Каким должен быть капитал?

Сергій Грабовський

10 марта, 11:52

В отношении осмысления понятия «национализм» и в современном мире, и в Украине существует немало суеверий. Самый большой отпечаток на понимание сущности национализма по определенным историческим причинам наложил и до сих пор налагает лево-либеральный, а в сущности — неосталинистский дискурс европейской политической мысли, который отождествляет понятие «нацизм» и «национализм». В то же время левые либералы и современные марксисты нередко снисходительно относятся к советскому коммунизму и его преступлениям, не видя в коммунистической идеологии ощутимого радикально-националистического привкуса (у Маркса с Энгельсом, которые внедрили понятие «контрреволюционных наций» и причислили почти всех славян — от чехов до украинцев — именно к ним, обреченным «сгореть в вихре революционной бури», — привкуса немецкого национализма в его шовинистическом виде, у Сталина и Брежнева с «Россией — старшей сестрой» — в виде русского великодержавничества).

С другой стороны, действующие адепты украинского национализма по большей части отождествляют его из этнократией; в таком случае все сводится к использованию терминов «зайди» «манкурти», «корінна нація», «квоти для етнічних українців», «покручі», «автохтонне населення» и т.д.

При таком подходе не берется во внимание отличие этноса как следствия исторического развития и нации как модерного творения времени утверждения политических демократий и построения гражданского общества; как образно указывал почти три десятилетия назад грузинский философ Мераб Мамардашвили, «нация — это тот этнос, в теле которого сильно поработала конституция», другими словами, это сообщество свободных граждан той или иной страны. Все без исключения европейские государства раньше или позже утвердились на почве национализма, и именно Европа «изобрела» национальное государство и национализм. Еще Иммануил Кант в конце XVIII века образно отметил, что Европа либо создаст сообщество национальных государств с республиканской формой правления, и тогда будет господствовать пожизненный мир, либо путь европейцев проляжет на такое себе «кладбище человечества».

Национализм в научном понимании — это именно то политическое движение, которое кладет чувство патриотизма в основу своей идеологии и практики; согласно Краткому Оксфордскому политическому словарю, «национализм — это превращение преданности своей нации в твердые принципы и программы», а для постколониального государства, каковым является сегодняшняя Украина, это как раз самое главное — доформировать общую Patria, Родину для всех жителей территории, освобожденной от власти метрополии. Такая задача на определенном этапе развития должна отодвинуть на второй план разные подходы к решению конкретных социальных и экономических вопросов — так как иначе просто не будет существовать общей почвы для их эффективного решения. Так что не удивительно, что, скажем, партия Индийский национальный конгресс в Индии накануне обретения независимости смогла объединить под флагом национализма такие выразительно разные фигуры, как модернизатор и апологет рационального экономического планирования Джавахарлал Неру, умеренный марксист Кришна Менон и противник всесторонней индустриализации страны аскет Мохандас Ганди, известный больше как Махатма.

Объединение на почве национализма возможно и после обретения государственной независимости, даже на протяжении длительного времени, если этой независимости есть перманентная угроза. Так произошло в современном Израиле. Процитирую еще раз Оксфордский словарь: «Как и немало форм национализма, сионизм, будучи его отдельной формой, толерантно относится к значительному идеологическому разнообразию: можно быть религиозным или светским сионистом, верить в капитализм или социализм в государстве Израиль». Собственно, по выражению известного мыслителя Франца Фанона, национализм является лекарством, необходимым для лечения человечества от болезни колониализма во всех ее измерениях. Но при этом следует помнить, что передозировка любых лекарств может привести к неприятным, а порой и смертельным последствиям.

Две основные формы, два крайних «идеальных типа» национализма — национализм модернизационный, революционный или реформаторский и национализм консервативный, антивестернизационный. Существование обеих этих форм объективно предопределено состоянием общества в странах, которые либо борются за свободу, либо только недавно освободились, либо существенно отстали в развитии от передовых государств, хотя и оставались независимыми.

Хотя среди стран, в которых развивается национализм, могут существовать государства, которым не угрожает утрата независимости или территориальный распад, однако с нациями, на почве которых выстраиваются государственные механизмы, дело сложнее. В Латинской Америке, где большинству государств сейчас около 200 лет, до недавнего времени, а кое-где и доныне некоторые нации с соответствующей культурой, самосознанием и собственным местом в «мировом оркестре» выглядят недеформированными. Другими словами, сначала возникла Бразилия, а затем ее жители становились бразильцами.

Еще сложнее дела с этим в странах Азии и Тропической Африки, где процессы нациоформирования выливаются в религиозные и этнополитические (а то и межплеменные) войны, где постоянно возникают (временами успешные) попытки создания новых государственных образований — очень похожие на то, что творилось в Европе несколько сотен лет назад, когда Старый Свет только вступил в период творения наций и национальных государств.

Все эти страны очень нуждаются в модернизации (очень широкое понятие, которое охватывает кардинальные перемены во всех главных областях общественной жизни — от литературы до социальной структуры); ее либо не было, либо она оказалась частичной, проводилась силой, неорганически, в интересах бывшей метрополии. Общий экономический рост страны при таких обстоятельствах не может помочь преодолению бедности, которая делает невозможной консолидацию нации ради решения неотложных проблем развития.

Добавим к этому доминирование компрадорского капитала (присущее большинству постколониальных или неоколониальных стран), неполную структуру общества (определенные слои, главным образом связанные со стратегическим политическим и экономическим менеджментом, практически отсутствуют), несовершенную и нецелостную национальную культуру (в отношении Украины эта ситуация блестяще описана еще в конце 1980-х Иваном Дзюбой) и, возможно, главное — продолжение виденья и оценивание подколониальным народом себя самого не своими глазами («глазами своей культуры»), а глазами колонизатора, то есть неадекватное национальное мироотношение, с соответствующей «слепотой» относительно выбора своих перспектив развития, — и получим картину того, на почве чего должен появиться национализм в той или иной форме, чтобы изменить ситуацию.

Таким образом, один из основополагающих вопросов постколониального развития — изменение типа господствующего в государстве капитала. В любой стране, которая политически освободилась из-под власти метрополии, происходит борьба между двумя разновидностями капитала, от результата которой зависит утверждение реальной независимости этой страны. Скажем, сейчас ВВП Польши где-то в пять раз больше украинского, хотя в 1990-м был вдвое меньше. Число богатых людей в обеих странах должно было быть хотя бы приблизительно адекватным общему объему ВВП и состоянию экономики. Но в Польше гораздо меньше миллиардеров и миллионеров, чем в Украине, — и меньше нищих. Не только пропорционально количеству населения, но и в абсолютных цифрах. Почему так? В Польше доминирует капитал национальный, в Украине — компрадорский. Главная разница между национальным и компрадорским капиталом заключается в том, что в результате активности и прироста первого богатеют страна и ее граждане, второй растет за счет обнищания, разорения или по крайней мере стагнации страны, объединенных с обогащением бывшей метрополии или международных центров концентрации капитала.

Первый растет не только за счет роста экспорта, а главным образом за счет наличия массового внутреннего платежеспособного спроса. Для второго идеал — это огромные (и спрятанные от государства) деньги за экспорт низкотехнологической продукции плюс обнищалое население, готовое работать за копейки.

Если не вытеснить компрадорский капитал на маргинес, страна на длительное время останется на низком уровне экономического, политического и культурного развития. Более того, она может «выпасть» в социально-историческую «пропасть», в т.н. «четвертый мир», где речь идет уже не о развитии вдогонку передовым странам, а об увеличении дистанции, которая почти безнадежно отделяет это государство от таких стран.

При этом следует понимать общую специфику экономического развития постколониальной страны. Здесь первоочередными являются не разгосударствление экономики, не ликвидация государственной собственности, не перестройка экономики в стиле либерализма, а в первую очередь решение вопроса о том, какой капитал доминирует: эффективный или неэффективный, национальный или компрадорский. Поэтому для постколониальной страны для ее нормального развития объективно крайне необходимо перераспределение имеющейся собственности: чтобы она была в руках: а) мирового цивилизованного (а не авантюрного) капитала; б) эффективного отечественного национального капитала; в) некоррумпированных государственных менеджеров. Кроме того, в постколониальной стране государственные и общественные структуры должны жестко контролировать информационный бизнес, держать в своих руках национальное радио и телевидение, чтобы изменить общественный ракурс зрения: как уже было сказано, значительная часть общественности в такой стране видит себя глазами метрополии, свой собственный образ берет «оттуда», а нужно видеть себя адекватно, со всеми реальными достоинствами и недостатками.

Не менее важно преодолеть социально-имущественную пропасть между разными классами, которая в Украине в последние годы только увеличивается. Иначе о целостной нации нельзя вести речь. Если в зависимости от имущественного уровня вырисовываются контуры нескольких социальных классов, если эти классы все более замкнуты в себе, если социальная мобильность становится только лозунгом — это уже не ХХІ век, это — возврат в средневековье.