Голодомор и терапия
Каждый из нас, хотя бы раз в жизни, представлял себя на диване в кабинете одного из всемирно известных психоаналитиков. Вокруг - дорогие картины, полки со старыми книгами, окно приоткрыто на центральную улицу большого города, и где-то позади – он, сидит в полумраке с блокнотом в руках. Задает будто бы и простые, поверхностные вопросы о прошлом, и по ответам на них постепенно разворачивается драматичная картина жизни, ранее вроде бы и невиданная, с "хрустом" вправляются запущенные эмоциональные вывихи и медленно затягиваются старые болезненные раны. Это хорошо.
Каждый из нас много раз в жизни разговаривал с людьми, у которых в тот момент что-то болело - в душе или на теле. И если эти разговоры продолжались по кругу годами - человек-слушатель и человек-рассказчик выгорали. Ведь боль как постоянная тема, без помощи, терапии, утешения и исцеления - истощает, разочаровывает, утомляет, в итоге - убивает. Это плохо.
Долгое время одна из огромных цивилизационных болей не имела своего названия, пока Рафаэль Лемкин, из семьи польских евреев-земледельцев, который учился во Львовском и преподавал в Йельском университете, не придумал слово для страшных катастроф, которые веками люди осуществляют над другими людьми - геноцид В тридцатых годах, тщательно изучив преступления турок против армян, он представил свою концепцию борьбы с глобальным насилием Лиге Наций в Брюсселе и Копенгагене, чтобы уже в середине сороковых оплакать потерю десятков родственников в новом примере геноцида - Холокосте. А в 1953 году в большом зале Манхэттен Центра в Нью-Йорке Рафаэль Лемкин снова рассказал об еще одном геноциде - на этот раз советском, в Украине, о Голодоморе и не только. Скажете, дела давно минувших дней? Нет, 20 ноября 2015 года статья Лемкина "Советский геноцид в Украине" внесена в России в Федеральный список экстремистских материалов. Значит, преступление продолжается.
Есть немало действительно великих людей, чьи фамилии мы уже хорошо знаем, как, например, Джеймс Мейс или Гарет Джонс, Тимоти Снайдер или Энн Эпплбаум, рассказывающие миру о Голодоморе, но как о нем говорим мы, внутри своего украинского мира? Свечи, мелькающие в углах телевизионных экранов и окнах, отрывки коротких документальных хроник и длинные страшные интервью очевидцев. Страшные фото, страшные тексты, страшная правда и бесконечная боль. Помню, как кто-то из знакомых признался: «Не могу слушать те рассказы о матерях, которые в голодном мареве съели своих детей». «Нельзя так, - ответил кто-то за спиной, - нашим предкам пришлось такое пережить, должен слушать и знать». И вот здесь позвольте снова представить того всемирно известного психоаналитика, что бы сказал он? Стоит ли максимально фокусироваться на жутком воспроизведении страданий, или полезнее осознать причину и следствие? Когда наконец от травмы следует переходить к лечению, когда наконец из жертвы надо превратиться в победителя, когда наконец во мраке страха надо разглядеть врага? «Кто сделал с вами такое?» - думаю, повторял бы тот психоаналитик. «Советский режим и Россия». - «Зачем?» - «Чтобы сломать, уничтожить, денационализировать, разочаровать». – «И чем все закончилось?» - «Мы выжили». – «Как и для чего?» - вот это точно спросил бы он в конце сеанса. И это именно тот вопрос, с которого бы я начинала все монологи, диалоги и полилоги о Голодоморе в Украине.
Ирландцы и армяне, евреи и мы, и еще десятки, и я не напишу здесь прогнозируемое «несчастных наций», а напишу, наоборот, десятки сильных наций пережили геноцид. Кто-то отошел на далекое расстояние и достиг ровной государственной истории, кто-то, как мы, еще проживает боль, умноженный российской агрессией на востоке. Евреи открыли всему человечеству глаза на преступления нацистского режима, состоялся Нюрнбергский трибунал, а за свастику сегодня арестуют в любой точке мира. В Москве же на параде тысячи портретов Сталина, футболки с советской символикой продают даже в центре Берлина, а часть украинцев до сих пор боятся признаться - нас убивали, убивают и будут, пока наконец из жертв мы не превратимся в победителей.
Обществу и с обществом - есть что делать. К счастью, в Украине появляются голоса и институты, которые пытаются осмыслить травмы Голодомора и одновременно предложить пути терапии, столь необходимой нашей нации. Истории тех, кто выжил, рассказы о тех, кто спасал, разоблачения преступников и помощь чужих - об этом очень важно говорить сегодня.
P.S.: Если я бываю в Киеве в ноябре, во время поминальных дней Голодомора, то стараюсь зайти на мемориал, только обязательно вечером, когда нет людей и телевизионного венковозложения. Мемориал построен не по канонам советских школ монументальной серости, а искренне, так мне кажется. Улица Лаврская, тихая и древняя, точно лежит где-то возле сердца столицы, вдали мелькают фары автомобилей на дороге, а девочка с колосками стоит словно живая и совсем не сломленная. Окруженная сотнями свечей, в вышиванке среди зимнего холода, с пятью колосками, прижатыми к груди, она не жертва. Она осталась с нами навсегда, чтобы рассказывать о нашем извечном враге и нашей обязательной победе добра над злом.
