Донбасс смертоносных идентичностей. О городе и о себе
Донбасс, где я прожила 18 лет, где живут мои друзья и родные, сейчас принял на себя удар коллективной истерии постсоветского общества. И поэтому я испытываю на себе все последствия конфликта, который разгорелся в моей стране и полыхает в душах и головах многих моих соотечественников. В наиболее тяжёлые моменты внутреннего дробления я вспоминаю, что по этому поводу написал в своём эссе «Смертоносные идентичности» французский писатель Амин Маалуф: «Идентичность не делится ни пополам, ни на три части, ни на отдельные чётко огороженные фрагменты. У меня не несколько идентичностей, но только одна, составленная из множества элементов, в определённой пропорции, которая у каждого человека неповторима». Хоть я и не нахожу в этих словах прежнего утешения, и сохранить множественную идентичность становится все сложнее, понять и принять себя - остается единственным способом сохранить свое психическое здоровье.
Донецк — это город, которому всегда комфортно жилось без какой-либо национальной идентичности. Город переселенцев, бывших заключённых и предельно обнищавшего пролетариата, не имеющего ничего, кроме силы своих рук. Прежде всего, самоопределение строилось по принципу «частной собственности», чётко разграничивая пролетаризированный город и кулаческие села, ещё задолго до того, как эти понятия были взяты на вооружение большевиками. Селянин, полная противоположность жителю города в психологическом, культурном и экономическом плане, к тому же говорил на украинском языке. Ведь немногие сейчас знают, а чаще всего просто отрицают тот факт, что на территории этой области жили люди, говорящие на украинском языке. Причины этого провала памяти во многом находятся в политике коллективизации, в Голодоморе 32-33 годов. Моя прабабушка, жительница села Чичерино Донецкой области, была одной из трёх выживших в семье, где было одиннадцать детей. Она рассказала впервые о том, что пережила, в возрасте 90 лет, уже своим внукам и правнукам, когда окончательно убедилась, что серп и молот со здания сельсовета сняли, а жёлто-синий флаг висел там уже несколько лет. Рассказывала о расстрелах и людоедстве, а в конце произнесла фразу: «От якщо б Сталін знав...». По мнению тех, чьи дети и родители умирали от голода, если бы Сталин знал, то ничего бы этого не было.
Очень страшно осознавать, что регионы, наиболее пострадавшие от искусственного голода, и есть те, которые яростней всего это преступление отрицают. Люди, говорившие в то время на украинском языке, не всегда осознавали себя нацией, но всегда чувствовали себя хозяевами на своей земле, и держались за неё до последнего. Семья моей прабабушки пострадала не только оттого, что говорила на украинском языке, а скорее потому, что не хотела отдавать свой шмат чернозёма и корову. Именно на этой выжженной земле было проще взрастить нового «советского» человека, и было совсем нетрудно убедить моего деда говорить на русском и стыдиться необразованной матери, лепечущей на чуждом великой стране диалекте.
Я родилась в русскоязычной семье, однако училась в украинской школе. Моими учителями были люди с «двойной идентичностью», которые передали нам способность критически мыслить и примерять на себя разные «национальные костюмы». Передо мной никогда не стоял вопрос выбора героев и идеалов, потому что я чувствовала — моё будущее не должно и не будет зависеть от прошлого моей страны. Да и вопрос принадлежности к определенной стране поднимался редко. Я всегда любила Россию, «которую мы потеряли», современная же скорее внушала жалость и отвращение, заставляя всё чаще примерять на себя украинскую вышиванку «какой-никакой демократии» - она была явно ближе к телу.
Жалобы дончан на излишнюю украинизацию региона не просто не соответствуют, а скорее противоречат действительности. Украинская речь в этом городе звучит экзотичнее арабской. Ни одна газета не издавалась на этом языке, на нём не вещали местные телеканалы. Последним шагом к де-украинизации оставалось только снятие украинских флагов с госучреждений, которые и являлись теми немногочисленными признаками присутствия Украины на её восточных землях. Провал украинского проекта в том, что за эти 23 года так и не удалось сделать Донбасс частью Украины. Не было найдено идеи, объединяющей не на основе исторического наследия: этнической и языковой принадлежности, а на основе виденья общего будущего. Поэтому Украина жила своей героической и трагической историей борьбы за свободу, а Донбассу оставалась мечта о возврате в СССР.
Проект «советский народ» увенчался успехом именно здесь, на Донбассе, и теперь пришёл час пожинать его плоды. Не стоит воспринимать всерьёз тот факт, что «киевскую хунту» там отгоняют двумя ликами одновременно: Сталина и Христа. Это всего лишь символы, оболочки, талисманы, обереги. Здесь людьми движет честное и никем не скрываемое желание подчиняться тому, кто сможет воплотить в себе образ «отца» (в простонародье «бати»). Откуда же это желание сильной руки? Все чаще журналисты дают простое объяснение: это все потому, что ментально, физиологически и чуть ли не генетически они – рабы, совки, неразумные, к тому же необразованные. Мне кажется, объяснения такого рода неприемлемы и делают эту пропасть между людьми почти биологически непреодолимой, а попытки найти точки соприкосновения — заранее обречёнными на провал. Прежде всего, стоит вспомнить о том, что у этого общества не было опыта построения горизонтальных социальных связей. Впервые такая возможность была дана в 91-м году, но ею быстро воспользовались криминальные кланы, которые приняли эстафету «сильной руки», оставив за бортом социального благополучия ничего не понявший и окончательно обескураженный рабочий народ.
Власть, которая ничего не контролирует, а вместо этого перекладывает ответственность на своих граждан, по мнению многих дончан, — это слабая власть. Например, демократия — это синоним слабой власти. Почему не работают ЖЕКи, а в подъездах нет лампочек? Потому что «вокруг одна демократия и свобода развелась», думают они. А зачем такая свобода привыкшим к порядку советским людям? Свобода оказалась никому не нужна, потому что была перепутана с вольностью делать, что хочешь и выживать, как можешь.
Похоже, что жил Донбасс до 1991 года, а после этого он только выживал и больше походил на неизлечимого больного. Вместе с высокими зарплатами исчезло не только благополучие, но и смысл жизни, который основывался на вере в лозунги о неоценимом вкладе шахтёров и рабочих в построение светлого коммунистического будущего. И вот все исчезло: привилегии, уверенность в завтрашнем дне, гордость за свой труд. Нищетой легко манипулировать, и те люди, которые при каждом удобном случае заявляли, что «Донбасс кормит Украину» и его «не поставить на колени», обеспечили себе безбедное будущее за счёт населения этого региона, живущего за чертой бедности.
Люди не ищут политиков, которые скажут им неудобную правду. А правда в том, что угольная промышленность давно стала убыточной и бесперспективной, необходимо менять всю производственную структуру региона, начинать процесс переквалификации Донбасса, у которого просто не осталось других шансов. Нетрудно догадаться, что население предпочло быть обворованным, но утешенным. Риторика советских времён вернулась довольно быстро, при этом уровень жизни повышался очень медленно, население довольствовалось скорее мифом о хорошей жизни. Мои соседи с гордостью говорили о том, какой красивый стадион отгрохал уважаемый Ринат Леонидович, и как хорошо, что чемпионат Европы по футболу проходит в нашем городе. Они искренне радовались, не имея при этом возможности купить билет ни на один из матчей, и не понимая, за чей счёт строятся стадионы, на которые можно смотреть только издалека.
Все уважаемые на Донбассе политические силы упорно обещали одно – союз с Россией. Никто не осмеливался обещать возвращения в СССР, но описание России, было точь-в-точь похожим на пейзаж утраченного советского рая. В этой сказочной России любят родину и вождя, презирают гниющий Запад, ходят в православную церковь Московского патриархата. Но главное, в России все стабильно, нормальная жизнь, без потрясений и лишних напрягов. Ну да, бывают и там тунеядцы, которые глумятся над властью и церковью, требуя какой-то свободы, но их, слава богу, быстренько изолируют от нормального здорового общества. Честные наивные жители поверили в эту карикатуру на СССР, а откровенное глумление приняли за чистую монету и возвели на пьедестал общенародной идеи. Невообразимо гротескная амальгама царизма, сталинизма, национал-большевизма, евразийства, культа Победы и православия была увенчана именем Путина, который (впоследствии) предал искреннюю веру донецких людей.
Передо мной встаёт масса вопросов. Во-первых: как этим обманутым людям жить дальше, если 20-летние обещания русского мира не сбудутся? А во-вторых: как жить рядом с ними всем тем, кто никогда в эти сказки не верил? Как вернуться теперь в родной город? Ведь твои одногодки, поджидавшие тебя когда-то вечером возле подъезда, чтобы запугать или оскорбить ради развлечения, теперь носят автоматы и веселятся по-взрослому. Но главное, будет ли теперь куда и к кому всем нам возвращаться?
Идентичность достаётся нам дорогой ценой. Погибают тысячи людей, в том числе и за то, чтобы всё больше русскоязычных жителей страны с уверенностью могли сказать: «мы украинцы» не потому что говорим по-украински, а потому что хотим быть свободными. Человек несвободен, если он не хочет знать правды и ему комфортно живётся в незнании. Тот, кто начинает мыслить, становится свободным. Именно поэтому я хочу, чтобы Украина стала свободна именно в поиске правды, которая часто режет глаза, но очищает души.
Анна ПЕРЕХОДА, член Украинского Общества в Швейцарии, студентка Лозаннского Университета
