В изголовье безголовых олофернов
«Почему нет выдающихся художниц?». Есть такое известное исследование искусствоведения, написанное известной феминисткой Линдой Нохлин. Ответ, которым нас кормили веками: «Потому, что женщинам не выпадает быть выдающимися художницами», никого больше не устраивает. Есть более точный: «Потому, что их предпочитают не замечать». Так работает «искусственный отбор» не только относительно визуальных искусств. Если мы коронуем одну авторшу или (что чаще бывает) одну ее работу, это будет означать лишь, что все остальные авторы осталась за бортом. Ответ Нохлин на вопрос, почему нет выдающихся художниц, такой: они не подпадали под существующую систему оценивания. Не отсутствуют, а буквально недооценены. И значит, проблема в самой постановке вопроса.
Что такое «выдающаяся художница»?
Есть такое на самом деле. В какой бы отрасли не работала художница, мы очень-очень редко назовем ее гением. (А какой феминитив от «гения», кстати?). И дело не в значимости наследия той или иной авторши. Гений - это концепт априори патриархатный. Он касается иерархий, стратификаций и тому подобных табелей о рангах, которые женщина-в-искусстве разрушает или хотя бы трансформирует уже фактом своей работы. Впрочем, насколько женский опыт может проявляться в гениальности?
Быть гением - значит, перестать быть женщиной (относительно опытов и творческих стратегий). Гении творят шедевры. То есть образцовый продукт, завершенный и совершенный. Когда мы говорим о внутреннем женском опыте, который представляет себя в искусстве, то говорим о процессуальности. Женский опыт не конечный, грубее: он даже не исторический по природе своей. Если коротко и сильно просто, то женский внутренний опыт - это не момент зачатия, а девять месяцев вынашивания и долгие годы дальнейшего попечительства.
Интересно, не потому ли самые сильные работы художниц сейчас наблюдаем в перформансах, где процесс значит больше, чем результат? И еще интереснее, почему о женщинах в искусстве все равно приходится говорить, используя телесную метафору?
Итак, гений - концепт «центростремительного», женщина-художник - концепт «центробежный». У меня проблемы с физикой, и я не знаю, в какой именно точке эти два вектора сойдутся и сойдутся ли вообще.
Я вспомнила это все, когда в предисловии книги Бриджит Куинн «Невероятные: 15 женщин, которые творили искусство и историю» наткнулась на рекомендацию к чтению: «Просто давайте не высказывать суждений, пока не узнаем больше». В этой книге пятнадцать героинь, что уже из названия видно (издательство ArtHuss; замечательный, как всегда, перевод Роксоланы Свято). И столько же пространных биографических эссе. Вроде бы просто рассказывают биографии мало известных широкой публике художниц, анализируют отдельные их работы. Но уже то, что во введении иронизируют по поводу книг о живописи, где не бывает женщин в одежде, ни одной не бывает, наводит на мысль: перед нами попытка создать альтернативную шкалу оценивания.
Немного смешно и сильно показательно, что одним из ключей к «Невероятным» становится и сама ситуация «без одежды», над которой автор жестко глумится в предисловии. Говорить о работах художниц в отрыве от тела все же не получается. Но какой элегантный ход! Голое тело здесь - или мужское (предельно чужое), или «автопортретное» (предельно свое).
На картине одной из героинь книги Артемизии Джентилески Юдит обезглавливает Олоферна. Сосредоточенная пани медленно режет горло мужчине, которого в постели обездвижила служанка. Мышцы напряжены, лицо сосредоточено: позвоночник перепилить не так легко, наверное. Женщины обе одеты, а Юдит так просто пышно одета. Жертва-мужчина без одежды. В психологии пола это называется «обращением»: надо представить ситуацию, которая внушает гендерное беспокойство, изменив пол персонажей на противоположный, так обычно становится очевидным источник тревоги. Одетая женщина совершает насилие над голым мужчиной. И высокая тревога ситуации на полотне заключается не в том, что происходит убийство, а убийца женщина точно знает, что делает, и осознает свою власть. С XVII в. эта картина внушает ужас, - говорит автор «Невероятных». Неудивительно. И очень-очень-очень хорошо.
Впрочем, Артемизия известна именно картинами с «голыми женщинами». Она имела преимущество над мужчинами-художниками, которые права не имели рисовать обнаженных женщин с натуры. Ее женщины анатомически достоверны. И это всегда - ее собственное обнаженное тело. Но, как отмечает Куинн, даже на ее картинах, где изображено обнаженное женское тело, зритель не наслаждается эротикой, он солидаризируется с героиней. У Артемизии есть серия работ, где голая женщина является жертвой сексуального насилия (типа «Сусанны и старцев»). И серия эта завершится той медленно отпиленной головой Олоферна. «Отвратительно на такое смотреть», - четыре века бурчат искусствоведы. Правда?! Смотреть, говорите, неприятно?!
Еще один «ключ» к книге - рукоделие.
Шитье, изображенное на картинах, обычно является женским атрибутом. В конце концов, это было благородное занятие, которым владела каждая женщина и которым в конце концов она могла легитимно зарабатывать. Но все с тем шитьем непросто, иначе зачем, скажем, на пышном своем автопортрете королевская французская художница изображала бы всякие иголки с нитками. Куинн рассказывает об одной картине - «Предложение» Юдит Лейстер, XVII в. Девушка в белом шьет, склонившись над свечой. Над ней нависла темная фигура, усиленная черной тенью на стене. Мужчина протягивает ей деньги, она его игнорирует. Это непристойное предложение: в голландском арго «шить» - значит, «совокупляться». Но Куинн случайно видит в «Предложении» фаустовский сюжет. Деньги предлагают не за тело, а за душу женщины. И шитье здесь - не атрибут швеи, а именно художницы.
Продукт, который создают женщины-в-искусстве, часто сравнивают с рукоделием. И это не комплимент обычно, понимаете. Мелкие темы, частные сюжеты, аматорство, кропотливая мелкая работа, которая на статус шедевра не претендует априори. «Поэтическое вязания чулок». Это цитата из известной литературной рецензии позапрошлого века, и в ней все всерьез. Художницы, о которых пишет Куинн, манифестируют: «Именно так, рукоделие, и не пошли бы все!» И не случайно в таких сюжетах так очевидно читается мотив о продаже души. И эти картины тоже очень тревожные и вызывающие. Их тоже очень неудобно рассматривать, по крайней мере, если намерены увидеть идиллию «маленькой хозяюшки».
Между прочим, на картине Ванессы Белл (еще одна героиня книги), которая изображает ее сестру Вирджинию Вулф, та плетет крючком. А это уже Арахна, которая, сплетая нити, бросает вызов богам. У Луизы Буржуа, которая тоже в этой книге (еще бы!), есть известная скульптура - стальная паучиха на девять метров. Скульптура называется Maman, и она будет восприниматься совершенно по-другому после экскурсов Куинн в то «женское рукоделие».
Смотрите внимательно - увидите, как кинжал в руках Юдит превращается в крючок в руках Вулф. Смотрите очень внимательно, потому что кто-то все-таки в финале все равно останется без головы. «Почему нет выдающихся художниц?». - Потому что довольно уже спрашивать о глупостях.
