свою смерть, ради справедливой цели. Так что мы живем в этом мире так, как будто мы уже мертвы ». Трудно придумать более четкую декларацию «церкви справедливости».
Это конечно, крайне критический пример, но он одновременно является весьма интересным. В частности потому, что четко показывает разницу между мотивациями поведения различных экстремистских группировок, в том числе, насильственным. Также потому, что здесь особо и очень специфически подчеркнутой, ключевой для «религиозного чувства» является эмоциональная составляющая. Наконец еще и потому, что в обоих случаях институционально церкви в тех конфликтных сообществах были достаточно слабые, по крайней мере, по сравнению с такими консервативными странами как Иран, Саудовская Аравия, или Объединенные Арабские Эмираты, так же, как РПЦ является институционально слабой в ОРДИЛО, в отличие от РФ или Греции.
Также интересным и отличным от предыдущих этапов является распределение запросов на «любовь» и «справедливость» в обществе, особенно в обществе европейском. Казалось бы, консервативный, традиционный для церкви запрос на «любовь и заботу» должен быть близким для людей старшего возраста, тогда как «революционный» призыв к «справедливости» должны разделять преимущественно молодые люди. Но в реальности все наоборот: любовь и взаимодействие (пусть и в специфическом смысле) являются ценностями для хипстеров, тогда как к справедливости стремятся преимущественно люди старшего возраста. Это, между прочим, также является аргументом против «церковного ренессанса», хотя и никоим образом не мешает росту религиозных чувств.
Итак, довольно трудно сказать какая «новая духовность» появится в кризисных преобразованиях текущих социальных трансформаций, или чем нам грозят ее коллективные поиски, но точно не стоит преувеличивать роль традиционных церквей в этом процессе.
