Преобразования климата
Вопреки расхожему афоризму, приписываемому основоположнику марксизма, человечество расстается со своим прошлым отнюдь не весело, а захлебываясь кровью и слезами.
Можно сомневаться в эволюции человечества, находясь в эпицентре войны, но отрицать происходящие изменения – это значит не видеть реальных причин современных конфликтов, обрекать себя на бесконечное повторение невыученных уроков.
Эволюция человечества – процесс неоднородный, многосторонний и неравномерный, но некоторые общие тенденции, пожалуй, можно выделить. В частности, среди таких тенденций заметны две: де-биологизация и де-дискретизация человеческого восприятия.
Мы все менее склонны воспринимать себя биологическим видом, свои права мы определяем как право не быть животным, а свободу – как свободу от следования природным инстинктам в своем поведении.
В то же время, мы неуклонно отходим от дискретного восприятия мира, от бинарного определения себя. Жесткое закрепление ролей «раб-господин», «черный-белый», «мужчина-женщина» либо полностью утратило свой смысл, либо перестает быть доминирующим в социальной жизни, уступая место непрерывному восприятию человеческой сущности.
Позавчера различие между «пролетарием» и «буржуем» в массовом восприятии было настолько сильным и значительным, что этого было достаточно для организации социальной революции. Вчера социальные различия между «черными» и «белыми», между «мужчиной» и «женщиной» были достаточны, чтобы вызвать мощные социальные протесты на расовой или гендерной почве. Сегодня национальные, классовые, гендерные, сексуальные различия перестали быть основной движущей силой конфликтов не потому, что различия исчезли, а потому, что мы перестали воспринимать эти различия как бинарные незыблемые данности. Наш мир стал динамичен, а наше восприятие себя становится непрерывным.
Поэтому бессмысленно пытаться отстаивать законы, направленные на «охрану инстинктов»,например, на репрессивное сохранение репродуктивных функций выделенных по биологическим признакам групп (запрет абортов или ограничения гомосексуальных браков), на дискриминационную защиту автохтонной территории (ограничение прав мигрантов на перемещение, образование, работу), или на санкционное сохранение традиционных практик воспроизводства ресурсов (ограничение разработки и внедрения медицинских, сельскохозяйственных, продовольственных и прочих технологий). Это противоречит направлению эволюции общества, а значит обречено на историческое поражение.
При этом, эволюция человечества - это наша непрерывная борьба с собственным насилием. В этой борьбе мы создаем государственные институты, как инструменты структурного насилия, и социальные институты, как инструменты контроля государственного политического насилия. Собственно, именно так рождается политика, как инструмент контроля насилия с целью эффективного обеспечения бесшокового (устойчивого) развития.
В отличие от политтехнологии, которая является искусством использования насилия и/или его угрозы для захвата и удержания власти отдельной группой.
Несоответствие скоростей развития человеческого сознания, которое отражается в групповом поведении, и развития инструментов политического управления, что отражается в принятии конъюнктурных решений, приводит к тому, что мы во-первых, не можем договориться об общих критериях безопасности, а во-вторых, к локальной утрате контроля над насилием. В условиях развития новых политических идентичностей и подмены политики политтехнологиями, это часто становится движущей силой конфликтов.
Прямо сейчас происходят события, ярко иллюстрирующие этот тезис.
Американский президент накануне заявил о выходе США из Парижского климатического соглашения. Таким образом, он обособил отдельный аспект экономической безопасности от всего комплекса взаимосвязанных вопросов безопасности не только в глобальном, но и в национальном измерении. По сути, он пытается обеспечить архаичными инструментами экономическую безопасность для определенной социальной группы, вступая в противоречие не только с интересами остального общества, но и с устоявшимся глобальным научным консенсусом.
В первую очередь это заявление свидетельствует об отсутствии общих критериев безопасности у лиц, принимающих решения, и об отсутствии понимания безопасности, как единого пространства всех ведомственных вопросов безопасности, как взаимосвязанной совокупности всех компонент, определяющих развитие общества.
В свою очередь, теракты в Лондоне, Мельбурнеи Тегеране в очередной раз вызвали до боли предсказуемые дебаты о «жестком ответе», необходимости «контроля миграции», исламофобские заявления и призывы тотально вооружиться. Этот дискурс - этоне только путь к утрате контроля над насилием перед лицом наметившегося перехода ИГИЛ к архаичной и достаточно неэффективной тактике тотального террора, но и индикатор того, что отдельные люди и социальные группы не готовы жить в новом дебиологизированном и непрерывном мире.
Мы либо хотим жестко навязать всем свои представления о критериях безопасности, либо нехотя подчиняемся чужим – непонятным, неприятным и неприемлемым для нас критериям. Пересмотр собственных критериев на основе изменившегося общего контекста – непосильная задача для многих из нас.
Детерминированные инстинктами, находясь в плену архаичных бинарностей, мы неминуемо скатываемся на обочину социального прогресса. И ответ, который генерирует такая «мировая подворотня» может быть сформулирован только в терминах насилия, ибо другого языка эти группы не имеют (по целому ряду причин).
В данном случае, наша общая проблема ошибочных критериев состоит в том, что угрозы социальные, к которым относится терроризм, перепуганные мещане, политики популисты и необразованные публицисты пытаются описывать в терминах угроз военных. Этого делать ни в коем случае не следует: несмотря на некоторую схожесть инструментов, причины, движущие силы, методы, цели и последствия у них качественно различны. Даже несмотря на то, что современные военные угрозы нам приходится рассматривать в социальном измерении, обратное – неверно: терроризм остается социальной угрозой, и его описание в военных терминах – в корне ошибочно. Особенно, если ответ планируется в рамках устаревших представлений о войне, сформированных 100-150 лет назад.
Поэтому никакое «массовое вооружение население» не поможет в борьбе с терроризмом. Как до сих пор нигде в мире «сознательные вооруженные граждане» не предотвратили теракт, так невозможно представить, как сидящий в уличном кафе за мирным семейным ужином вооруженный пистолетом буржуа, сможет остановить несущийся в толпу грузовик.
Нелишним будет напомнить, что контртеррористические подразделения создавались именно потому, что у средних представителей армии и полиции уровень стрелковой и тактической подготовки не позволяет эффективно противостоять террористам. Что же тогда говорить о простых гражданах - шансов у гражданских в такой ситуации попросту нет.
Поэтому не стоит себя обманывать: везде и всегда успех борьбы с терроризмом определяется уровнем оперативной работы спецслужб. А вот уровень террористической угрозы – состоянием общества. Которое определяется как набором прав и свобод, в том числе и правом на свободное владение оружием, так и уровнем восприятия рисков, и эффективностью коммуникаций между отдельными группами. Но это разные, хоть и взаимосвязанные вопросы. И связаны они именно общими критериями безопасности.
Наш новый мир нуждается в общих критериях развития и безопасности. Попытки вернуться к устаревшим, партикуляристским критериям заведомо будут приводить к обострению существующих и возникновению новых конфликтов. Наши шансы выжить почти в точности равны шансам научиться договариваться. Неплохо было бы это вовремя осознать – пока климат в нашем общем доме не перестал быть совместимым с жизнью…
