Вот и вся недолга
«08-14.02.2019»
Все-таки интересная вышла неделя. Начавшись с длинного интервью на «112» Медведчука, но в разы больше благодаря двум кремлевским лонгридам — опубликованной в понедельник колонке Суркова, и в среду — Медведева. Посвященные, каждая по своему, виденью настоящего и будущего России, кое в чем эти тексты перекликаются между собой, и, несомненно, могут стать ключом к расшифровке кажущейся подчас хаотичным набором импульсов высшей нервной деятельности путинского режима. Именно это созвучие и является предметом этой статьи, не отвлекаясь, вслед за многочисленными комментаторами, на поиски смыслов, ради чего эти тексты были написаны.
В январе одно из наиболее авторитетных в мире изданий, посвященных международной политике, американский журнал «Foreign Policy» внес помощника Путина Владислава Суркова в регулярно составляемый им список Топ-100 мировых мыслителей. В список этот он попал за вклад в создание путинской машины пропаганды и дезинформации. Но, положение обязывает, и Сурков немедленно попытался оправдать выданный ему щедрый аванс, далеко шагнув за узкие пределы своей номинации, и, как оказалось, своей компетентности. В его видении путинской России украинских комментаторов больше привлекла оговорка про путинский тысячелетний «Четвертый рейх», хотя и без него в этом тексте немало интересного.
В который раз не оставив камня на камне от западных демократий, констатировав особый путь — коренные отличия России от Востока и от Запада, в историческом прошлом и настоящем России, Сурков выделил в историческом прошлом России «четыре основные модели государства»: «государство Ивана Третьего (Великое княжество/Царство Московское и всей Руси, XV—XVII века); государство Петра Великого (Российская империя, XVIII—XIX века); государство Ленина (Советский Союз, ХХ век); государство Путина (Российская Федерация, XXI век)». Впрочем, из текста совершенно не ясно, чем именно по мнению Суркова отличаются эти модели, хотя в то же время приводится масса примеров, что между ними есть общего.
Это: 1. «Высокое внутреннее напряжение, связанное с удержанием огромных неоднородных пространств, и постоянное пребывание в гуще геополитической борьбы»; 2. Непреодолимый разрыв между «блистающей на поверхности» элитой и неким «глубинным народом», который «на поверхности не показывается, живя в собственной глубине совсем другой жизнью»; 3. Как результат, в отличие от Запада, отсутствие «глубинного государства». — «Самые брутальные конструкции его силового каркаса идут прямо по фасаду, не прикрытые какими-либо архитектурными излишествами».
Государство на поверхности и народ «в глубине» «иногда проживаются в противоположных направлениях, иногда в совпадающих, но никогда не сливаются в одну». И вот здесь, как орудие коммуникации между скорлупой государства и «глубинным» народом и видится Суркову уникальная роль, главное отличие путинской от предыдущих моделей: «Умение слышать и понимать народ, видеть его насквозь, на всю глубину и действовать сообразно — уникальное и главное достоинство государства Путина». «Глубинный народ» «доверяет только первому лицу». «Было бы упрощением сводить тему к пресловутой «вере в доброго царя», — лукаво уверяет читателя Сурков, вот только, фактически, именно к повторению давно известной в России монархической и, в реалиях ХХ—ХХІ веков, вождистской модели государства эта «уникальность» Путина и сводится.
Тут так и хочется переспросить у Суркова: народность, самодержавие, а где же православие?! Впрочем, упомяни он православие, совпадение с уваровской Теорией официальной народности, а значит и вторичность государственной модели Путина стала бы очевидной даже неискушенному читателю. Как и ее уязвимость, ведь устаревшая еще более полутора веков назад, казавшаяся непотопляемой николаевская модель государства российского затонула, едва только наткнулась на айсберг внешнеполитической неудачи — Крымской войны.
Ну а «брутальные конструкции» путинского государства, которые не идут глубже фасада, не памятный ли это с Фултонской речи Черчилля Железный занавес, одинаково ощетинившийся оружием как вовне — против западных демократий, так и вовнутрь — против собственного и других покоренных народов. Ведь, сколько бы желчи Сурков ни вылил в своей колонке на Запад, главный, непостижимый, потому страшный, сокрытый, «глубинный» враг для Суркова это собственный народ. — «Если не Путин, нас всех перевешают», — эта въевшаяся в мозги российской элиты насаждаемая уже два десятилетия страшилка так и сквозит в его словах. Страх перед порабощенным народом, во все века присущий тонкой прослойке российской элиты, кто бы в России ни находился при власти — царь, большевики, или путинский криминально-олигархический клан.
И вот здесь позволю себе вспомнить одно место из выступления в субботу на «112» Медведчука. Господин Медведчук уже не в первый раз повторил постулат российской пропаганды об Украине как об искусственном государственном образовании, собранном относительно недавно из разных земель, где население ходит в разные церкви, говорит на разных языках, по-разному трактует историю. Выходом из этой ситуации Медведчуку (впрочем, всякий раз он лишь говорящая голова — кремлевский ретранслятор, с полным отсутствием собственных идей) кажется федерализация.
Вспомним тут описанную Сурковым картину России (убедитесь сами на цитатах приведенных выше) — огромные, неоднородные, геополитически разрываемые пространства, непреодолимый разрыв между элитой и народом. Немного отличающаяся от приписываемой Медведчуком Украине, и все же, выглядящая столь же искусственной модель государства. Сурков, курирующий в Путинской администрации агрессию в Украине, считает, что единственным спасением для России может стать только замороженный на тысячу лет в Кремле Путин. Потому, когда Медведчук говорит о федерализации, как лекарстве для Украины, он имеет ввиду «федерализацию» по-российски: путинское самодержавие, «народность»... Ну, и московское православие тоже, как у Суркова, его мы до поры держим в уме. Так уж совпало, в своем интервью, Медведчук как Сурков в колонке, тему православия в этот раз также опустил.
Есть еще один важный момент, который в своей святой слепоте не замечает Медведчук, но в колонке Суркова уловило чуткое ухо «евразийца» Дугина. — Когда государство «перестает уже полностью осознавать адекватную реальность, оно заявляет, что будет существовать всегда... Обычно это происходит в последний момент государства». И от описанного Сурковым «Долгого государства Путина» уже вовсю тянет могильным холодом.
