Чердачный шарм
Факт, вытянутый из темноты, имеет право высказаться. С этим никто и не спорит, но не всем же сразу тараторить, мысленно пытаюсь остановить поток по-своему атмосферной информации, которая обрушилась на меня. Каждый предмет из чердачной страны хлама когда-то споткнулся о придирчивый взгляд хозяйки и, не успев вовремя увернуться, оказался на дачном чердаке или домашних антресолях. Сбежали сюда они, получается, не по своей воле, а быть так долго ненужным, отлюбленным — неуютно, тускло, в конце концов, не честно. Чердак терпелив и только недавно поняла, что каждая вещь ждет и ждет, когда же вспомнят домашние о ней, и тогда она подарит им незабываемое путешествие в их же прошлое, в мир семьи, с ее событийностью, отмеченной уже с годами забытой покупкой. Более того, уверена, каждый бытовой предмет с чердака или даже странный лоскуток от счастливого платья, мечтает вновь стать желанным, а значит интересным. Вот и терпит, ведь хозяев, понятно, не выбирают. Чердак будет стеречь то, что поручили, правда, не понимая зачем. «Как зачем?» — удивился моим мыслям любитель всякого чердачного хлама, правда, в основном с чужих чердаков. С ними по роду роботы встречается, по сути, постоянно. В прошлом — архитектор, а сейчас стало выгодней возглавить собственную грамотную ремонтную бригаду и, живя в уютном пригороде, выезжать на многочисленные заказы. Сколько раз слышала его рассказы, которые начинаются всегда одинаково. Знаю почему — первое впечатление от нового заказа, к примеру, в далекое село стартует у него от взгляда на чердак. Всегда спросит, особенно, если перед ним бабулька: «А что там у вас?» И, услышав знакомое: «Да там барахло, чепуха, ничего ценного». Разговор он не комкает, а подкрадывается ласково следующим обращением: «А интересно, когда же вы были там последний раз». «Что я помню, ну лет 15, наверное, тому», — обычно слышит. Конечно, он добьется разрешения провести там свой резонансный шмон, и сидя наверху, все время будет слышать причитания хозяйки: «Это взрослые дети все поскидывали наверх, мол, уже дышать нечем от барахла, которое, видите ли, захватило их место под солнцем. Надо будет запустить туда уже выросших внуков, они, может, спустят многое назад».
«Что вы там видите», — интересуется она ревниво и пан художник, он именно так всем представляется, ведет репортаж как бы с чужого пригорка, длиною в полжизни. «Вот пузатый чайничек, пятидесятые годы прошлого века, — отмечает он механически для себя, — застойные ваши тарелочки/ровесницы этого заварочного. Замес у них совсем другой — грамотный, екологичный, такие сейчас очень востребованы, — ведет он свой учет. — Надо будет выпросить за гроши. Тут еще раненая козетка, правда, не понятно как эта малышка тут оказалась, ведь она от какого достойного старого гарнитура». Глаз профессионала мгновенно отмечает: «Деревянный костяк целый и не из прессованого барахла, а массива дерева, а ведь известно — качество той мебельной сборки несравнимо интересней и надежнее мебели сегодняшней». Для пана художника такое путешествие может длиться часами, да хозяйка это улавливает и прерывает песню: «Захватите мой пузатенький чайничек с ситцевым цветочком и спускайтесь. Бригада без вас вяловато что-то ремонтирует хозяйство». Художник неохотно возвращается к рутине, но только дав указание рабочим, снова подкатывает к хозяйке с предложением слегка проредить ее хлам. Деньги пусть и небольшие, всегда нужны, и обычно что-то да выкупит с обещанием приехать еще. У него дома точно можно уже открывать музей атмосферного хлама. Он как-то признался, что скажем, увидев на коллекционном рынке вещь для него значимую, но еще не раскрученную, не избалованную всеобщим вниманием, а, значит, с интригующе плавающей ценой, получает как бы удар кулаком в сердце, так и сказал: кулаком — хочу и все тут. Статусный символ, похоже, в том, что такая охота бодрит, покупка недорого, а, бывает, и весьма недешево хорошей вещи вызывает особый, несравнимый прилив бодрости. У него нет для этой цели чердака, вещицы эти для него не затворники в темнице, а часть каждодневного интерьера, к тому же уверен, что только он и знает истинную ценность своих приобретений. Жена художника не ворчит и не ужасается, увидев машину мужа заранее приготовившись к очередной сумке с «отбросами общества». Она даже утверждает, что лучший секрет ее красоты — счастье, а со своим неугомонным счастлива уже 25 лет. «Представляешь, — сказала она, — на мое очередное 40-летие он сказал всем гостям — моя жена слишком молода, чтобы думать о возрасте». Конечно, молода, тогда рассмеялась я. По сравнению с его вечными черепками, но как, все же, приятно.
Как-то оказавшись случайно, по порыву на своем дачном чердаке, ползком проскользнув сквозь небольшие дверки, просто обомлела, хоть, конечно, прытким светским персонажам, склонным к какому-то коллекционированию, тут сокровища не обломятся, им подавай европейские курорты, блошиные рынки, обедневшие буржуазные гнезда, антикварные точки всех мастей. Мне же сразу пришла в голову мысль не новая, но с четким планом довести дело до конца, весьма ценная — мы ответственны перед вещью, которую приручили. Нужно только поработать со своей фантазией, и, может, удастся самой себе сделать подарок, уверена, заслужив и похвалу от чердака, да еще приятно — уже не тратя ни копейки. Заметила — раза два-три в году, когда приходится глобально сортировать свои накопления в шкафу, такие мысли тоже будоражат. Так родился коллаж из моих любимых лоскутков, кстати, из найденного мешка на чердаке. Лоскутки-то непростые, а от моих очень радостных и счастливых платьев. Коллекционер бы сказал — это не винтаж и не кутюр и совсем даже не раритет. Как смешно — ведь не на продажу же.
Это моя история и для меня она самая что ни есть кутюрная. Как-то прочитав вдохновенное откровение директора известного европейского музея моды, человека давно состоявшегося, профессионала первой линии, порадовалась созвучию. Он однажды окинув взглядом свой нынешний кабинет, поразился: «Я сегодня первый раз задумался о том, что мой кабинет тоже похож на чердак. Это что-то бессознательное. Я опять оказался на чердаке». Дело в том, что в детстве для будущего дизайнера особым местом был чердак родительского дома, где он вырос. Он проводил там часы, дремал, зарывшись в горы старой одежды, там читал, рисовал, слушал музыку, мысленно мечтая стать известным кутюрье. Однажды, уже в юности отправил свои эскизы модному дизайнеру и получив ответ, от которого у него выросли крылья, поверил, что в его работах что-то есть и надо продолжать. И еще слова: «То, что должно с вами произойти, произойдет». С тех пор он всегда отвечает школьникам, которые присылают уже ему рисунки. Он помнит и нежно бережет трепет своего детства, юности, когда только рождались надежды.
Драйв в том, что родной чердак тоже жаждет встречи. Скоро дачная весна, значит, опять скажу своему: Здравствуй, дружок! Скучал? Знаю, я тоже.
