Littleearthquakes
Приезжал итальянский журналист, которому я должен был рассказать о нас и наших книгах. О том, кем мы являемся, кем были и кем только мечтаем стать. О том, как отчаялись и как надеемся на лучшее. О том, как завидуем и чем вдохновляемся. Как пишем и на что надеемся.
Потом мы с ним бродили по хуторам полесского севера, где едва теплится жизнь на варикозных ногах. Там под снегом незасеянные поля, из которых торчат ржавые водонапорки, словно маяки северной Бретани - за ними сама пустота и смерть в море печали и ледяной воды.
Он не понимал, что мы там делаем. Выдернутый из горячего, облизанного югом Абруццо, все никак не мог привыкнуть к нашим ветрам и метелям, с горя добивал фляндр бюджетного виски, пока я курил одну за другой, зря пробуя пускать кольца.
Мы как раз подходили к центру одного такого села. Валил пушистый рождественский снег, седые облака кружили над нами и снежинки валились густо: мешались с мутными водами луж, которые на ночь замерзают, чтобы утром растаять снова. Он все допрашивал, что мы здесь забыли.
- Подожди, говорю, - сейчас она появится.
- Она? - спрашивает.
- Она.
По единственной улице, словно кадр аналогового тиви, мимо заброшенной школы, облезлых зеленых заборов, колодцев и лавочек на нас движется она - автолавка. Медленно пробивается сквозь снег, а бабуси в платках бегут за ней, словно дети за каретой императора, из которой на все стороны разлетаются тяжелые серебряные рубли. Бегут с серьезностью повитух, узловатыми руками принимать ароматные и хрустящие арнаутки, консервы с килькой в томате, гречку и рис, подсолнечное масло в пластиковой таре, парафиновые свечи, свет-тепло и щемящую радость от понимания того, что о них забыли не все.
Они бегут обнимать продавщицу: чуткую ко всем, смешливую и несокрушимую. Она всегда дает в долг и записывает все заказы в блокноте в мелкую синюю клетку. Эти листки бумаги - не единственная вещь, которая здешним напоминает о будущем. О гарантированных визитах и размеренных циклах, о радости завтрашнего дня, в котором будет что-то, кроме метелей.
Ей заказывают корвалол, стрептоцид, мазь "Спасатель", теплые носки, иглы цыганского размера, эластичные бинты, спички и хорошую погоду на завтра, солнечное небо на всю жизнь. Ей заказывают надежду и благословляют в долгий путь сквозь сугробы и поваленные на трассу деревья-ловушки до следующего островка уныния и одиночества.
В этом космосе, разорванном тишиной, холодом и темнотой - одинокие огоньки жизни часто связывает только автолавка. Занесенные снегом, отрезанные друг от друга, бабушки передают через нее записки и делятся слухами. Автолавка – пульсирующее теплом солнечное сплетение среди сугробов и бескрайних полей. Точка пересечения, узелок торговых путей, повод увидеться и постоять рядом с кем-то, почувствовав себя еще раз живым.
Они бегут за ней и верят - теперь эту суровую зиму точно удастся пережить. Зиму, в которую волки станут злее, сугробы - выше, а обваленные линии электропередач не будут ремонтировать до весны.
Итальянец не понимает:
- Это машина с гуманитаркой? У меня в Абруццо ездили такие после землетрясения. У вас здесь часто бывают землетрясения?
- Часто говорю. Почти не прекращаются.
