Фарфоровое дно
Мимо этого антикварного магазина пробегаю по делам почти ежедневно, он как бы под ногами. Привычно ощупываю взглядом через стекло освещенный элегантный интерьер, где все годами на своих местах, многое из настенного желанно, но как бы отстраненно. И все же, вредная привычка заглядывания через витрину, похоже, уже угрожает косоглазием, а недавно под таким углом зрения, чуть не упустила неясную мысль, которая почему-то не уходила, будто также застряла в снегу, как и я. Хорошо, что споткнулась именно у витрины и хоть не сразу, но уловила мысль-подсказку — вот он сюжет для небольшой зарисовки, пусть и без особой харизмы, которую можно было бы носить как наградное оружие, а лучше как ценное украшение. Простая грустная правда стояла на пороге этого тщательно укомплектованного антикварного, где достойные вещи всегда соревновались в шарме. Перед дверью замерла, какая-то робкая женщина. Она явно еще не решила — зайти или нет, прятала свою особую застенчивость скорее всего, из-за привычной боязни быть обиженной наперед. Опасение чувствовалось и в позе, и в том, как она прижимала к себе упакованный в несколько слоев газетный сверток. Не трудно понять — задавило безденежье, и она принесла что-то сдать. Скорей всего, из того, что жило в доме давным-давно, когда-то деликатно и мастерски сработанное, купленное мамой-папой или бабушками-дедушками по порыву в энное время не как предмет охоты, а по страсти. Обычно на такие покупки небогатые люди деньги выдавливают из домашнего бюджета, ужимая другие более важные расходы, но, видимо, уж очень тогда запала в сердце вещь, пусть и не культовая, но прожив бок об бок в семье, правильней сказать, конечно, в доме, но получается все же — в семье, так как стала для них постепенно бесценной. В магазине она, конечно, будет иметь цену, а в нашем, похоже, вечном кризисе для продающих, естественно, в диапазоне низкого сезона, а для покупающего с деньгами — выгодный момент. Собственно, антикварные магазины давно превратились в скупочные, ведь покупают мало, а в денежной запарке человек часто соглашается даже на унизительную цену. Опытный глаз оценщика, а тут в одном лице и хозяин и эксперт, в прошлом выпускник художественного вуза, а с годами приобретя прицельные знания, он с первого взгляда, даже беглого, понимает — стоит ли, скажем, картину изучать подробнее, ласково выискивать подпись автора, сверять свою интуицию с каталогами, советоваться с экспертными лабораториями. Правда, такие удачи случаются весьма редко. Как-то он мне, думая, что заглянула в его уютную избушку что-то для себя присмотреть, даже прочитала, чуть ли не лекцию, с удовольствием объясняя, что никогда нет стопроцентной гарантии, что ваши деньги не вылетят в трубу. Рынок искусства подвержен тем же колебаниям, что и другие мировые экономические рынки. Конечно, есть великие мастера, полотна которых никогда не упадут в цене, а вот молодых живописцев так просто не оценишь. Вырастит или нет спрос на их мастерство или новейшие модные вибрации снесут своей волной мимолетный интерес. Помню, тогда его немного разочаровала. Мало того, что ничего не собиралась покупать, так еще небрежно что-то весьма прицельно уточнив, но так, чтобы он понял — в данном случае ликбез не прокатит. Вообще, буржуазный лук посетителей бывает весьма обманчив, а вот тихо одетая женщина с таинственным свертком в руках может быть полезной, может, и удастся сдуть пыль с чего-то редкого и ценного, хотя все же врядли, раздумывал антиквар, глядя на слишком тепло одетую пани (понятно, чтобы не заболеть, лечиться-то не за что). Имея «глаз», пан Стас, этот добротный специалист, по мнению арт-дилеров, он в своем магазине вовсе не обязан выставлять только досконально проверенные работы — не на аукционе же, но барахло унизило бы его достойные стены. Потому уже давно, имеющий возможность самому дирижировать сладостью, соленостью и остротой своей жизни, он любезно предложил незнакомке присесть и показать товар. С улицы, конечно, не было слышно, о чем они говорят, но выражение лица посетительницы долго не нужно было расшифровывать — ей очень нужны были деньги, и, похоже, любая предложенная сумма показалась бы ей богатством. Конечно, о том, что дверь в никуда открывается для всех нас намного чаще, чем каждый это осознает, она и не думала. Ее внутренняя паника только уменьшала в глазах оценщика возможную сумму, а вырученные деньги от продажи, скорее всего, улетучатся раньше, чем окончатся праздники. По сути, таков сервис полного цикла: паника — всегда за свой счет. К тому же, удручающий ее возрастной зигзаг, бедность одежды, хоть и аскетически аккуратной, располагали антиквара к предчувствию некой удачи для себя. Без сомнения — владелица ничего не смыслит в ценности старинной вазы, которую она принесла. Вертя ее в руках, действительно изысканную и вовсе не цветочную, а такую застольную, которая и без наполнения любой торжественный стол своим соло сразу наделит особой породистостью. Антиквар понимал, что тут нужно очень тщательно прощупать нижнюю планку, ведь однозначно, что память для этой особы, хозяйки фарфоровой прелести, и новеллист, и фотограф. С этой вазой в их семье прожило не одно поколение. Потом, расспросив, узнала, что в той семье вазу называли сладким гнездом, так мама всегда к праздникам выпекала заварные пирожные и устраивала их изобретательно в вазе, а только затем присыпала сверху сахарной пудрой. Хозяин слушал ее внимательно, зная из опыта, что это тоже повышает его выгоду. Он уже не мог выпустить из рук это изысканное фарфоровое откровение, настолько тонкое и прозрачное, что сквозь дно вазы можно было смотреть на свет, и тогда там появлялся силуэт дивной феи. Этой пожилой женщине в ее детстве мама выучила — если загадать желание, смотря сквозь это дно, исполнится любое, так как там живет волшебница. Стас понимал, что перед ним профан и ее ваза — ванилька так ей дорога, что та то заворачивала ее снова в газеты, то вновь распаковывала, что уже начало утомлять. Как ей объяснить, что рекордные цены существуют только для конкретного покупателя в данный конкретный момент, а при экстренной продаже ни о какой самоокупаемости и речи быть не может, но вещица уж больно многообещающая, ее можно выставлять и на аукцион. Правда, с кем тут играть, это все равно, что обмануть ребенка, совсем некстати подумал антиквар, и незаметно для себя затянул паузу, что для опытного профи недопустимо, ему-то понятно, если не он, то кто-то другой наварит на предложении этой бедной простушки.
Чувствуя себя и охотником, и добычей одновременно, прытким участником процесса и зверем на мушке, он упустил момент. Старушка в последний раз укутала свое сокровище в газеты и ушла, а антиквар обрадовался хоть тому, что раньше времени не позвонил одному толстосуму, который за такую вещь не поскупился бы, и ожидаемая маржа была бы весьма сочной. Выбежав из магазина, женщина заспешила, выискивая тропинку между снежными сугробами, осторожно прижимая к себе память, которая, уверена, пахла для нее ванилью, заварным кремом детства и счастьем.
Правда. В этом году ее ваза будет пустой, но можно ведь смотреть через ее тонкое фарфоровое дно на мир такой большой и яркий.
Вприкуску.
