Плывущие на кетмане
Почему смена поколений не повлияла на психотип homo sovieticus
В фантастическом фильме Эндрю Никкола «Гаттака» искусственно реконструированные люди создают класс «годных», а рожденные от любви считаются «негодными». Аэрокосмическая корпорация, по имени которой назван фильм, все внимание и заботу уделяет генетически модифицированным персонам. Они — ее перспектива и достояние... Эту аллегорию можно применить и для рождения homo sovieticus, «нового» человека, появившегося на свет в 20-е годы прошлого столетия. Сегодня их называют «совками» или «ватниками». Что стоит за мемами и почему сегодня, спустя 30 лет после крушения коммунистической идеологии, нам необходимо разобраться в питательной среде, способствующей репродукции старого архетипа?
Ровно сто лет назад вожди коммунизма, уподобившись богам, принялись создавать из глины идеологем «фундамент новых людей» (по Н.Бухарину), «высший социально-биологический тип, сверхчеловека» (по Л. Троцкому). Типаж моделировали картины художников и воспевали поэты. Коренастые, выносливые и мускулистые, как лошади Пржевальского, советские люди приобрели узнаваемые черты. Они утратили национальные особенности, имущественные отличия, некоторые гендерные признаки и персональную судьбу. Человеческая единица превратилась в ноль, по выражению В.Маяковского.
Внешний и внутренний облик нового человека претерпел множество изменений. Сначала это были люди революционного призыва к переделке мира. Они сокрушали все старые институты, проповедуя полную свободу в труде, искусстве, сексе, личном поведении и поступках. Их объединяла искренняя вера в идеалы коммунизма, общую собственность, равноправие и необходимость физического уничтожения угнетателей.
Сталинский поворот от ленинской утопии к социалистической деспотии, произошедший в 30-е годы, потребовал совершенствования модели «годных». Методами пропаганды, насильственного и административного принуждения советского человека вернули к семье, рабочему коллективу, единомыслию и подчинению. Вера в коммунистические идеалы сменилась на осознанную необходимость соответствия личных устремлений планам партии.
В послевоенный период прервалась связь между поколениями 20-х и 30-х годов. Те исчезли в сталинских лагерях и на фронтах эпических сражений. Новые генерации уже не видели ростков свободы и не могли реализовать себя вне государственных предприятий и учреждений. Эскизы их личных судеб рисовались исключительно в комсомольских и партийных комитетах, олицетворявших само государство. Для выживания и устройства карьеры требовалось послушание власти и членские билеты ВЛКСМ, КПСС, профсоюза, в лучшем случае — творческих союзов.
В 60-х годах, после «разоблачения» культа личности Сталина и некоторых послаблений в жесточайшей системе контроля и принуждения, советский человек вновь вдохновился перспективой жизни «при коммунизме». Колхозники сравнялись с рабочими в правах. Искусству позволили расширить границы соцреализма, голод утратил остроту, вместо фуфаек и френчей люди облачились в штатскую одежду...
Спустя еще десятилетие вера в перспективы строительства прекрасного будущего стала исчезать. Чувствуя надвигающийся кризис сознания, коммунистическая власть усилила пропаганду «преимуществ строя», подняла градус опасения Третьей мировой войны, нарастила численность вооруженных сил и превратила все государственные институты в идеологические бастионы. Именно в это время homo sovieticus приобщился к восточному обряду возвышенного обмана всех окружающих и самого себя — кетману. Кетман описан в эссе «Плененный разум» польского поэта и философа Чеслава Милоша. Он позаимствовал это слово у французского исследователя Персии Артура Гобино. Кетман в древнем Востоке означал уловку человека, стоящего перед выбором: говорить правду или лгать во имя личных интересов. Это не обычная ложь во спасение, а состояние наслаждения от произнесения лживых и лицемерных признаний. Практикующий кетман исполнен гордости и превосходства над теми, кого он обманул. Сад кетмана, считал Чеслав Милош, возделан в странах социализма и народной демократии, плоды которого вскормили поколения новых людей. Советский человек 70-х не верил в коммунизм, но поклонялся ему; понимал ущербность системы, но восхвалял ее; не считал реальной американскую угрозу, но проклинал Америку, покупая у «спекулянтов» заветные плоды загнивания Запада. Он верил партии и презирал ее, высмеивая в анекдотах.
Грубоватый снаружи, небрежно одетый, пахнувший потом самоотверженного труда мужчина 30-х годов превратился в индифферентного обывателя новой формации. Ничем не мотивированного, зависимого от государства и бытовых проблем. Рядом с ним по-прежнему шла послушная женщина, способная впрячься в плуг или остановить коня на скаку. Рабочий и колхозница, защитник и кормилица, вкалывающие наравне и одинаково озабоченные государственными делами вместо личных — таков плакатный собирательный образ homo sovieticus.
Сакрализация физического труда навязала ему эстетику аскетизма, религиозную веру в святую троицу (Маркса, Энгельса и Ленина). Отвергнув естественные физические потребности, поставив индивидуальное далеко позади общественного и вооружившись «единственно верным учением», новый человек демонстративно устремился в заоблачные выси утопий. Хотя в мыслях он мечтал о хорошей еде, просторной квартире, красивой одежде и машине в гараже. Все это невозможно было приобрести без публичной поддержки официальных общественных иллюзий. Так сформировался психотип слуги двух господ и мастера притворства.
Эволюция изменила многие первоначальные черты homo sovieticus, но сохранила основополагающие принципы (коды) его выживания в меняющемся мире. Советский человек никогда не подозревал, что создан искусственно. Что его волей, интеллектом, эмоциями на протяжении 80 лет целенаправленно занимались теоретики, медики, государственные институты и специально предназначенные для этого органы, входящие в структуру КГБ, Советской армии и др.
Второй неизмененный паттерн — отношение к собственности. Все на свете человек получал из рук государства: работу, жилье, права. Никакой другой связи с материальным миром не существовало. Власть могла одарить имуществом или же забрать его. Это наложило свой отпечаток на поведение людей после развала СССР. Лояльность к правителям, необходимая в прежней жизни, закрепилась в качестве условия процветания бизнеса и благосостояния.
Присоединение к большинству — важнейший акт веры в новые идеалы, своего рода прозелитизм большевизма, определяющий способ существования советского человека. Коллективное всегда ставилось важнее индивидуального, касается ли это имущества, выгод или мнений. Нетерпимость к проявлению индивидуальности закладывалась в основу всеобщей морали, строгих стандартов в культуре, образовании, устройстве быта и даже одежде. Быть в меньшинстве значило подвергать себя повышенным рискам на любых поприщах и в любых ситуациях.
Пять поколений советских людей выросли в состоянии бойцов, прикованных к пушке осажденной крепости под названием СССР. Восприятие мира, состоящего из постоянных и переменных врагов (США и Китай, например), сформировало династии пропитанных подозрением и недоверием патриотов, которые считали добром все рожденное внутри крепости, а злом — все расположенное за ее стенами.
Советская вселенная формировалась мощными центростремительными силами, притягивающими к столице СССР республики, транспортные потоки, ресурсы, таланты, людей... Все стремилось перейти от афелия к перигелию солнца-Москвы. Только там концентрировалось все лучшее системы социализма: от колбасы до символов власти. Москва для советского человека не была просто столицей родины или РСФСР. Она превратилась в нечто, наподобие Хотея из японо-китайской мифологии, в огромном животе которого сосредоточена жизненная энергия пространственно-временной субстанции. Все другие столицы республик «нерушимого» союза хоть и превосходили белокаменную (на самом деле краснокаменную) по возрасту и культуре, не могли соперничать с Москвой, главным держателем и распорядителем всеобщего достояния.
В 1991 году Советский Союз распался. Однако никуда не делся homo sovieticus. Сменились его идеологические ориентиры, но инстинкт выживания (присоединение к большинству) помог преодолеть короткий период смятения. Вместо первомайских демонстраций «совок» вышел на крестные ходы, вместо партийно-хозяйственных активов стал заседать на собраниях акционеров, вместо ЦК решать свои проблемы в администрациях новой власти... Тут нет ничего странного и неожиданного. Люди, живущие в одной и той же культурной среде, проходящие одинаковый процесс социализации, развивают сходный тип личности, считал немецкий философ Теодор Адорно. Действительно, в 90-х годах прошлого века украинцы мало чем отличались от россиян, белорусов, грузин, казахов... Все мы учились по одним учебникам, читали одни и те же книги, смотрели одни и те же кинофильмы, находились в одинаковых интерьерах жилищ, руководствовались одними и теми же правилами во взаимоотношениях... Кому-то это нравилось, кому-то — нет, но общая картина не менялась до начала нынешнего века. Архетип советского человека в нашей стране стал разрушаться лишь после 2004 года, за что мы обязаны Оранжевой революции, страшно испугавшей Москву, где занялись активным возрождением homo sovieticus. На этот раз уже не форме коммунистической модели, а концепта фьюжн, сочетающего серп и молот с двуглавым орлом. Однако основополагающие принципы остались прежними: государство с московским господством, собственность, принадлежащая власти, опора вождей на темное большинство.
Избавляться от идеологии «сверхчеловека» и господствующей расы с «особой исторической миссией» мучительно трудно, показал опыт союзников после Второй мировой войны. Денацификация Германии длилась много лет, затронув миллионы людей, поддерживавших фашизм. Простых немцев заставляли посещать концентрационные лагеря, смотреть документальные фильмы и ужасаться преступлениям поддержанного ими режима. Сотни тысяч членов НСДАП подверглись репрессиям, два миллиона оказались без права какой-либо работы, кроме физического труда... Ничего подобного не могло произойти с осуждением преступлений советского строя.
Декоммунизация на обломках СССР произошла в отдельных местах. Союз распался без войны. Кроме бывших членов КПСС некому было возглавить миссию очищения. Советская идеология испортила не одно, как в Германии, а несколько поколений, укоренившись в истории как факт обычной жизни государства, которому верно служили отцы, деды и прадеды. Наконец, общественное сознание не смогло отделить жизнь обычного человека от преступлений государства. Оно экстраполировало факт дешевой колбасы на достоинства системы, свои личные достижения и эмоции отождествило с преимуществами строя. «Я получил высшее образование, меня ценили на работе, врачи бесплатно удалили аппендицит, значит в советской системе было много достоинств», — так рассуждает постсоветский человек, умалчивающий о преступлениях строя и возвышающий его достоинства. Подобная логика лежит в основе реанимации homo sovieticus, призванного помнить о бесплатной медицине, бесплатной квартире, но забыть о физических и моральных издевательствах над миллионами людей.
Почему это опасно, мы убеждаемся сегодня. Есть зримый результат возрождения советского сознания в Российской Федерации, вернувшей себе гимн СССР, традиции и мировоззрение советских граждан. Это большой комплекс ложных убеждений, нанизанных на штык политического курса, выставленного против Запада и свободы. Он начинается с безобидных вещей, вроде четного количества цветов покойникам и нечетного живым; песен о дружбе, старого кино и старых автомобилей. Потом плавно переходит к устаревшим представлениям о мире. Комплекс «совка» разрастается до политических убеждений и люди, живущие на деньги от продаж Германии ископаемых, готовятся пойти на штурм Берлина, приклеивая на личные БМВ стикеры с угрозами государству и производителю. Ремейк homo sovieticus сидит во дворцах и хижинах, на «очке» уличного туалета и на золотом унитазе, справляя нужду и мечтая о господстве в пределах исчезнувшей державы прошлого века. Его снова окружают враги, мешающие построить теплый сортир на земле с несметными богатствами. Ему снова хочется вернуться назад, воссоздать тот удивительный мир радиотелевизионного благополучия, скрывающий мерзость реального существования.
Украинский homo sovieticus мало чем отличается от российского. У того и другого общая цель — возврат в прошлое. Вживленный чип единомыслия обоих побуждает слушать команды из единого центра и бояться общего врага — США и НАТО. И хотя Украина проводит акты декоммунизации, запретила компартию и старается выйти из-под влияния Москвы, ментальность совка не покидает головы многих наших граждан. Причину стоит искать в возрасте населения, телевизионной пропаганде из Москвы, мало изменившихся социальных и государственных ритуалах. Большинство продолжает царствовать над меньшинством, достижения — оплачиваться почетными грамотами и титулами заслуженных артистов, учителей, строителей и т.д. Чванливый начальник в мэрии районного центра правит городом дольше Сталина. Как и много лет назад, мы выходим с флагами туда, где важнее лопата и метла, с большим пафосом отмечаем мелкие достижения. Любим мобилизовывать лозунгами, подменяя монотонный труд эмоциональным всплеском... Как и наши деды, мы предпочитаем строить государство на энтузиазме и патриотизме масс. Преданность власти по-прежнему введет вверх по карьерной лестнице, критика — к неприятностям...
В XXI веке феномен homo sovieticus вновь привлек внимание науки и публицистики. По запросу о новых книгах на эту тему интернет предлагает сотню доступных и недоступных для чтения изданий на десятке языков. Во всех утверждается — тоталитарная система не исчезает без следа, изменяя индивидуальное сознание людей. Советского человека описывают, как инфицированную режимом личность, склонную к патернализму, аттентизму, адаптивному индивидуализму и взаимоисключающим суждениям. С чем я полностью согласен, зная немало бабушек и дедушек, любящих своих внуков, но причитающих «Путин, введи войска!», не задумываясь о смертельных последствиях для их кровных наследников. Однако количество «-измов» затрудняет предмет исследований. Предпочтителен легко читаемый диагноз.
Homo sovieticus видоизменяется, приспосабливаясь к новым условиям. Однако остается прежним в двух основных качествах. Во всем, что касается взглядов на мир и происходящие в нем процессы, он использует симплификационный метод познания. Чем проще, тем понятнее, а значит лучше. От рождения лишенный национального сознания, homo sovieticus привязан к утробе, произведшей его на свет — Москве. Не важно, на каком континенте живет «совок». Везде среди многих голосов он способен различить только голос Москвы, доносящей доступную для него и желанную «правду». Иначе нельзя. Настроив сознание на другие каналы, он столкнется со страшными испытаниями. Рухнут идеалы, жизнь потеряет смысл, герои превратятся в злодеев, предки окажутся палачами и жертвами, история выдуманной, знания непригодными...
Хомо советикус еще крепче держится за привычный ему кетман посреди бескрайнего моря, с опаской и злобой поглядывая на волны, поднятые проплывающими мимо кораблями.
