Шум тишины
О нем, человеке Планеты, человеке Возрождения, как называют в Италии Тонино Гуэрра, написано немало, но выставка картин, домашней утвари, керамики и ксилографий по его сюжетам фантазийных метафор, созданных как бы на перекрестке творчества писателя (он автор только 100 сценариев, 10 из них — лучшие в Европе) и художника, проходит в Киеве впервые. В рамках фестиваля «Путешествие с Тонино» его многогранная эстетика воспринимается как подарок лично тебе. Творчество мастера столь чувственно, одно мгновение — и ты растворяешься в его мышлении, восприятии, прочтении жизни, в его мыслях о любви, в бесконечных поисках, о которых он написал: «Я собирал шумы тишины, которые иногда бывают оглушительны». Может, и не получится порассуждать спокойно и логично, как умеют искусствоведы. Нагромождение, вернее переполненность, мешает поспевать за его бесконечной коллажной многомерностью. Спасает то, что, видимо, понимая это, он всю жизнь вовлекал в круг своего фантазийного водоворота, слегка прищурив глаза, как бы с усмешкой, с шуткой, которая, очевидно, зашифрована в каждой работе.
Все это — мир Тонино Гуэрра. Кстати, при въезде в город Пеннабилли, где жил и творил писатель и художник, а еще создатель фонтанов, ландшафтных придумок — всего и не перечислишь, стоит специальный знак. Его дом теперь — и музей, в котором любимая жена, муза, личный переводчик Лора Гуэрра бережет то, что наполняло их жизнь, из которой художник ушел в прошлом году.
В удивительно интеллектуально и творчески работающей киевской галерее PETE-ART, где в рамках фестиваля состоялось уже много успешных встреч с друзьями Тонино, где можно приобрести книги о нем, различные сувениры по мотивам его работ, насладиться оригиналами, которые прислала вдова маэстро, есть остроумный экспонат-метафора. Он настойчиво притягивал мой взгляд. Это — старинная птичья клетка. В нее, как счастливые билетики, были вброшены цитаты Тонино. Вытянешь одну, потом другую — и постепенно становишься своеобразным собеседником. Читая его мысли, прикасаясь пусть фрагментарно к сочной жизни, что имели в виду друзья, когда уточняли: у Тонино было три возраста — Детство, Зрелое детство и Бессмертие. И добавляли: искусство спасает от правды жизни, а Тонино спасает искусство. И это подделке не подлежит. И все же первая записочка, которая попалась мне, была от Лоры: «Познакомились мы на Московском кинофестивале, куда он вместе со своим другом Антониони был приглашен. При первой встрече мы только обменялись несколькими фразами. Потом Тонино приехал опять писать сценарий о Москве. Была очень снежная и морозная зима. Мы стали встречаться, хотя и не понимали друг друга. Тонино все время просил мне перевести: «Скажите ей, что она мне очень нравится». Он бегал по улице, притоптывая от холода, и кричал: «Мама мия! Почему я из-за этой женщины приехал в Россию? Зачем?». А я думала, надо же, какой веселый человек, и все спрашивала, что же он кричит? Переводчик меня успокаивал: «Это Тонино поет арии из опер. Итальянцы, Лора, — очень музыкальный народ». Уезжая, Тонино оставил мне пустую птичью клетку с записками, которые я храню до сих пор».
Он до старости оставался ребенком в душе и уточнял: «Единственное, что мы имеем навсегда, — те вещи, которые были в детстве. Мы уже побывали в раю, в детстве мы бессмертны».
Мне уже казалось, что Тонино нашептывает именно мне о старых дверях или о старинных, уже не уточнишь. Он советовал: гладьте их, понимайте их, пока кто-то не пустил их на дрова. Есть предметы, которые смотрят на тебя сердцем. А еще он признавался, что «готические дворцы и памятники Возрождения, так хорошо сохранившиеся, вызывают во мне лишь восхищение. Однако разрушенные, они, помимо восхищения, хотят моей нежности и сочувствия к их человеческой агонии».
В другой записке-бабочке (этот часто повторяющийся образ имел для художника особое значение. Наблюдая за порхающей бабочкой, он острее чувствовал трепетность каждого момента) прочитала: «Я радовался часто и бывал доволен, но счастье в жизни испытал впервые, когда в Германии меня освободили живым из плена: я снова смог на бабочку смотреть без всякого желания съесть ее».
Однажды на спор Гуэрра придумал суперкороткий сценарий: «Женщина смотрит телевизор. Идет трансляция запуска космического корабля. По мере того как отсчитывается время до старта: 10, 9, 8... — женщина берет телефонную трубку, крутит диск. В тот самый момент, когда на экране показывают пуск ракеты, она произносит в трубку: «Он уехал...»
Сюжет в десять секунд, но плотность-то какая.
Красота не позволяет мне спокойно думать о смерти, признавался он. Она требует поклонения, которое я не в силах более дать ей. Во мне живет скромность смиренного обожателя. Мое одиночество хочет простой и бедной пищи. Шума дождя. Например.
Есть в его творчестве что-то общее с восприятием жизни Параджановым, о котором Гуэрра вспоминал очень тепло. Не знаю, как кто, но именно знакомясь с торжеством Тонино, узнала очень яркую картинку из жизни Параджанова.
У сестры Параджанова умер муж, знаменитый тбилисский парикмахер. Пришли все городские цирюльники и их клиенты. Люди столпились в маленьком дворе у лестницы. Гроб с трудом спустили вниз. Прежде чем отправиться в последний путь, остановились в молчании. Маленький духовой оркестр шел впереди толпы. Не доставало лишь его, Сергея Параджанова. Он появился в последний момент с двумя чемоданчиками в руках, тут же их открыл и стал что-то раздавать друзьям умершего. Процессия медленно двинулась вперед, вниз по узкой улице к центру Тбилиси. Музыка сопровождала медленный ритм похорон, когда, наконец, все смолкло и наступила короткая пауза, в воздухе взорвались металлические звуки. Это был прощальный подарок Параджанова своему зятю. Он перед тем закупил в городе огромное количество ножниц, которые раздал провожающим. Они их подняли и застучали в воздухе, чтобы все присутствующие и город помнили: умер великий парикмахер.
Сейчас Лора, обладающая дивным даром рассказчицы, а Гуэрра утверждал, что и писательским пером, сумеет, думаю, раскрыть этот свой талант, который был всегда слегка в тени, и мы узнаем о Тонино, о ней еще что-то очень важное, домашнее, особо пеннабилльское.
И может быть, на каком-нибудь уже Лорином вернисаже вытяну я счастливый билетик уже с ее цитатой.
Чувствую, она обязательно удивит, эта роскошная женщина Гуэрра.
