К ситуации вокруг Петра Павленского
Текст ниже писался как черновик Обращения одной правозащитной организации, в которой я состою, но получил поддержку только двух ее членов, так что обращения от организации не вышло. Я, конечно, понимаю тех, кто разочаровался в Павленском после истории с актрисой “Театра-Doc”, а тем более после поджога им парижского банка. Нашёл общее - ФСБ и солидный буржуазный банк. Ничего общего.
А если вообще есть сомнение в таком акционизме с прибиванием собственных яиц к Красной площади, или сомнение в его, Павленского, вменяемости, то о какой поддержке может идти речь.
Но я-то как раз внимательный и пристрастный наблюдатель за перформансами Павленского и отдаю должное его умению сделать событие из мяса, кожи и хрящей собственного тела, предложив тело в обмен на акустику. Мучение себя (нормальное мученичество) как эхо, как газета, как общественный резонанс.
Мне отказали в поддержке, но я ни имею другой возможности поддержать Павленского, как опубликовать это обращение. К кому, зачем, я сам не знаю, французский судья не прочтёт, постсоветский интеллигент в досаде отвернется, путинист порадуется раздраю в среде непримиримых правозащитников. Да и текст изначально писался как компромиссный (что для меня подвиг самоуничижения), но я хотел поддержки Павленского, а менять что-то сейчас в этих словах (разве что «мы» черновика заменил на реальное и окончательное «я») не вижу резона.
Да, у нас после перестройки все буржуазное - и власть, и оппозиция, но чтобы увидеть это, надо смотреть со стороны, а надо ли?
Я не знаю, хочет ли Павленский в тюрьму, в российскую хотел, но чего он точно боится - это лишения публичности, кануть в бездну немоты, быть принятым за другого. Так что мое Обращение - это призыв к пространству: не перепутайте, перед вами человек, совершающий поступки с художественным подтекстом. Не потеряйте его, подтекст, то есть. Не пропусти его, пространство, слышащее будущего зов.
Обращение
Художник Петр Павленский поджог проемы окон Французского банка в Париже, остался ожидать появления полиции и добровольно сдался властям. Его задержали, подвергли психиатрической экспертизе, а теперь проводят следствие, пытаясь досконально выяснить, что это было.
Не ставя под сомнение компетентность французской полиции, не призывая немедленно освободить радикального художника, обращаю внимание, что поджог банка в Париже, сколь бы противоречивой и неприемлемой эта акция ни была, это не хулиганская выходка, не террористический акт, а художественная акция известного своей критикой путинского режима радикального художника.
Петр Павленский за последние годы в России превратился в одного из самых ярких и необычных художников-акционистов. Его знаменитые перформансы вызывали страх и растерянность российских властей и эмоциональную поддержку части образованного сословия в России.
Так было, когда Павленский зашил себе рот, протестуя против преследования группы Pussy Riot и ущемления свободы слова в России. Так было, когда он разделся и обмотал себя колючей проволокой, когда прибил свои тестикулы к брусчатке Красной площади, когда поджог двери репрессивной российской спецслужбы в здании ФСБ в Москве. Он искал и находил яркие, яростные и неповторимые образы протеста против несвободы. И это, в свою очередь, находило благодарную поддержку в среде интеллигенции, сторонников актуального искусства, противников авторитарного режима Владимира Путина.
Его последняя акция, ставшая причиной его ареста, поджог банка в Париже, вызвала в оппозиционной среде России куда меньше поддержки. Далеко не все поняли, что хотел сказать этой акцией художник, и было ли его высказывание столь же необходимым и точным, как и раньше. А если и поняли, то не согласились. Многих неприятно поразило, что Павленский, получивший статус политического беженца во Франции, очень быстро поставил Францию на одну доску с путинской Россией, что и подтвердил своей акцией в Париже.
Я, безусловно, не считаю художника, в данном случае Петра Павленского, сверхчеловеком, стоящим над законом, имеющим особое право на нарушение закона. Нарушивший закон должен быть подвергнут суду, и это в полной мере относится к Петру Павленскому.
Но суждение о Павленском будет неточным и неполным, если его акция будет рассмотрена как хулиганский поступок или акт террора. Павленский - не подросток с окраины, поджигающий машины, дабы выразить свой социальный протест. Не террорист, ненавидящий весь мир. Павленский - художник, большой, самобытный и бесстрашный, а порой безрассудный, и ненавидит он несправедливость, в рамках своего понимания. И его можно и нужно судить, помещая его акцию в контекст того, что делают художники, разговаривая с окружающим их обществом посредством своих перформансов.
Эти перформансы могут быть более удачными и понятными зрителям или непонятными, неприятными и отвергаемыми многими, как это случилось с Павленским в Париже. Но он всей своей карьерой политического акциониста доказал свою ужасающую искренность, иногда переходящую в банальную наивность. И очень часто переступающую закон и наше представление о норме.
Я полагаю, что за акцию в Париже Павленский должен быть подвергнут справедливому, гласному и публичному суду. Но суду не над несовершеннолетним хулиганом, не над не владеющим собой неврастеником, а над знаменитым художником, имеющим большие заслуги перед российским искусством и переступившим через закон для более яркого, но очень спорного высказывания.
