Новые войны в изменившемся мире. Двигатели конфликтов.
Человеческое общество является имманентно конфликтогенным. Противоречия, споры и даже конфликты являются не только характерными чертами человеческих отношений - они являются двигателями прогресса. Так устроено наше сознание: каждую проблему мы пытаемся обратить в ресурс нашего развития. Методы решения и способы реализации конфликтов зависят от уровня развития общества, в частности, развития его коммуникаций, в каждый отдельный промежуток времени. Именно этим определяется вероятность возникновения вооруженного конфликта и набор инструментов, с помощью которых он будет вестись. В отдельных случаях конфликты приводят к фатальным шокам, несовместимым с развитием отдельных обществ и государств.
Традиционная теория военных конфликтов описывает случаи, которые мы наблюдаем в последние примерно 250-300 лет, а систематическое описание и анализ хода которых есть со второй половины XVIII века. Это преимущественно межгосударственные конфликты, предварительную теорию которых изложил еще Карл фон Клаузевиц в 1832.
С тех пор многое изменилось - как в военно-технических показателях, так и в социальном измерении. Это не могло не отразиться на природе и характере конфликтов. То, что мы наблюдаем сейчас, должно описываться иным образом и требует для своего решения других методов и инструментов, чем традиционные конфликты.
В частности, рост мощности и эффективности вооружений сделал традиционные, так называемые симметричные конфликты весьма опасными для сторон - победа в них становится или очень дорогой, или невозможной. Поэтому практика несимметричных конфликтов, в том числе с применением гибридных инструментов активно распространяется в последние 35-40 лет.
Наша война является очередным звеном этой кровавой всемирной цепи асимметричных конфликтов с применением гибридных инструментов. В современной западной военной и социальной аналитике уже к 2010-2012 был накоплен значительный объем материалов о конфликтах такого рода. Наш кейс позволил получить новые важные и интересные данные, дополнить существующие модели, сделать новые обобщения. Нам сегодня стоит, как минимум быть в курсе современных мировых представлений.
Можно уверенно утверждать, что распространение асимметричных конфликтов с применением гибридных инструментов воздействия является естественной эволюцией методов ведения войн. Это связано с технологическим развитием человечества и процессами глобализации. Это развитие определяет военно-технические и технологические движущие силы конфликтов нового типа.
Глобализация играет здесь ключевую роль: конфликты нового типа возникают в тех случаях, где государственное регулирование значительно ослабляется в пользу глобальных инструментов управления, в результате открытия национальной среды (информационной, экономической) остальному миру.
В условиях ослабления центральной власти теряется возможность различать внутреннее и внешнее, государственное и негосударственное, и таким образом, определять источник насилия. Это, в отдельных случаях, может привести к размытию понятия государственной монополии на насилие. Это размытие происходит как «сверху» - из-за глобализации государственных институтов и объективного (и во многих случаях желательного) ослабления роли и инструментов государства, так и «снизу» - из-за возникновения частных вооруженных формирований, подчиненных национальным и глобальным корпорациям.
Таким образом, существенно размывается - иногда до полного разрушения - разница между государственными и негосударственными учреждениями, общественным и частным, внешней и внутренней политикой, экономической и политической деятельностью, а в некоторых случаях, даже между войной и миром. Таким образом, формируются социально-экономические факторы конфликтов нового типа.
В то же время, существуют социокультурные и социально-психологические факторы конфликтов нового типа. С точки зрения общественного восприятия можно отметить, что в описанных условиях разрушаются бинарные различия, позволяющие определять и различать причины и последствия насилия.
Это происходит на фоне постепенного изменения общественного политического дискурса, когда идеологию постепенно изменила политика идентичности. Сама по себе политика идентичности как отражение свойств групповой принадлежности, постоянной преемственности личности, могла бы быть вполне нейтральной. Но в руках правящего класса, который в своих корпоративных интересах превратил политику - как науку управления - в политтехнологию - как искусство мошенничества на выборах - «политика идентичности» превратилась в угрозу. В рамках распространяемой сейчас «политики идентичности» члены каждой отдельной группы чувствуют себя перманентными жертвами враждебной среды, и поэтому постоянно требуют эксклюзивного статуса, защиты от любой критики и права решающего голоса. Почти религиозная уверенность в собственной правоте не оставляет места для конструктивного диалога между сторонниками «политики идентичности» в текущем ее виде. Таким образом, мы получаем очередную, мощную движущую силу конфликтов.
Именно так развивается наш конфликт. Детонатором стали события вокруг группы «русскоязычных», но сам военный конфликт вспыхнул вокруг вполне искусственно сконструированной «донбасской идентичности», а сейчас с тождественным инструментарием активно продвигаются права группы «настоящих патриотов» вопреки интересам украинской политической нации.
Итак, если традиционные войны велись за геополитические интересы или по идеологическим причинам, то конфликты нового типа преимущественно ведутся во имя идентичности (этнической, религиозной, племенной и т.д.). Стоит еще раз отметить, что политика идентичности имеет другую логику, нежели геополитика или идеология. Цель состоит в том, чтобы получить эксклюзивный защищенный доступ к государственному управлению для конкретных групп (это могут быть как местные, так и транснациональные группы).
Кроме того, возникновение политической проблемы идентичности в том виде и контексте, что мы наблюдаем сейчас, также связано с развитием новых технологий, в первую очередь, коммуникационных, с урбанизацией и глобализацией (миграцией как из деревни в город, так и между странами), а также с присущей открытому обществу эрозией политических идеологий (которые во многих случаях были идеологиями государственными, например, коммунизм, социализм или постколониальный национализм).
С точки зрения теории конфликтов, самое главное, что наиболее эффективно политика идентичности может быть построена именно через конфликт, желательно - вооруженный. Таким образом, возникает парадоксальный на первый взгляд феномен: политическая мобилизация вокруг идентичности может рассматриваться скорее как цель войны нового типа, чем ее инструмент, как это было в традиционных войнах. Непонимание этого феномена порождает угрозу бесконечной войны.
Попытки противостоять этим объективным глобальным процессам, которые являются движущими силами новейших конфликтов, через отказ от применения новых технологий и попытки замкнуться в собственной среде являются неадекватным ответом на вызов. Это приведет к деградации и поражению. Ответ заключается в специфическом, проблемно-ориентированном развитии технологий и коммуникаций, дальнейшем расширении коммуникативного пространства и совершенствовании моделей управления.
Так же нет смысла играть с терминологией. Антитеррористические операции является частным случаем асимметричного военного конфликта, следовательно, требование «переименовать АТО в войну» является эмоционально понятным, но бессодержательным призывом: это не приведет к точности определений и терминологической ясности, скорее наоборот. Так же можно требовать переименовать мужчин в людей - это будет понятно, но бессмысленно.
Сегодня нам нужно понять, что наша ситуация не является уникальной - такого рода конфликты идут в разных частях света уже несколько десятилетий с определенными различиями. Нам нужно здраво и спокойно накапливать и анализировать собственный опыт, сравнивать его с имеющимся мировым опытом, чтобы во-первых, достичь внутреннего консенсуса, а во-вторых, выработать стратегию противостояния и победы. Когда у нас нет общего видения того, в чем должна заключаться наша победа в условиях неклассического конфликта, успех нашего противостояния агрессору сомнителен.
Чтобы минимизировать конфликт мы должны не просто бороться с инструментами противника, а влиять на обратные связи, формирующие самовоспроизводящиеся движущие силы конфликта. Для этого, в частности, нужно понимать методы и цели новейших конфликтов.
