«Оскорбление величества»: опыт постановки одного старинного шведского фарса в Украине
Скоро уже два года как тянется украинское дело об «оскорблении величества». Напомню, в октябре 2019 года волонтер Маруся Зверобой и депутат от Европейской Солидарности София Федына записали видеообращение к Владимиру Зеленскому. — Ну а что, он сам предпочитает этот формат. Накануне, во время рабочей поездки в Золотое (Луганская область), президент перед камерами журналистов сорвался в разговоре с добровольцами-ветеранами войны с Россией, и, предварительно уточнив для сомневающихся, что сам он, цитирую, «не лох», потребовал от них сдать оружие и не препятствовать разведению войск. Две дамы, особо не подбирая выражений, перечислили в своём ролике возможные негативные последствия подобного поведения президента... Ну а недипломатичным языком, что с ним за предательство интересов Украины могут сделать ветераны АТО. Как назло, все с непременным летальным исходом.
С одной стороны, не могу не согласиться с тем же советником Ермака Тимофеем Миловановым, который накануне заявил, что «Президент это институт, а не человек». И, как бы ты ни относился к человеку, к институту, читай, к своему государству, как гражданин ты обязан относиться с уважением. С другой, так уж сложилось, приобретя статус упомянутого выше «института», целый ряд украинских государственных деятелей, ещё вчера плоть от плоти народа, после инаугурации быстро теряли человеческое подобие, считая для себя необязательным соблюдение казалось бы обыденных социальных норм. В отличие от соседней России, в Украине статус главы государства лишен сакральности не только исторически, и чучело редкого президента не выносили повешенным на Майдан.
Дилетанты в политике (и не только), впервые оказавшись в роли героев своих вчерашних скетчей, команда президента отреагировала на видео ещё более эмоционально, чем Зверобой и Федына на нервный срыв президента. И за серией громких заявлений от партии власти и отдельных представляющих её лиц, последовали уголовное дело и суд. Очередное заседание которого перенесли на 18 октября из-за неявки, уже не первой, представителей пострадавшего. Как и предсказывали два года назад, Банковая своим иском загнала себя в цугцванг. — Любой, в равной степени оправдательный и обвинительный приговор в первую очередь ударит по президенту и его окружению.
А ведь, казалось бы, знай они хотя бы немного историю... Массу параллелей с удивлением обнаружил для себя в двухсотлетней давности (!) истории шведского публициста, драматурга, прозаика ... (чем он только ни зарабатывал на жизнь!) Андерса Линдеберга. Ветеран-доброволец (ага, уже тут начинаются параллели) шведско-русской войны 1808-1809 годов (у шведов ее принято называть Финской), после демобилизации он начал зарабатывать пером. Причем, сразу так успешно, что даже получил небольшую пенсию (сейчас бы сказали, стипендию) из казны наследника. Наследником этим был ни много ни мало недавний маршал Наполеона Жан-Батист Жюль Бернадот, через два года ставший шведским королем под именем Карл XIV Юхан. — Основатель правящей в Швеции и ныне династии Бернадотов, как он сам о себе говорил, «единственный республиканец на монаршем троне Европы».
Стипендия была назначена не за красивые глаза, — как бы считалось, что Линдеберг, современным языком, причислен к журналистскому пулу наследника, а потом и Короля. Но, так уж случилось, спустя какое-то время дороги Линдеберга и Карла XIV разошлись. Виноват оказался театр — главное увлечение Линдеберга-журналиста по совместительству драматурга. Не вполне удачно попытавшись поставить свои пьесы на сцене Королевского театра, он собрался было открыть в Стокгольме частный театр. Но, согласно действовавшему тогда в Швеции закону, монополия на учреждение театра принадлежала исключительно Королю. В общем, начав сперва с униженных просьб, в конце концов, небесталанный публицист, Линдеберг публично объявил Королю войну за право учреждение первого частного театра. В качестве предупреждения его лишили было королевской пенсии, но только распалили этим в нём охотничий задор. И, когда Линдеберг написал на имя парламентского омбудсмена (в Швеции эту сравнительно новую для Украины должность ввели ещё в 1809 году) письмо, в котором обвинил самого Короля в злоупотреблении властью... И это только полбеды, вдобавок он ещё и напомнил при этом о низложении в результате состоявшегося четверть века назад военного переворота короля Густава IV Адольфа (ага, и тут параллель)... Да, так вот, после всего этого потерявшего берега неблагодарного журналиста обвинили в «оскорблении величества» и предали суду.
Андерс Линдеберг (1789—1849)
Закон на этот счёт был строг, и предусматривал только одно наказание — лишение головы. Линдеберга к тому времени уже совсем несло, и в публикуемых в прессе письмах он присоединился к требованию прокурора: «Если суд примет решение по моему делу, тогда моя голова упадет, потому что я не буду ни просить, ни принимать пощады». Но дальше, и это свидетельство того, что он вёл, хоть и крайне рискованную — ставкой была его жизнь, но вполне осознанную игру, он предупреждал Короля: «Я всего-навсего испросил разрешения у европейского монарха на строительство театра, чтобы играть в нём спектакли. Но вам со мной и с моей честью не удастся разыграть никакого зрелища, которым и закон и суд не будут превращены мною в фарс». Тиражи газет выросли на порядок. Тут же, почуяв прибыль, издали собрание сочинений Линдеберга, которое разлетелось как горячие пирожки.
Тем не менее, судебная машина была неумолима, и суд вынес смертный приговор. И вот тут, не какой-то там избираемый на четыре или пять лет президентишка, — Монарх (!) оказался в уже хорошо знакомой Зеленскому ситуации цугцванга. Приговорить-то Линдеберга приговорили. Но, право слово, не мог же «единственный республиканец на монаршем троне Европы» на самом деле казнить журналиста! А негодяй-журналистишка ещё и отказался умолять короля заменить ему казнь пожизненным заключением. Более того, написал письмо с просьбой, чтобы ему как можно быстрее сообщили дату его казни. И даже предлагал свои, кажущиеся ему уместными в силу невыгодных для двора исторических параллелей, зато вызывавшие у читающей публики самый живой отклик даты. Обе стороны упёрлись, и дошло до того, что Линдебергу пошли навстречу, и назначили дату казни на день его рождения — 8 ноября 1834 года. И даже (за 3 недели до казни — чтобы тот ещё раз хорошо всё обдумал) прислали людей, чтобы приготовить его к смерти. — Ну хоть это должно было его остановить!
Не тут-то было. Первым-таки моргнул Король! И, якобы в честь 24-й годовщины своего первого вступления на шведскую землю (ага, 24 года круглая дата), амнистировал всех осужденных за политические преступления. Т.е. как бы не одного Линдеберга — много чести, а в длинном списке, в самом конце. Но Линдеберг тоже не лыком шит, фарс ведь ещё не доигран, и отказался принимать помилование, настаивая в письмах во все инстанции на своём праве как шведского подданного быть казнённым путём отсечения головы. — Глупейшая ситуация: Линдеберга вроде бы амнистировали, но он отказывается выходить из тюрьмы и требует своей казни. Эта история могла бы продолжаться бесконечно, если бы одному умнику (сейчас бы его назвали политтехнологом) не пришла в голову гениальная по своей простоте идея. Во время очередной прогулки — нравы тогда были мягче, и узники служившей вип-тюрьмой крепости Ваксхольм время от времени могли прогуливаться в сопровождении стражи вокруг крепостных стен (благо далеко не сбежишь, крепость всё равно расположена на острове)... Да, так вот, во время очередной такой прогулки ворота тюрьмы просто закрыли, и отказались Линдеберга в неё впускать.
Та самая крепость Ваксхольм. Правда, так уж совпало, сразу после того, как из неё выгнали Линдеберга, крепость передали в подчинение морского ведомства и основательно перестроили. От греха подальше, тюрьмой она больше никогда не была. Мало ли, а то вдруг Линдеберг вернется.
С тех пор Линдеберг стал в Швеции неприкасаемым, даже при наследнике Карла XIV Оскаре І. Он издавал республиканские памфлеты, призывал к свержению монархии, — ему всё сходило с рук. С ним просто никто не решался связываться. Да, а свой частный театр он таки открыл. Раз ему единственному на всю Швецию теперь всё дозволено, понятно, без какого-либо на то разрешения. Правда, через два года, как и все остальные предпринятые им коммерческие предприятия, и его театр прогорел. А лет через 30, о ирония, его здание было приобретено тем самым Королевским театром.
