Вещевой детокс
У беспорядка в шкафу, нарушения пространства от перезагруженности и спешки, есть одна паршивая черта — он (беспорядок) — вампир, которому, как минимум, нужно ваше раздражение и ощущение своей власти. К тому же, вампиры не любят диетических пауз, и, кажется, это им не грозит. Некоторые мои знакомые расширяют гардеробные, чтобы вместить очередные случайные вещи и уплотнить многолетнепривычные, а кому-то нечего носить. Хоть все знают — последнее вечное — нечего носить — имеет самый широкий диапазон толкований. У каждого свой критерий — и ресурсный и вкусовой, и настроенческой. «Если время от времени не проводить чистку в шкафах, придется жить внутри хранения», — убеждала меня или себя моя приятельница.
При этом мы стояли в ее гардеробной, а та появилась на месте очень даже не лишней в квартире кладовки, и я даже заслушалась виртуозности ее определений. Удивляться не приходиться — Ксения — художница и модница в разумных пределах, и потому цветовые нюансы, которые она перечисляла, рассматривая свои же вещи, будто в первый раз — только для подготовленных. Чему поражаться — ее рецепторы оточены многими увлечениями, она даже проходила курсы «носов» — своеобразных «дегустаторов» и «композиторов» запахов. Как-то, слушая ее, даже забылась и стала нащупывать более полновесное применение этим знаниям, ведь они могут пригодиться всем и нынешней весной. Ассоциации случайные, но ведь учишься постоянно и даже, не побывав среди студентов — «носов» улавливаешь, — четкость везде конкретна и чтобы конечный результат высоко котировался, все должно работать на него: главная группа создает формулу новых духов, другие занимаются координацией проекта, созданием дизайна флакона и упаковки, третья — реализацией на производстве, маркетингом. Главное — на всех этапах нужны профессионалы, а не выскочки. С некоторой натяжкой, этот парфюмерный ликбез ложится и в нынешние выборные март-апрель и, если не будем тренировать свой нюх (кстати, самый обнадеживающий факт — почти каждый человек со здоровыми дыхательными функциями может стать «носом») снова пропустим некий вчерашний снег, загримированный под нежный, трепетный, продуманно честный дебют. Наблюдая, как она, перебирая на полках свои вещи, чтобы оставить к весне то, что пляшет, невольно заслушалась ее определениям оттенков: полуночночерничный, ежевичный, кофейный, терракотовый, горчичный, коралловый и, конечно, черный (правда, пяти оттенков, как и кофейный).
«Похоже, этой весне все к лицу, — рассуждала она, — только мой цвет лица выбивается. В конце зимы как-то заметно потускнела, даже не знаю, какая вещь сейчас приносит мне радость». Если так подходить к сортировке, у тебя в шкафах станет намного просторней, — предположила, соглашаясь с приятельницей. От ненужного общения надо освобождаться не только в фейсбуке, но и в шкафу, но любимые наряды, независимо ни от чего кочуют со мной из сезона в сезон, не впихивая утомительные шаблоны: это носить, это не носить. У меня всегда — индивидуальная дистанция, и границы моего пространства не нарушают дежурные советы всезнаек.
«Перенося на одежду отношения между людьми, умничала собеседница, — могу сказать словами психолога — обоюдное уважение личного пространства — это уже почти любовно. Хорошо бы при этом не обнулить вкус к жизни и, главное — все же спинку ровненько держать, а то догонит походка хронических неудачниц: сутулая спина, опущенные плечи — какая уж тут воздушность, естественность, которую обязательно дарят любимые вещи, может, они потому и любимые». Пусть на взгляд крепкого покупателя, стилиста с манией всех учить, вещи с солидным пробегом вызывают подчас только вежливую улыбку, но у любви свои законы и позволительно не играть во что-то обязательно дресс-кодовое, а довериться желаниям и присмотреть себе что-то тихое, женственное, такое, чтобы не кричало — очень хочу понравиться и стараюсь изо всех сил. Это, как ничто, унижает и тут — как тут: уязвимость, комплексы и исчезнувшая естественность. Очень часто, вспоминая рассказ Маркеса, понимаю, как непредсказуема импульсивность восприятия человека, живущего не в навязанном банальном корсете. По памяти перескажу мысли писателя: то ли герой, то ли он сам увидел в кафе за соседним столиком женщину и поразился ее некрасивости. Видимо, когда все мыслимые границы некрасивости нарушены, пишет он, она, эта некрасивость, совершенно неожиданно притягивает. Автор утверждает, что можно онеметь, оцепенеть при виде такой женщины, как и перед какой-то невиданной красавицей. Он не мог оторвать от нее глаз, настолько естественно та вела себя, элегантно не интересуясь, как ее воспринимают другие. Она просто наслаждалась этими минутами покоя, своим добавленным временем. Рассказчик так и не понял, кого он увидел, — самую некрасивую или женщину редкостной красоты. И потом долго вспоминал ее, грустя, что никогда не увидит. Вот в чем огромная сила естественности — ее не сыграть и не описать, это и не бесшабашность, и не постоянная душа нараспашку, это то, что может исчезнуть, если она станет ненужной и будет даже пугать — ведь многие в своем образе как в броне.
Мы уже давно забыли, зачем суетились возле гардеробной, как тут подруга по страсти к тонким вещам, наткнулась в своем же шкафу на сарафанчик, которому уже лет десять. Тут же механически считываю глазами — батистовый, американская пройма, закрывает вверх то, что нужно и открывает то, что можно, а юбочка, летящая при ходьбе, веселая, из тех, что играет с ветром и тот сразу молодеет, начиная ухаживать. «Нет, такой сарафанчик совсем не устареет», — соглашаюсь, встретившись взглядом с собеседницей. И та кивает головой: «Мой любимый, кажется, опять будем дружить. У меня в шкафу, сама видишь, много аншлаговых вещей, да они как бы на постельном режиме — одевать не всегда хочется. Этот же, как сорванец-озорник, диктует мне свои легкие сюжеты и не сопротивляюсь, знаю, не сомневаясь — походка сразу станет стремительной, бойкой, ведь мой клетчатый дружок, хоть и не первой молодости, ни разу не испытал эмоционального выгорания, никогда не выглядел как бы прокисшим, в нем не возникает заискивающего взгляда, который, а на улице это особо заметно, обычно бежит на два шага впереди. Мой вечно молодой сарафанчик лучше новых двух, к тому же, он и не думает стареть, видимо, любовь женщины — именно тот бонус, который особенно ценится второй (далее по желанию) молодостью.
Даже сарафаны, это улавливают.
