Взгляд в упор в одолженные у Сирко глаза
Пережили очередное полнолуние. Полнолуние вам тоже мешает спать? И вы тоже во взъерошенных простынях вдруг наталкиваетесь на какие-то стыдные жгучие воспоминания, о которых бы уже предпочитали и не помнить? А и правда! Как можно было быть такой дурой? Зачем я это сделала? Зачем такое сказала? А ведь нужно было просто...
Было, приехала когда-то в командировку в Грузию. В первый же вечер получила сообщение, которое тут же разбило мне сердце, и каждый осколок бередил в кровь. Драма, понимаете. Вышла из гестхауса в сад. Гроза в горах! Стою в саду под мандариновым деревом. Бугристые изумрудные плоды, по которым стекают крупные капли. Ливень! Гром! Пытаюсь подкурить вмиг-влажную сигарету. Захлебываюсь дымом. Плача. Дождевая вода стекает по лицу. На горизонте — горы, которые выныривают с каждой молнией. Глухая ночь в чужой стране. Рыдаю. И здесь на мгновение приходит мысль: «Капец как красиво!!! Как в кино!!!». Ясно что тут же начинаю хохотать, и за пять минут мои обломки сердца греются под горячим душем и пьют кефир. И я бы предпочла здесь сдержанно сообщить: «Ах какие юные мы были». Но мне было тогда 35-ть, и содержание того сообщение я до сих пор не готова озвучить вслух.
Стыдно, так стыдно. И тот сон, который должен помочь все это забыть, не уходит и не уходит. И свет, как днем, и все видно слишком ярко.
«Сон об Армагеддоне», так называется один из рассказов Герберта Уэллса — наивный, простой и психологически глубокий. Ситуация ясна: происходит Страшный Суд, все стали в очередь и ждут момента, когда смогут господину Богу покаяться в своей злейших грехах. Обдумывают и готовят убедительные речи. Здесь есть Ахав, Дарвин, Генрих VІІІ; всех, говорят, есть, в чем упрекнуть на том суде. И они начинают исповедоваться в самых страшных грехах: я был сатрапом, я был убийцей, я овладел половиной мира, я был гордым, похотливым, злым. И тогда Господь поднимает их на ладони и что-то тихо шепчет. Озвучивает самое сокровенное воспоминание, наверное, изобличает самый глубокий стыд. И эти великие мужи прячутся быстро в рукав Бога, чтобы никто не был очевидцем их стыда.
Тонкий и прекрасный текст о стыде как вреде за содеянное. Или это повествование вообще не о вреде?
В том «Сне» для меня сейчас главное другое. То, чего мы стесняемся, — не факт, что является грехом и страшным нашим поступком. В основном наоборот — это ерунда и мелочи, которые имеют способность не задерживаться в памяти надолго и которые нам нужно напомнить, чтобы вновь пережить сопроводительный стыд. Второе: момент переживания глубокого стыда предполагает наличие свидетелей, даже если избегаем их, даже если беремся сами себе быть свидетелями. И наконец: кто имеет право напоминать нам о наших стыдных ошибках? Рассказ же не случайно является видением, сном, не Бог его навеял, а сам рассказчик видит себя во сне.
Есть такая болезнь — не психическая, а чисто физиологическая, называется гипертимезия. Это сверхразвитая память. Не спешите завидовать, болячка на редкость скверная. И редкие больные ею заканчивают либо в психиатрических больницах с затяжными депрессиями, либо в петле (добровольно). Дело в том, что это не просто суперпамять, а исключительная автобиографическая память. Человек четко и ярко помнит каждый момент и каждую деталь своей (!) жизни. Представьте, каждую мельчайшую деталь.
И здесь подключается еще наше, чисто человеческое относительно работы воспоминания. Если я вас спрошу сейчас что-то абсолютно нейтральное, скажем, «А каким был ваш первый поцелуй?», то девять из десяти воспоминаний будут травматичными. Когда мы что-то вспоминаем через волевой акт, то это будет плохое воспоминание: хорошо простимулированная память выдает негатив. Девять из десяти воспоминаний будут сопровождаться стыдом за содеянное или пассивно пережитое. Гипертимезия работает не как непроизвольное сдувание, а именно как волевое припоминание. Всю жизнь до мелочей ты помнишь позорные глупости, которые с тобой произошли. Петля или дурдом — такие последствия не удивляют уже, не так ли?
Если стыд не является скорбью и сожаление, то может он — искупление и предчувствие в будущем. Только о каком будущем идет речь, если Страшный Суд уже состоялся?
Где-то читала такое, что сейчас на планете живет больше людей, чем за все время существования человечества на ней умерли. И подумала о постапокалиптических сюжетах, придумывать которые культура начала еще до момента появления письма, наверное. И сколько уже таких историй нам рассказали! Случается какая-то экологическая или техногенная катастрофа, в которой уцелела горстка из нескольких людей, и они теперь возрождают (или нет) жизнь на Земле. Всегда действенные страшилки.
Эти истории такие популярные и такие соблазнительные, потому что они взаимодействуют не с нашим страхом перед будущим. Они корреспондируют с нашим страхом перед прошлым. На протяжении истории человечества мы последовательно и упорно теряем свою индивидуальность. Представьте себе такие вот залы ожидания Страшного Суда, где ХХ век и ХХI (чего уж там!) будут до отказа набиты однотипными персонажами в одинаковых кроссовках и с одинаковыми прическами, и с подобными биографиями и типичными селфи в Instagram. И маленькую комнату с неандертальцами, например, которые вот-вот овладели каменным ножом и которых сожрал саблезубый тигр. Сравнение не в пользу (пост)современного человека: скучно живем — скучно умираем. А в постапокалиптике никто себя не представляет полуразложившимся трупом на улице, а только — среди избранных выживших чудом, среди уникальных.
Нас пугает то, насколько нас сейчас много, похожих друг на друга. Нас пугает то, что нам предшествовало сравнительно малое количество людей-с-интересной-жизнью, исключительных предельно (ну потому что умерли вовремя, поэтому и уникальные). Штучные мертвецы-великаны и миллиарды обычных живых-карликов.
Чего больше всего стыдятся люди? Обычно тех ситуаций, в которых мы выглядели не такими умными, не такими остроумными, не такими красивыми, чувствительными и добрыми, какими являемся обычно, а точнее — какими обычно себе кажемся.
Вот я этими бессонными ночами, скажем, мучительно вспоминала, как потеряла сознание перед человеком, который меня не любил, потому что была счастлива его видеть. И как неудачно пошутила, и у иностранного собеседника сложилось впечатление обо мне как о расистке. И как вдруг среди увлекательной беседы поняла, что человеку смертельно со мной скучно. Говорят, что причиной таких вот стыдных воспоминаний являются ситуации, в которых мы не отвечаем ожиданиям. Уже как последствия этого — стыд от неразделенной любви или стыд от социальной изоляции. О чьих ожиданиях они все говорят? Наших ожиданиях или от нас?
Давайте эксперимент. Два ваших самых стыдных случая-воспоминания. От какого из них болезненнее всего сейчас? От того, которое только вам принадлежит, или от того, которое есть с кем разделить? Вопрос не в причине и не в страхах, пожалуй. А как раз в свидетелях и доверии к ним. Мы, такие сильные, которых видели такими слабыми, мы, такие «штучные», которых покупали оптом; это еще нужно уметь пережить. В безжалостном свете полнолуния.
А может быть стыд — это о том, что придется все-таки за все платить, хотя бы своими бессонными ночами?
