Конь из ненаписанной сказки
Если интересен роман разной степени тяжести с укромными местечками города, то желание коллекционировать впечатления постепенно становится фаворитным. Каждый раз, влюбляясь в новое заброшенное гнездо, уверенное к тому же, что обязательно станет сюжетом (хоть никто этого и не обещает), понимаю: пусть все наши прикосновения и не системны с точки зрения различных профи первого отжима, но они дарят нечто большее. Да и излишняя рассудочность не для меня. Уверена: она отнимает аромат загадки, а красотой лучше наслаждаться, чем рассматривать ее корень под микроскопом. Сегодня восхищаюсь одной развалиной, завтра — другой, но ни одна не в обиде. Все востребованы.
Там, где нет скучных вещей, нет и скучных, пресных, без всякой интриги, мыслей. Задворки очень разговорчивы, с ними хочется играть, всматриваться, как в детстве, в вечно загадочные комбинации калейдоскопа. Некоторые взрослые и сейчас играют в эту детскую забаву. К тому же, уверена, калейдоскоп еще больше нужен взрослым. Это ведь особо пестрое кругосветное путешествие. Девчонки всех возрастов не дадут соврать: и игра в секреты тоже была захватывающей. Никогда не знала, какой сюжет увидишь, и всегда в детстве было чуть тревожно, что ничего не вышло, и дикий восторг, когда под стеклышком появлялось то, что сама заложила, — твое маленькое счастье. Анализируя по-взрослому, конечно, понимаю: в недосказанности, намеке всегда угадывалась личная тональность, без всякой приторности и утомляющей яркости. Неосознанно или, наоборот, осознанно все мы всю жизнь ищем не подделку, не липкую прелесть, а акварельно выверенный намек — тут все без обмана.
Странно — детство-то выпадает у всех на разное время, но каждого стремящегося познать настигает именно его старина и берет в плен, правда, иногда вместе с кошельком.
Все казино мира построены на деньги проигравших, вдруг скакнула мысль совсем в сторону от нашего маршрута у одной облапошенной малобюджетной дамочки. К тому же вечно восторженной и не всегда к месту, но в житейском миксе тех, кто был рядом и также наслаждался задворками с озорством и куражом без всякого грима, прощение было гарантировано подобным перескокам. Все это — от бескорыстного возбуждения: что же будет за поворотом, где, может, нет, наверняка живут в обнимку калейдоскоп и секрет. Вот и весь компас бывалого.
В тот день вкус, цвет, свет уходящего бабьего лета неожиданно по-своему подтекстовала обычная бельевая веревка в живописном, как бы заштопанном стареньком дворике, где «донашивались» полуживые машины и дохлые гаражи. На веревке аккуратно, даже слишком аккуратно, как бы в профиль, боком сохли мужские сорочки. Ровно 12.00. Скрупулезно и тщательно расправленные, чуть ли не руками выглаженные, соседствовали они, не теснясь, с достоинством и были похожи на стаю журавлей. Взлететь мешали только прищепки, но придуманный в мыслях полет уже начинал обволакивать, пробуждать, управлять тобой и подсказывать: да ведь это и есть кисельные берега да молочные реки. Если можешь подарить такому, вроде нехитрому, сюжету с чистым бельем дорогую рамку, то радостная встреча со своей реакцией становится еще ценней. Чувствую: настроение всколыхнулось, будто, знаете, вышла в сад, и ветер раздувает волосы. Правда, мобилка, будто приревновав, не взяла и не зафиксировала стилизованных журавушек, да ничего, память-то просторная.
Мы же, любители заброшенных местечек, действительно стояли в саду. Правда, был он настолько захаращен, что и описывать не имело смысла, но недоуменный отруб длится недолго. Мы — путешественники привычные, это не помешало дофантазировать жизнь, которая ушла из крепкого дома с белыми колоннами, из сада с давно уснувшим бывшим то ли фонтаном, то ли бассейном с как бы небритым от осенней листвы дном. Так уютно было шептаться с огромным балконом, обвитым старым хмелем, с деревцем, выросшим посреди бассейна. Вдруг во двор вошел какой-то дяденька и, обратившись к нам, как к хозяевам, спросил: можно ли нарвать хмеля? Вот чудеса — мы тут всего полчаса, а уже хотим зачем-то быть гостеприимными в чужих, не обласканных любовью владениях.
Вспомнился понравившийся ход мыслей Роберта де Ниро. Он как-то огрызнулся: «Если я люблю погреться на солнце и если могу полдня просидеть на террасе с хорошим видом, это вовсе не значит, что решил уйти на пенсию. Мои попытки насладиться маленькими вещами не имеют со старостью ничего общего». Как его понимаю, особенно в том, что можно полдня просидеть на террасе, что летом получалось и у меня, а сейчас вот и на чужой испытываю какие-то первобытные чувства. Эйфория, что ли... Впрочем, все, что приподнимает, рюкзак за плечами не тянет, все ценю даже в микродозах. Вкусовые оттенки, что на цыпочках прошлись по моему воображению в этой старой усадьбе, здорово взбодрили своим богемным ветерком, подарив особое уединение. Было оно изысканным, все нюансы сошлись, будто подобраны с особой тщательностью, сохранив игривость и дорогую простоту. Тому, кто хочет окунуть перо в желчь и съязвить, — похоже, она «раденька, що дурненька», если на какие-то почти помойки нанизывает по-шалычному эпитет за эпитетом — отвечу: осанистым пингвинам тут делать нечего. Самый ускользающий в мире аромат трын-травы не для них, ведь плотно заложен солидностью нос. И давно.
И все же это заброшенное сумасшедшее великолепие сонного от одиночества дома приготовило еще один, совсем неожиданный сюрприз. Где-то под лестницей, отвернувшись от мира, стоял какой-то подрамник, потом оказалось — с холстом. Повернув к себе еще непонятный предмет, увидела, что холст обитаем. Был он особого цвета, сказала бы, нескольких оттенков клевера, и на этом фоне жил белый конь. Его чуткие ушки, похоже, уловили интерес к себе, глаза стали более внимательны, показалось, что можно и услышать: меня, выбери меня. Неужели этот почти приснившийся мне конь решил, что я его птица счастья? И в этот же момент вспомнила: когда-то в калейдоскопе у меня получился интригующий силуэт коня на цветущей поляне. Потом много раз пыталась нащупать эту комбинацию, но конь растаял. И вот через много-много лет тот конь, наивно-примитивный в своей открытости, в беззащитности, правда, тщательно скрываемой, — фасад-то держал, смотрел на меня не мигая с никому не нужной, может, даже детской картинки. Он будто спрашивал: неужели не узнала, ведь мы когда-то были знакомы и даже кокетничали в калейдоскопе?
Пошли домой. Я замерз.
P.S. Признаюсь, название к этому послевкусию — не мое. Его подарил наш гид — коллекционер и эрудит Алик Пилипенко. Он открыл и прелесть этого гнезда, где жил мой верный конь.
