Горечь правоты. О катастрофе в Армянске
Много дней я и многие мои коллеги, которые занимаются вопросами экологической безопасности, по большей части сохраняли молчание по поводу катастрофы в Армянске. Тому есть несколько причин. И, пожалуй, они настолько характерны, что требуют отдельного пояснения.
Во-первых, деятельность в области защиты от чрезвычайных ситуаций и управления рисками в нормальных условиях базируется на парадигме первоочередной защиты гражданского населения. Поэтому любая деятельность, непосредственно или потенциально сопряженная с прямым или опосредованным ущербом или угрозой гражданскому населению рассматривается как неприемлемая. Поэтому в 2014 мне лично было категорически трудно воспринять решение о перекрытии крымского канала, ибо я понимал, к каким потенциальным последствиям это решение может привести.
Однако, война меняет логику принятия решений в области управления безопасностью, и приводит к необходимости принимать очевидно и неизбежно дискриминационные решения. Осознание неизбежности наступления катастрофы – тяжелая участь. В такой ситуации является некомпетентным и неэтичным демонстрировать точность своих прогнозов, если ты не можешь пояснить суть и генезис ситуации, и предложить эффективный способ управления безопасностью, принимая во внимание весь сложный контекст.
Во-вторых, именно контекст катастрофы является важным. Он демонстрирует сложные взаимосвязи в области безопасности, которыми зачастую пренебрегают.
Крым много лет лелеял свою химерную автономию на основе хрупкого консенсуса между пришлыми коррумпированными олигархами и местными бандитскими кланами. Реализация такой, с позволения сказать политической и экономической модели, требовала совершенно специфической модели социальной – модели консервации. Именно поэтому в крымском обществе было невозможно никакое социальное развитие, только бесконечное самовоспроизведение самых архаичных и бессмысленных советских стереотипов, «культ совка» для ностальгирующих пенсионеров. Любые проекты развития в этом болоте были (да, во многом и остаются) обречены: любые изменения, направленные даже не на развитие, а на де-консервацию системы, немедленно превращают крымчан в агрессивно-недоверчивую толпу жадных, крикливых и расистски настроенных люмпенов (так похожих на среднего советского человека).
Впрочем, расовое превосходство и пренебрежительное отношение крымчан к нетаким, в первую очередь – к украинцам вполне объяснимо: «украинизация» там проходила тоже по вполне советским лекалам – со всем унизительным и карикатурным малороссийством и шароварщиной, а потому и вызывала понятное отвращение.
Поэтому наплевательское отношение к ресурсам и бездумная эксплуатация инфраструктуры были обычной практикой для Крыма. Такое положение дел долгое время устраивало и местных бандитов, и киевскую власть, отдавшую регион на откуп олигархам, и московских гостей, зарабатывавших политический капитал на ностальгии. Но в то же время, на этом фоне постепенно нарастали социальные угрозы и риски, которые неуклонно генерировали риски экологические, техногенные и, как оказалось, - даже военные.
Важно понять: когда мы говорим о Крыме, мы говорим не о региональном многообразии, которое повышает общую безопасность системы, а об искусственном ограничении выбора и консервации такого состояния, что увеличивает уязвимость системы. Была ли разумная и свободная от летальных вызовов альтернатива кланово-олигархической модели развития, заложниками которой мы оказались в середине 1990-х, - вопрос открытый. Но вот на вопрос, была ли альтернатива региональным моделям социокультурного развития, можно ответить, посмотрев на реакции разных сообществ на кризисные вызовы последних лет. Альтернатива была, и искусственный отказ от нее 20 лет назад и привел к текущим военным и социальным потерям.
То, что мы сейчас видим в Армянске, иллюстрирует тезис о взаимосвязи угроз. Именно нерешаемые социальные противоречия и привели к накоплению техногенных угроз, которые реализовались при актуализации угроз военных. Техногенная катастрофа, в свою очередь, привела к эскалации социо-экологических рисков, минимизировать которые можно только при устранении угроз военного характера и постепенном решении проблем социальных.
Тут можно отметить, что как ни странно, украинская кланово-олигархическая коррумпированная система была в операционном смысле безопаснее российской коррумпированной мафиозной «вертикали», которая спровоцировала масштабную катастрофу в рекордно короткие сроки.
И, наконец, в-третьих, в контексте ситуации если и может быть предложено разрешение проблемы с нашей стороны, то оно потребует серьезного общественного консенсуса и видения общей перспективы - не только де-оккупации полуострова, но и всего национального развития.
После исчерпания запасов пресной воды в глубоких горизонтах, руководство завода попросту прекратило подавать воду на кислотоотстойники, которые занимают площадь в несколько десятков квадратных километров. Это привело к их осушению, и испарению с их поверхности оксида серы, который в воздухе преобразовался в диоксид серы, ангидрид серы, а впоследствии – в серную кислоту и ее соли, которые являются чрезвычайно опасными для жизни и здоровья людей. Именно эти соединения привели к гибели растительности, животных и ухудшению здоровья людей на севере Крыма.
Одновременно производство продуцирует мощные выбросы аммиака, что усугубляет негативное воздействие на здоровье. Минимизировать риски и частично устранить угрозу можно только при наличии большого количества пресной воды, необходимой для проведения дезактивационных мероприятий в кислоотстойниках и на всей зараженной территории. Однако, этого нет и не предвидится. По целому ряду всем нам известных причин.
Понятно, что в текущих условиях завод следует закрыть. Потому что он является источником постоянной и, как мы теперь видим – летальной угрозы социо-экологического характера. Однако, закрыт он не будет до тех пор, пока он дает прибыль своим владельцам – печально известному фигуранту схемы «Росукрэнерго» Дмитрию Фирташу и его партнерам из «Газпрома» (а значит - и из Кремля). Технически отсталый и неэффективный, завод может работать только на дешевом сырье – ильмените с территории Украины, получаемом контрабандным путем. Попытки перевести его на сырье из других источников, например из Африки или Индии, мгновенно делает производство нерентабельным.
То есть, стратегическое решение проблемы, которое соответствует и нашему законодательству, и нашему видению взаимодействия с оккупированными территориями, существует, и мы можем им воспользоваться. Нам следует прекратить контрабанду сырья на оккупированные территории, чем значительно снизить экологические и социальные риски.
Мы – хозяева на своей земле, пусть даже и не всегда заботливые, мы не можем решать проблемы своей территории так, как это сегодня делают оккупанты – вытеснением местного населения и превращением территории в замусоренную выжженную пустыню. Но решение всегда существуют, и во многих случаях мы можем остаться в пределах гуманитарной парадигмы.
