Равенство разных
Заметки на полях теории элит
В недавней дискуссии с уважаемым коллегой и автором «Дня» профессором Андреем Каравашкиным возник вопрос о разнице отношения к массовому террору советского периода 1930-50-х в российском и украинском обществе. На мой взгляд, этот вопрос достаточно интересен и важен, для того, чтобы ответ на него был публичен.
В силу различных обстоятельств российское и украинское общества устроены по-разному. Эта разница обуславливает не только различие реакций на те или иные события и явления, но и определяет разные «матрицы развития».
Совокупность коммуникаций «среднего» российского социума – как правило, проявляющих себя в авторитарно-конфликтной форме - позволяет предположить, что, по крайней мере, на низовом уровне он устроен по принципам, близким к принципам примитивной группы. Согласно классификации болгарского психолога Любена Десева, таким группам присущи вертикаль насилия, право силы, безнаказанность агрессии главарей, примитивные межличностные реакции (амбиций, самодовольства, зависти, злорадства, экспансии, присвоения, безразличия), специфическая мораль, основанная на круговой поруке и отрицании очевидной ненормальности происходящего.
В этих условиях почти неминуемо будет развиваться фатализм, цинизм и презрение к жизни во всех слоях общества. Поэтому наилучшим образом в России удается строить казармы и тюрьмы – те сообщества, которым психология примитивной группы является органически присущей.
Управление таким обществом наилучшим образом может осуществляться по кастовому принципу: или путем внешнего управления, или путем формирования внутренних псевдо-элит. Легитимация внутренних псевдо-элит, превращенных в замкнутую касту, происходит как путем непрерывного насилия, так и через постоянное взаимное возвеличивание собственных членов.
Общество, разложенное фатализмом, презрением к образованию и жизни, и пронизанное психологией примитивной группы, охотно принимает такие правила игры и такие псевдо-элиты. Любой, как правило, наиболее беспринципный, жестокий и подлый приспособленец, пролезший к вершинам власти и осыпанный побрякушками, с удовольствием воспринимается за «власть», «элиту». Хотя бы и до момента восшествия следующего вождя на вершину «вертикали».
Именно так возникла и существует сегодняшняя российская «элита», состоящая из разнообразных рогозиных, марковых, никоновых, шойгу, глазьевых и прочих ничтожеств. Именно этот принцип российские пропагандисты и их местные сторонники пытаются навязать и нам.
В то же время, украинское общество живет по другим правилам. Оно является существенно эгалитаристским. Это отражается и в принципиально иной структуре коммуникаций, и в уважении к образованию, и в склонности к самоорганизации, и даже в иной системе землепользования и типах урбанизации. Фундаментальная ценность всех членов социума для украинцев является одинаковой, что определяет стремление к равным гражданским правам, отрицание неравенства и децентрализацию власти.
По отношению к внешним имперским элитам, стандартной моделью украинской общины выживания всегда была манера «прикинуться дураком», «сыграть в малоросса» - туповатого, малообразованного, хамоватого, скупого, но «работящего». Попытка выйти за эти рамки грозила смертью не только самому нарушителю, но и его окружению, поэтому «самого умного» могли покарать – чтобы «не высовывался». Таким образом, присущая нашему социуму эгалитаристкая модель организации общества в колониальных условиях «противилась» созданию местных элит.
Справедливости ради, такая модель была характерна для многих сообществ. Так, например, Агнус Грэхэм отмечал схожие особенности в крестьянских общинах Китая, исповедовавших «аграрный эгалитаризм» Нун-цзя в до-конфуцианский период.
Тут и проявляется кардинальная разница между российским и украинским обществом в отношении к элитам: россияне могут с легкостью слепить себе элиту из любого кровавого дерьма, тогда как украинцы, не задумываясь, смешают с кровавым дерьмом любого, кто посмеет принять на себя публичную ответственность за общее будущее.
Поэтому мы и видим такую разницу в отношении к жертвам сталинского террора. Российское общество, в основном, сконцентрировано на жертвах 1937-38, когда погибли представители «элиты» - «ленинская гвардия», «герои революции», остатки дворянства – все те, с кем себя до сих пор отождествляют представители российского «креативного класса», те, кто формирует общественное мнение.
При этом жертвы массового террора среди крестьянства, рабочего класса и даже духовенства остаются практически вне общественного внимания. Логика тут очевидна: лица более низкого ранга могут интересовать «элиту» только в случае необходимости продемонстрировать свое превосходство или реализовать амбицию, но все их страдания безразличны для «элиты».
Такая позиция определяется не только точкой зрения сегодняшних российских элит, но и социопсихологическими особенностями всего российского общества, потому что большинство межличностных отношений в российском социуме описываются закономерностями примитивных групп.
В то же время, внимание украинского общества в основном приковано к массовым преступления режима – Голодомору, массовым депортациям и геноцидам, борьбе с УПА. При этом репрессии против национальной элиты даже такие вопиющие как, например, «Расстрелянное Возрождение», уничтожение национальной интеллигенции и национальной аристократии не получают сравнимого внимания общества.
А в данном случае речь идет не только и не столько о политической, но о культурной и духовной элите нации. О тех, кто оформляет духовную, культурную и смыслообразующую деятельность нации, как целого, кто воспроизводит основные смыслы и ценности национальной культуры.
В нормальных, развитых, структурированных обществах, политика – это часть культуры, а политическая элита – часть элиты культурной. В обществах постколониальных, политическая элита – часть репрессивного аппарата, а политика – машина геноцида. Это еще один исторически обусловленный аргумент не принимать политические элиты, соглашаясь с тем, что «политика – грязное дело», отдавать принятие политических решений на откуп демагогам и проходимцам.
К сожалению, присущий нашему обществу феномен отторжения элит не так безобиден, как может показаться. Стратегия выживания, основанная на отторжении элит, на образе «забитого малоросса», неприемлема на этапе развития. Без структурированных, самовоспроизводящихся и обновляющихся элит невозможно формирование и развитие устойчивого смыслового и ценностного поля национальной культуры, конгруэнтного современному динамичному миру. Как бы мне, убежденному эгалитаристу, ни было тяжело это признавать.
Преодоление колониального комплекса отторжения элит – непростая задача. Она потребует не только пересмотра установок колониальной системы образования и воспитания, но и умения различать достижения и награды, понимания, что уважение, признательность и благодарность – не унижение, а стремление работать и учиться у других – признак благородства, а не глупости.
Возвращаясь к предмету изначального разговора, стоит заметить одну очевидную вещь. Разница в отношении к жертвам сталинского террора в российском и украинском обществах отражает фундаментальную разницу этих обществ. Однако, при этом наше отношение к собственным трагедиям свидетельствует о серьезных проблемах, существующих в нашем обществе. Практика последних лет показала, что без преодоления этих проблем успешное развитие нашего общества невозможно.
