Где нам взять других украинцев?
«15.10—22.10.2015»
Еще не смолкли победные салюты, когда секретарь Союза писателей СССР Дмитрий Поликарпов на встрече с вождем народов пожаловался товарищу Сталину на аморальный образ жизни некоторых членов возглавляемого им Союза. — Рестораны, пьянство, любовницы — все это не вязалось с идеалом летописца строительства развитого социализма. Товарищ Сталин несколько минут с прищуром рассматривал жалобщика, а потом произнес фразу, ставшую бессмертной: «В настоящий момент, товарищ Поликарпов, мы не можем предоставить вам других писателей». Советская евгеника — наука о выведении человека нового типа — вместе с надеждами на выведение особой непьющей породы творческой интеллигенции отправилась на кладбище, а Дмитрий Поликарпов всего лишь загремел в заместители директора Московского областного педагогического института (ему понадобились долгих 10 лет, чтобы снова вскарабкаться оттуда сперва в Союз писателей, а потом и в отдел культуры ЦК КПСС).
В евгенике большевики были отнюдь не первопроходцами. Еще лет за 40 до революции приоритет ее основания принадлежал британскому психологу Фрэнсису Гальтону. Пока его двоюродный брат Чарльз Дарвин занимался изучением естественного отбора Гальтон абсолютно в духе века победившего природу человека (мы и с этим запоздали лет на 60) решил, что этот человек должен и естественный отбор взять в свои руки. — Человек может быть улучшен путем искусственного отбора, низшие индивиды, как и низшие народы и расы, должны быть принудительно лишены возможности продолжить свой род. Взгляды эти вплоть до середины ХХ века пользовались необычайной популярностью, и много где — не только в нацистской Германии — ученые-евгеники перешли от слов к делу. Уже через год книга Фрэнсиса Гальтона, как позднее и многие другие классические труды по евгенике, была переведена на русский язык, но в Российской империи эта наука оставалась уделом фриков, вроде Константина Циолковского. «Отец российской космонавтики» отнюдь не только траектории ракет высчитывал, но и публиковал книги по социал-дарвинизму (это такое крайнее «национал-социалистическое» направление в евгенике).
И только с 1917 года наука о селекции человека в России расцвела буйным цветом — были учреждены научные общества и целые институты, и даже в Украине при Академии наук открыли отдельную секцию. Оно и понятно. Старый мир был до самого фундамента разрушен, а в новом, который только предстояло построить, достойны были жить не все. Народ, освобожденный от оков рабства, оказался не мыт, не чесан, безграмотен, и в большинстве своем, как им казалось, не достоин своих выстраданных революцией вождей. Пока Преображенские разных мастей, в надежде вывести новую породу человечества, занимались изучением наследственности представителей творческой интеллигенции (как позднее выяснилось на следствии, преимущественно буржуазного происхождения), в надежде определить, как гениальность передается по наследству, в их среде появились свои Швондеры.
Их не интересовал вопрос просвещения населения или пропаганды в обществе норм элементарной гигиены. Наоборот. Уже в начале 1920-х появились первые книги, обосновывавшие необходимость введения принудительной стерилизации умственно отсталых, больных, а в некоторых самых смелых статьях подводилась теория и под необходимость стерилизации социально чуждых элементов. Александр Серебровский, к примеру, в 1926 году, за десять лет до нацистских евгенических законов, даже предложил, чтобы государство взяло на себя и функцию воспроизводства населения. — Все половозрелые мужчины должны были в обязательном порядке сдавать семенную жидкость, а специально уполномоченные органы должны были заниматься искусственным оплодотворением, из расчета выполнения этим донором производственных норм или другого его вклада в социалистическое строительство. Наиболее «социально эффективные производители», таким образом, должны были бы иметь до тысячи детей.
Впрочем, почему это я написал, что до «нацистов»?! Едва придя к власти, гитлеровский режим ограничил сотрудничество с СССР несколькими областями, в том числе и в научной евгенике и расовых исследованиях (например, одной из тем было исследование еврейского антропологического типа, а его результаты были использованы при практическом осуществлении «практического решения еврейского вопроса» на оккупированных советских территориях в 1941 году). Советско-германское сотрудничество в этих областях было свернуто только в 1938-м.
Пусть советские ученые-евгеники в духе первых пятилеток и предлагали рецепты выведения новой, более законопослушной и трудоспособной породы граждан, Сталину они пришлись не ко двору. Вместе со своей незаконнорожденной дочерью — советской генетикой — советская евгеника была утоплена в крови. И не потому, что руководство сталинского СССР не разделяло их цели. Отчасти разделяло. Просто оно нашло более дешевые и эффективные, а оттого более практичные методы. Сталинская репрессивная евгеника путем выбраковки (убийства) миллионов выделяющихся из серой массы сограждан стахановскими темпами за два с половиной десятилетия смогла вывести особый подвид человека — Homo Soveticus, у которого необходимые признаки стали доминантными, и после смерти его создателя передаются по наследству вот уже в четырех или пяти поколениях. Дмитрий Поликарпов, с которого я начал сегодняшнюю колонку, в присутствии главного советского селекционера допустил непростительную для идеологического работника ошибку — он неверно определил, что является доминантным, а что рецессивным признаком в этом новом человеке. Пьянство как раз допускалось (а негласно и приветствовалось), в отличие, например, от лишних вопросов или инициативы.
Булгаковский Homo Soveticus (напомню, этот сатирический термин ввел философ Сергей Булгаков в далеком 1918-м) благополучно дожил до сего дня не только в соседней России. Собственно, Homo Soveticus в Украине уже давно утратил непосредственную связь с коммунистической идеологией, в то же время сохранив основные поведенческие признаки, — повальное воровство (коррупцию, начиная с бытовой, и заканчивая политической), равнодушие к качеству собственного труда, безынициативность, приспособленчество, иждивенчество. Вопреки распространенному заблуждению, он является доминирующим видом не только в отдельных регионах нашей страны, подчас с целью камуфляжа имитируя украинский патриотизм и даже национализм. Он научился громче всех кричать «Чемодан! Вокзал! Россия!», ходить с факелами и портретами Бандеры. Его так называемые христианские ценности, изоляционизм и антизападничество — это попытка защититься от малейших перемен, которые угрожают его образу жизни. Он точно так же, как его советский прародитель, не приемлет инакомыслие, и его идеалом является СССР — под украинским флагом, с одной лишь заменой коммунистической идеологии на популизм.
Он много говорит о реформах и корит власти за их отсутствие. Он много говорит о тотальной люстрации, о том, что нужно всех разом взять и поменять — политиков, чиновников, судей, прокуроров. Но при этом он не желает принимать тот факт, что точно такие же радикальные перемены нужны и во всех остальных сферах общества. Радикальные перемены, которых он подсознательно боится больше всего. Потому что, в случае их проведения, они сделают его абсолютно неконкурентоспособным на новом рынке труда. Как и старой милиции, бесполезно механически поднимать зарплату учителям и врачам, — ведь они, в большинстве своем, разучились (да и умели ли?) учить и лечить. Точно так же, на примере России, астрономическое увеличение оклада высшим чиновникам и руководству государственных корпораций не превращает их в эффективных менеджеров, не мешает им продолжать воровать.
Как новые полицейские, стране нужны новые политики и чиновники, судьи и прокуроры, учителя и врачи. Да вот только где их взять, — за немногочисленными исключениями (несколько жалких процентов), у нас нет других украинцев. Демократия беззащитна перед Homo Soveticus. Оказавшись перед необходимостью изменить свой образ жизни, он предпочтет отдать свой голос на выборах тому, кто пообещает его не менять, кто на словах гарантирует ему изменение качества жизни без улучшения качества труда. Он обрекает страну на ротацию популистов у власти вместо реальных реформ, которые одни дают стране шанс вырваться из порочной спирали двух с половиной десятилетий восхождения на Олимп самой бедной страны Европы. Он бесконечно воспроизводит себя, и пустыню, по которой ею одной за несколько поколений он привык идти.
