Горячие темы:

Начало весны. Реквием

Сегодня — девять дней Небесной Cотне

27 февраля, 10:32

Это последние «Хроники Майдана». Не потому, что Майдан закончился. Он еще простоит долго, и, наверняка, будет собираться при первой необходимости. «Хроника» в переводе с древнегреческого chronikos — «связанный со временем». Сейчас время изменилось. В нем — другой ритм и другой воздух.

♦ ГРАНАТА

«Беркут» привязывает к светошумовой гранате бутылку с бензином. От взрыва образуется несколькометровый огненный шар, которая разливается небольшим пылающим озерцом. Звуковой удар сильнейший; кажется, взорвался баллон с газом.

Взрыв происходит около баррикады со стороны Европейской площади, не очень далеко от места, где мы стоим толпой перепуганных зевак. На этот раз никто не пострадал. Парни на баррикаде что-то кричат и размахивают палками. Гранаты взрываются постоянно по всему периметру. Страшные, оглушительные. Таких раньше не было. Может, это именно те усиленные заряды, которые срочно закупили в России сразу после Нового года. Наверное, такая может убить, если упадет рядом. Но по большей части они должны убивать надежду, должны с каждым взрывом гнать волну страха. Но ребята на баррикаде их уже не боятся.

Периметр сжимается все равно.

Это — ночь с 18 на 19 февраля.

♦ ЖИЗНЬ ОДНА

18-е февраля, день. На пересечении Садовой и Институтской горит милицейская баррикада из тяжелой техники: два грузовика, трактор с краном. На кузове грузовика еще не покрытая пламенем надпись розовой краской: «Жизнь одна — живи!» Рядом более скромной белой «Восток и Запад вместе». На колесе, которое сильно пылает по ободу, видно веселые разноцветные узоры. Это те машины, которые вчера разрисовали девушки из художественных вузов. Рисовали и улыбались вместе с ВВшниками, стоявшими на кузовах.

На углу Институтской и Шелковичной горит еще одна баррикада, там ее пытаются гасить: со стороны ментов из брандспойта льется вслепую мощная струя воды. Вода распыляется в воздухе, переливаясь радугой. Сегодня замечательный солнечный день.

♦ ТРЕНИК

Перед офисом «Партии регионов» на Липский стоит кордон «Беркута». Перекрывает улицу не полностью, можно обойти. Из офиса валит дым. Перед границей рассредоточенная, но достаточно злая толпа протестующих. Какой-то мальчишка в каске и бронежилете втыкает в землю большой топор, стоит в опасных двух метрах перед кордоном и выкрикивает что-то «Беркуту» в лицо.

За «беркутами» — толпа молодчиков в куртках с капюшонами, в спортивных костюмах, многие с марлевыми масками на лицах. Взрослые, мрачные, крепкие. Кстати, почему их до сих пор называют «титушками»? У этого слова слишком мягкое звучание. Бандиты, урла — точнее.

Около офиса — пожарная машина. Несколько фотокорреспондентов снимают, что происходит. Подходит несколько урлабанов, вдруг один из них — здоровяк лет 30-ти, с южными чертами лица, в сине-белом костюме-«тренике», начинает бить первого попавшегося фотографа. «Я пресса!» — кричит фотограф. — «Мне по х... пресса, здесь дом горит!» — отвечает треник. К нему присоединяются его подельники, бьют втроем одного, появляется еще несколько фотографов и шпана отступает. Офис продолжает гореть.

♦ ХОРОШИЕ

В Профсоюзах ко мне подходит девушка Даша, просит помочь отнести респираторы на Институтскую. Пока жду ее в медпункте на третьем этаже, бригада медиков готовится на передовую. Энергичная молодая пани раздает команды капральским голосом: «Да, одного из хирургии — на Грушу-4. Остальные — на Грушу-1. Вперед, за наградами! Но под пули не лезьте».

Помогаю Даше и еще Оксане нести мешок. Дотягиваем почти до угла с Садовой, начинаем раздавать, когда начинается атака «Беркута». Все убегают, и мы убегаем. Потом возвращаемся. В мешке марлевые маски и немного респираторов с клапанами. Разбирают, потому что милиция постоянно пускает газ.

Второй мешок, точнее, коробку, несу сам. На коробке написано «Респираторы (хорошие)». Ставлю коробку на асфальт, народ разбирает вяло, потому что у большинства уже есть. Возможно, кому-то помогло.

♦ ТРУБАЧ

Борьба за территорию превращается в ряд диаметрально противоположных спринтерских забегов: сначала молодежь с криками и проклятиями обрушивает на ВВ и беркутню ливень камней, разбавляя его коктейлями, потом менты переходят в наступление, и тогда все убегают. Менты останавливаются, народ перегруппировывается и бросается в атаку. В это мгновение из-за спин манифестантов раздается сигнал к атаке на горне. Трубач — мужчина средних лет, немного дородный, как и положено трубач. Еще есть волынщик, флейтист и гитарист. Они играют попеременно то гимн Украины, то «Лента за лентою».

Композицию завершают взрывы гранат и стук по железу. Киевская полифония.

♦ ПЕРВАЯ КРОВЬ

Посреди Институтской стоит усатый мужчина, и врач льет ему белую пену на окровавленную руку. Мужчина благодарит и бежит драться, медик — дальше лечить. На земле остается красно-белое пятно.

В этот день и в следующий, и в день после него было очень, очень много крови. Запомнилась именно эта.

♦ МАЛОЙ

Мальчуган 9-10 лет тянет кусок железного забора на баррикаду. На нем самодельный бронежилет, очки против газа, оранжевая каска. Смугловатый. Очевидно, из ромов. Бросил железяку на кучу, пошел быстренько туда, где горячее.

Через три дня видел его на Крещатике. Живого.

ФОТО НИКОЛАЯ ТИМЧЕНКО / «День»

♦ КРУЖКИ

18-й день. Дама со светлыми волосами, лицо под марлевой маской, стучит по столбу двумя эмалированными кружками. Неподалеку три женщины очень интеллигентной внешности наигрывают по столбу какими-то палками. У всех — отстраненно решительный вид. Стучат так, словно идут в атаку. Прицельно, четко, спокойно.

♦ ВАННА

Камни выковыривают из мостовой все, кто может и чем может. Закопченные самооборонцы и на удивление хорошо одетые женщины и мужчины стоят цепочками и передают брусчатку друг другу, несут кучками в наволочках и мешках, в одном месте насыпают даже в пластиковую ванну. Потом, когда перед очередной баррикадой накапливается достаточное количество камней, ребята разбирают его, толпой мчат к милицейской баррикаде и бросают. На другую сторону летит просто ливень брусчатки, настоящий камнепад, но результатов не видно — дым закрывает все.

Ванна — розового цвета. Хорошая детская ванночка.

♦ ПРОПУСК

18-е, вечер. Чтобы попасть в пресс-центр Дома профсоюзов, нужно показать удостоверение журналиста, пройти на второй этаж, там за столом девушка выпишет маленькую бумажку с шапкой «Штаб національного спротиву» и числом.

Еще днем в пресс-центре полно людей. Когда стемнело, я в очередной раз подошел к дверям Профсоюзов — охранники на входе еще сидели, однако пропуски не спрашивали. И еще до того, когда вместо пресс-центра за дверью на втором этаже завелась дымная чернота, стала понятно, что уже никто не спросит.

Свобода или смерть — это когда пропуск уже не нужен.

♦ УВАЖАЕМЫЕ ДЕТИ

Вечер. С нашей стороны — коктейли и фейрверки. С их — гранаты и водометы. Взрывы почти непрерывны. Начинают загораться палатки. Через толпу с криками «Дорогу! Дорогу!» бегут бригады медиков, неся раненых.

Уже захвачены Грушевского, Украинский дом, Европейская площадь. Баррикада со стороны Европейской вдруг прогибается от сильного удара с другой стороны, и в это же мгновение там что-то сильно загорается.

— Там два БТРа сожгли, — довольно говорит кто-то через полчаса.

В конечном итоге, берут и эту баррикаду. И ту, что под мостиком. «Беркут» прорывается с лестницы, которая ведет к Октябрьскому. Наши жгут шины. На Институтскую выкатываются два водомета. Сначала коктейли до них не долетают. Потом достают — один, второй, третий — по кузовам, потом по капотам, потом по пушкам. Водовозки отступают.

И над всем этим — голос власти в записи: «Уважаемые женщины и дети! Милиция просит вас покинуть Майдан! Здесь проводится антитеррористическая операция!»

Только что в пространство между пылающими покрышками врывается дюжина ментов с щитами, как дети, радостно выкрикивая: «О! «Беркут»!» — бросаются на них и выбрасывают к черту.

Около двух наступление ментов останавливается. Антитеррористический голос давно замолчал. Шановні діти геть не шануються.

♦ 20-Е, ЧЕТВЕРГ

В действительности немногие были там в это утро. Немногие видели, как обессиленные мальчишки с щитами и палками ринулись на еще более, как оказался, обессиленных, к тому еще и деморализованных ментов, как погнали их куда глаза глядят, погнали прочь с Майдана, прочь с Европейской, прочь с Институтской, погнали Януковича в небытие — и как их в ответ, от бессилия, начали расстреливать прямо на улице.

Мне стыдно, что меня там не было. Понимаю, что это глупость — корить себя за то, что тебя там не было. Это было утро победы. Страшное утро, в которое кто угодно мог остаться на Майдане букетом цветов.

♦ МАЛОЛЕТКА

22-го, днем, в Мариинском парке, в лагере антимайдана — поразительно пусто. Между огромными брезентовыми палатками — кучи вещей. Видно, что убегали быстро. Вдоль забора Мариинского дворца — два ряда полевых кухонь. Рядом с ними на асфальте — горы, горы, горы каши с тушенкой. То тут, то там — мешки с хлебом и солью. Никогда не приходилось видеть столько еды, выброшенной просто на землю.

Подле одной из палаток валяются рисунки и фотографии — «региональская» контрпропаганда: рисунок советского олимпийского мишки, карикатура на трех лидеров оппозиции в виде аляповатого дракона с подписью «Пламенный привет от артемовцев, майданутые!», но лучше всего — портрет Януковича карандашом и акварелью, выполненный каким-то неизвестным художником со всей возможной любовью. А еще карандашом рисунок змеи, обвившаяся вокруг опрокинутого бокала с вином. Такую татуировку наносят в тюрьме малолеткам, которых переводят в воров. Готовился кому-то наколоть? Мечтал о карьерном росте?

♦ ВОЛЯ

Из всех сооружений Межигорья самым отвратительным кажется позолоченно-лакированное убожество под названием «Галлеон». Очертаниями напоминает старинный корабль, стоит на воде. Люди обходят его по узенькой палубе на нижнем уровне, внутрь не попадают, через двери и иллюминаторы видят ту же аляповатую позолоту.

Вдруг один мужчина останавливается и начинает тянуть красную бечеву, которая уходит под воду с палубы. Под подбадривающие крики «Витя, давай!» вытягивает большой садок с несколькими еще живыми рыбинами. Толпа сразу начинает скандировать «Во-лю! Во-лю!» Мужчина открывает садок и рыбы под общий восторг уплывают прочь.

Мужчина спускает пустую клетку назад и, улыбаясь, говорит:

— Я не Витя. Я Тарас из Львова.

♦ ТИШИНА

Вдруг в Киеве наступает тишина. Солнечная, прохладная, с привкусом копоти и пепла.

И как только она наступает, выстрелы, которых ты не слышал, накрытые тела и лужи крови, которых ты не видел, со всего размаха, одним неоспоримым фактом, догоняют тебя и сносят с ног.

Нет никакого ощущения победы, никакой радости, только бездонный колодец, который не заполнить слезами, и эта песня, которую невозможно слушать.

Гей, пливе кача по Тисині,
Пливе кача по Тисині.
Мамко ж моя, не лай мені,
Мамко ж моя, не лай мені.
Гей, залаєш ми в злу
годину,
Залаєш ми в злу годину.
Сам не знаю де погину,
Сам не знаю де погину.
Гей, погину я в чужім
краю,
Погину я в чужім краю.
Хто ж ми буде брати яму?
Хто ж ми буде брати яму?
Гей, виберут ми чужі
люди,
Виберут ми чужі люди.
Ци не жаль ти, мамко,
буде?
Ци не жаль ти, мамко,
буде?
Гей, якби ж мені, синку,
не жаль?
Якби ж мені, синку,
не жаль?
Ти ж на моїм серцю лежав,
Ти ж на моїм серцю лежав.
Гей, пливе кача по Тисині,
Пливе кача в по Тисині.