Где эта пани с рукой, и где ее друг Пьеро?
Живя в чудном пространстве, которое называют киевской туристической золотой милей, уже давно привыкла, что ежедневно, сама спеша к метро, невольно становлюсь гидом. Причем, и между праздниками тут — от Софийской площади до Андреевского спуска, да, пожалуй, до Контрактовой, — всегда толпы. Что уж говорить о предстартовых неделях. В эти недавние выходные мне даже показалось, что уже наступили школьные зимние каникулы — из фуникулера выныривали все новые и новые стайки, детвора, оказавшись в историческом центре, сразу будто давала сама себе команду — побежали. И бегут, смеясь, ощущая совсем не беспричинное вдохновение: ведь на пороге — ожидание, да и вся жизнь впереди, особенно чудесная — детство умеет это обещать, кто не знает...
Мне-то чего бегать, — решила впервые за свою репортерскую жизнь, собирая предметы новогоднего предчувствия. Пожалуй, схитрю — встану на Михайловской площади (она в этом году свободна, может, потому, что кладка уже много лет халтурно проминается). Люди же, наблюдаю, спешат, будто не замечая, легко обтекая меня с двух сторон. Так в режиме «замри» притягивала к себе особую родственную энергию, помогающую обозначить своеобразную формулу счастья, а ведь она уже читается на лицах, хоть и все взрослые озабочены предновогодними хлопотами, да и просто хлопотами. Ничего, детское нетерпение обязательно навяжет свои сюжеты, и не из какого-нибудь заоблачно-недоступного бренд-портфеля, а свои, без дистанции — вот смотри, заряжайся, даже ничего не покупая. Тут могут хозяева маленьких аккуратных павильончиков запротестовать — для чего же мы старались? Уже дымятся котлы и пахнет домашней колбаской, ванильно-гранатовым глинтвейном, «Мимино» удивит хачапури и, чтобы вы не прошли мимо, повара установили свой грузинский флаг над домиком, а дальше — пирожки да пряники, легенды да пироги... Да, миля недели на три будет пахнуть сногсшибательно, но я-то собираю бесплатные впечатления, — мысленно оправдалась перед продавцами, и безрезультатно стою пока уже 15 минут, ничего само в руки не плывет. Что же такое, еще вчера, когда была просто пешеходом, а не фрилансером, приходилось и на трех языках болтать, объясняя — где Андреевский, где липа-старушка, где беседка-энергетичка, где костел, где пейзажная аллея, в какой стороне новый мост...
Нет, конечно, вопросы однотипные звучали, но где эксклюзив, где нюансы, которые удивят. Уже собралась спуститься на Контрактовую, там готовят каток, а тот от этого солнечного изобилия чувствует себя так неуверенно, пойду, решила, его подбодрю вниманием. И тут, по сути, не останавливаясь, на ходу, в запарке подбежала женщина. По вопросу стало понятно — не киевлянка, но вопрос удивил. Услышала от нее — где тут женщина с рукой, а ее дочь-подросток добавила — и друг Пьеро. Я, признаюсь, растерялась. Может, новогодняя одноразовая скульптура, переспросила. Да вы не поняли — стали они мне наперебой объяснять. Она держит руку так — и гостья столицы протянула свою руку, будто для поцелуя виртуального поклонника, это памятник. Проня? Еще не верю, что догадалась, да при чем тут Пьеро? Конечно, мы во всем разобрались. К любимому, чудному киевскому памятнику в честь пьесы, фильма «За двума зайцями», ярких артистов они, конечно, подойдут, но перед эти захотелось хоть немного рассказать о судьбах актеров, сыгравших главные роли в фильме, о сочной легендарной истории картинок киевского быта. «Пани с рукой» — это как-то примитивно. Пришлось девочке даже объяснить, что у Прони Прокопивны в дружках ходил не Пьеро, а Голохвастов. Впрочем, есть и Пьеро. Он тихо возвышается уже внизу Андреевского спуска, нежный памятник — как объяснение в любви к нашему знатному земляку Александру Вертинскому, его трогательному сценическому образу — Пьеро.
Вместе с новыми знакомыми пробежала по Десятинной, мы, конечно, потеребили за нос самый маленький памятник Носу, подаренный галерее «Триптих», и вперед. У него, мне кажется, у этого носа, говоря гоголевскими словами, «осмотрительно-осторожный характер», хоть он к Гоголю не имеет никакого отношения, а все в это верить не хотят и множат легенды. У Пьеро было тихо, а мы с львовянами присели на лавочке неподалеку и я рассказала им об одном воспоминании Вертинского-ребенка. Дома, в моем досье всяческой киевской старины, это воспоминание сохраняется, и решила, что его стоит привести, как бы за руку, получится, мысленно, конечно, общая елка с великим актером. Вот что вспоминал Вертинский: «На Рождество и сочельник, после тщательной уборки в квартире, натирали полы. Здоровенный, веселый мужик Никита танцевал на одной ноге по комнатам с утра до вечера, возя щетками по полу и заполняя всю квартиру скипидарным запахом мастики. Потом тот же Никита приносил с базара высокую пышную елку. Елку укрепляли в спальне, и она, оттаивая, наполняла квартиру уже другим запахом — запахом хвои, запахом Рождества. Этот запах заглушал мастику. Старый кот Кануська подозрительно глядел на елку, долго и тщательно обнюхивал ее, немилосердно чихая при этом. В семь вечера подавали ужин. На первое был украинский борщ, или, как его называли «гетманский». Был он, конечно, постный, без мяса, приготовленный на чистом подсолнечном масле. В нем плавали «балабушки» — маленькие шарики из щучьего мяса, поджаренные на сковороде, потом маленькие пельмени, начиненные рубленными сухими грибами, затем маленькие жаренные карасики, пирожки с кислой капустой или кашей с грибами. На второе была огромная холодная рыба — судак, карп или щука. Потом шла кутья. Рисовая кутья с миндальным и маковым сладким молоком в высоких хрустальных кувшинах и узвар из сухих фруктов, и еще компот из яблок, чернослива и апельсин. В столовой потрескивал камин, за белыми оледенелыми стеклами окон, разрисованными причудливыми узорами мороза, смутно качались деревья, седые и мохнатые от инея и снега. И я, маленький, глупый и нежный, но уже поэт — писал:
«И в снегах голубых за окном,
Мне поет Божество!
Да, воистину это пело Божество. Это был зимний Рождественский гимн».
Отметила, что снег в далеком, этом воспоминании, воспринимается сегодня чуть ли не как деликатес: весна нахально пригрелась на ветках украшенных елок, и, похоже, ее совсем не пугает, что сейчас нежеланна, не ко двору. Даже подумала, если мороз заблудился, я еще постою на Михайловской площади да — сколько нужно. Только порадуй, зачаруй, уж очень хочется примоститься в огромных санях, что всегда в зимние праздники появляются возле сладкого ресторанчика «Карамель», и почувствовать себя Снежной королевой.
Нет, пожалуй, это слишком, пусть хоть снежинка упадет на лицо, одна, вторая... Зима — ну, не скупись.
