Наш ответ Дале Грибаускайте
Президент Литвы Даля Грибаускайте сравнила президента России Владимира Путина со Сталиным и Гитлером, и в самом событии нет ничего экстраординарного. Как и в самом ее предположении, что национальный вопрос в очередной раз используется как повод для агрессии. Политические лидеры и не обязаны погружать мир в глубину своих политических открытий, это не к ним. К ним – за позицией, из соотношения и расположения которых и складывается политическая картина и иногда – линия фронта, и тут уж на войне как на войне.
Страна последнего шанса
Кто-то скажет, что президенту Литвы, конечно, сказать такое легче, чем принцу Чарльзу, подметившему в российском руководителе что-то подобное. Литва не глобальный гигант, несущий ответственность за судьбы мира и планеты, и потому не обязана взвешивать, и хорошо быть ее президентом, которому позволено говорить то, что хочется. И уж тем более соблазнительно решить, что ей легче, чем германскому министру финансов Вольфгангу Шойбле, который всего лишь министр финансов, и в этом качестве может сравнивать с захватом Гитлером чешских Судетов все, что подходит по сюжету.
На самом деле, это еще очень большой вопрос, кому легче говорить то, что хочется сказать. Шойбле – политический гигант из страны-тяжеловеса, также тяжеловесы и его слово, и всеобщая привычная уверенность в том, что такой человек тысячу раз подумает, прежде чем скажет. Поэтому спорить с ним решится не каждый, даже в Москве, тем более, что Москва уже привыкла верить в то, что Берлин для нее – последний шанс на западную конструктивность.
И уж тем более может себе позволить любой идеализм особа королевской крови, которое, наверное, слегка изменило привычный взгляд на мир, в котором МИД сумрачной восточной державы высказывает сожаление по поводу его слов.
От Дали Грибаускайте, конечно, не зависят судьбы войны и мира, даже украинского. Но она лидер страны, в которой такие слова значат больше, чем просто позиция. Тем более, что это отнюдь не является позицией страны.
Срединный путь Литвы
Литва вытащила из казавшейся незыблемой советской конструкции первый кирпич, и уже потому этот кирпич воспринимался потом основополагающим. Литва была первой, кому пришлось заплатить за свой бунт – уже потом были Латвия, Азербайджан Грузия и все бесконечные войны во имя сохранения того, что грозило под своими обломками похоронить всех.
Латвия и Эстония шли по литовскому пути практически след в след. Но потом и за ней. Хоть Латвия и Эстония по отношению ко всему советскому были всегда куда более угрюмы. Литва играла в советские игры с тем жизнелюбием, которое испытываешь, когда других игр нет, а играть хочется. Она была своей в советском кино, в советском спорте, даже в республиканский хозрасчет, с которого начиналась независимость, она втягивалась с азартом, будто и в самом деле верила, что лечит больного, которого еще можно вылечить.
А потом, когда все кончилось и все началось совсем по-новому, Литва будто снова оказалась самой интегрированной в то пространство, из которого вырвалась первой. В котором нельзя было вести себя с эстонской методичной решимостью, сделавшей Эстонию одним из восточноевропейских лидеров. Литва даже не ошибалась как Латвия, и, стало быть, ей не было сужден тот небывалый рывок, который Рига организовала в последние четыре года. Литва первой переродила своих коммунистов, которые для независимости сделали ненамного меньше Саюдиса – литовского аналога Народного фронта. Но эти переродившиеся коммунисты год за годом делали Литву неторопливой социал-демократической страной, что в пору реформ иногда как приговор.
Здесь не было той межнациональной полемики, которая была у соседей, но здесь было и реформенной страсти. Здесь есть улица Дудаева, но само общественное мнение было по отношению к Москве терпимее, чем в Латвии и Эстонии, которые, впрочем, как и в позднесоветские годы, не тратили времени и сил на то, чтобы это недружелюбие Москве демонстрировать в открытую. Литовцы, не слишком страдая от реформ и кризиса, не очень-то много от них и получили, и потому сдержаннее, чем соседи относились и к востоку, и к западу.
Но литовская элита будто всегда продолжала помнить, из какого романтического поколения она вышла, и продолжала жить тем, что вело ее к независимости, словно ничего не изменилось.
Собственно говоря, об этом Даля Грибаускайте и сказала: ничего не изменилось. Она, кстати, это говорила и прежде. Что нисколько не помешало ей за несколько недель до этого переизбраться на второй срок – практически без серьезной конкуренции.
МИД уполномочен
Так, как отвечала Россия литовскому президенту, она не отвечала ни принцу, ни немцу. Вспомнить Дале Грибаускайте советское прошлое – это был фирменный мидовский изыск в традиционном ныне «антифашистском» жанре. Напомнить ей о «прямых обязанностях» по соблюдению равных прав людей различных национальностей – традиционное бесстрашие того, кто уже совершенно не боится выглядеть еще смешнее. Словом, все, как всегда.
Но в этой стабильности есть, кажется, еще один нюанс. В ней – рутина. Народ в социальных сетях выступал с таким жаром разоблачения лимитрофов с комплексами, что официальные ответы при всей обиде не были даже желчными.
Литве ответили более увесисто, чем остальным – с явным при этом намерением сделать это как бы не всерьез, чтоб кто-нибудь не заподозрил Москву в серьезном отношении к Вильнюсу. Но и при этой увесистости – без всякого намерения быть сколь-нибудь убедительным. Даже для своих.
Глубокая политология может увидеть здесь нечто рациональное: очень уж некстати все случилось. Тут и командировка Медведчука в Донецк, а Путина – в Вену, спасать «Южный поток». И опять вокруг заговорили о санкциях. И вообще, Вильнюс – в авангарде антигазпромовской кампании в Европе. Словом, не до Вильнюса…
И с последним, действительно, не поспоришь. Только по совсем другой причине.
И совсем на повестке дня другая доктрина.
Кремль может бояться санкций. Срыва «Южного потока». Обнаружения ошибки в газовом расчете на Китай. Но он не боится ни одного из тех сходств, о которых говорят в Европе, и в старой, и в новой. Это понятно и известно, и в этом тоже ничего интересного.
Но теперь выясняется, что он не боится в этом признаваться. С самого начала украинской кампании он будто специально будил воспоминания и аллюзии – и про Судеты, и про Вестерплатте, и гданьский коридор – а о чем еще вспоминать, когда Москва выражает готовность спасать Приднестровье? Но тут ведь важно, что спасать его в реальности никто не собирался, по крайней мере, сегодня. А о коридоре – заблаговременно, как того и требует жанр.
Вряд ли это было сознательной и продуманной идейной стратегией. Скорее всего, получилось само собой, в этом жанре ничего нового не придумаешь. Но получилось – и власти, и единого с ней снова народа. Власть, впрочем, может себе позволить не только не философствовать, но и не быть убедительной в оправданиях, она вообще не должна оправдываться, и спорить по существу.
Только ведь и в социальных сетях, где бьются вовсе без правил, значит, и без искажающих суть приличий, Дале Грибаускайте никто тоже по существу не возражал. Ни про Сталина, ни про маневры в Калиниградской области. Она не сказала ничего такого, с чем кто-то был не согласен по сути. Даля Грибаускайте может себе позволить сказать то, что хочется. Даже самое размашистое – то, что уже и не повод для спора.
Вадим Дубнов, Москва, Россия
