По лезвию абсурда. О науке и политике во времена кризисных трансформаций
На фоне скандалов в разных странах мира, 21 ноября 2018 в ходе разбирательства по делу врача из Мичигана Джуманы Нагарвала федеральный судья США Бернард Фридман постановил, что «закон США, запрещающий женское обрезание, как калечащую операцию на женских половых органах, является неконституционным».
Несмотря на существующий консенсус международных медицинских и правозащитных организаций, а также на Резолюции ООН № 48/104 от 20 декабря 1993 и 67/146 от 20 декабря 2012, призывающие правительства всех стран запретить калечащие операции на женских половых органах, в судебном решении судья Фридман записал, что «Конгресс вышел за границы своих полномочий, приняв законодательство, запрещающее женское обрезание».
Это решение вызвало бурное обсуждение, которое продемонстрировало отсутствие четких критериев системы принятия решений в сложном децентрализованном обществе в состоянии глобализации и социальных трансформаций.
По оценкам Всемирной Организации Здравоохранения и Организации Объединенных Наций, от 130 до 200 миллионов девочек по всему миру прошли через эту болезненную, часто травмирующую процедуру. Так, в частности, около 90% египетских женщин в возрасте до 50 лет и примерно 80% девушек в возрасте 15-17 лет обрезаны. Традиция женского обрезания была распространена в Северной и Экваториальной Африке еще со времен фараонов. Обрезание массово производят как в мусульманских, так и в христианских общинах в Египте, Судане, Эфиопии, Эритрее и Сомали, а также в Саудовской Аравии, Йемене, Объединенных Арабских Эмиратах, Бахрейне, Омане, Малайзии, Пакистане, Индонезии и на Филиппинах. Гораздо менее этот обычай распространен в таких странах как Иран, Ирак, Алжир, Ливия, Марокко и Тунис. Соответственно эта традиция распространена в эмигрантских общинах этих стран в западном мире. При этом ведущие общественные, политические и религиозные деятели обеих религий резко выступают против этого обычая. Так, в частности, сегодня большинство мусульманских ученых сходятся во мнении, что все хадисы о якобы предписанности хифада (женского обрезания) являются выдумкой.
Призывы некоторых религиозных деятелей Юго-Восточной Азии не отказываться от предоставления услуг по женскому обрезанию, вопреки резолюциям ООН, были вызваны опасениями, что возрастет число подпольных кустарных операций и осложнений, связанных с непрофессиональным подходом к операциям. Некоторые из осложнений женского обрезания включают сильную боль и кровотечение, проблемы с мочеиспусканием, кисты и дальнейшие проблемы, связанные с болезненным половым актом. Все это может вызвать осложнения при родах и даже привести к более высокому риску смерти младенцев. Всемирная организация здравоохранения также давно считает эту практику опасным нарушением прав человека.
Интересно, что локальные общины рассматривают традицию обрезанию как протест против тирании. Например, когда в 2008 году египетское правительство Хосни Мубарака ввело уголовную ответственность родителей за обрезание девочек, неисполнение этого закона приняло массовую форму именно как политический протест против вмешательства государства в личные и семейные дела. То же самое происходило в Сирии и Ираке, где диктатуры боролись с женским обрезанием (хотя там этот опасный и варварский обычай распространен намного менее широко, чем в северной Африке).
Носителями и хранителями этой традиции выступают женщины локальных общин. Именно старшие женщины – матери, тетки и бабушки – с древнейших времен принимают решение об обрезании девочек. Мужчины фактически не принимают участия в решении этого вопроса.
То есть мы в данном случае имеем дело не с «очередным проявлением варварской религии» (как того хотелось бы исламофобам), а с тем, что в терминах современных либеральных концепций вполне может быть интерпретировано как «традиционная социокультурная практика миноритарных групп, позволяющая сохранять им свою уникальную идентичность».
Очевидно, что и разжигание исламофобии, и слепое потакание варварским практикам под видом защиты прав меньшинств, было бы губительными крайностями в этом, и не только этом вопросе. Как и любой – правый или левый радикализм, основанный на эмоциональном манипулировании фактами, а не на знаниях.
На самом деле, вопрос состоит в том, имеем ли мы дело с распространением потенциально опасной практики, или с социокультурной практикой миноритарной угнетаемой группы, важной для сохранения ее уникальной идентичности. В первом случае, если мы признаем, что некая практика является «потенциально опасной», т.е. не отвечающей универсальным критериям качества жизни и благополучия человечества, негуманной, нам следует ограничивать ее распространение, и минимизировать последствия ее применения. Во втором случае нам следует всячески защищать права угнетенных групп на сохранение своей уникальной идентичности путем защиты любых практик, вне зависимости от их потенциальной опасности.
И вопрос о хифаде в данном контексте является отдельным частным вопросом среди огромного количества других похожих вопросов.
Все эти вопросы, так или иначе, приводят в рутинной проблеме: где защита прав меньшинств начинает противоречить интересам всего общества, где политика интерсекциональности и идентичностей вступает в противоречие с устойчивым глобальным развитием, направленным на повышение благополучия и качества жизни всего человечества.
Ответ на этот вопрос может дать наука, поскольку цели глобального устойчивого развития и способы их достижения были сформулированы в результате многолетней деятельности многочисленных исследовательских организаций во всем мире.
В частности, именно наука утверждает, что вакцинация и доказательная медицина приводят к повышению продолжительности и качества жизни, улучшению состояния здоровья общества, а потому не могут рассматриваться как социокультурные практики отдельных групп наравне с «народной медициной», «изгнанием бесов», и «заговорами». В случае с вакцинацией защита прав на отказ от прививок и/или попытки рассматривать борцов с вакцинами как «угнетенную миноритарную группу» со своей «идентичностью» приведут к резкому повышению эпидемических рисков для всей популяции, а значит – к резкому снижению качества жизни всего общества.
Распространение политик идентичностей в последние 30-40 лет имеет и более печальные последствия. Сегодняшние конфликты, например, более не имеют политических или экономических причин, а являются конфликтами идентичностей; и именно конкуренцией различных проектов идентичностей являются современные «гибридные конфликты». Тем более важными в такой ситуации становятся универсальные ценности и объективные критерии принятия решений.
В то же время, искусственная замкнутость и коррумпированность политических элит, их увлечение популизмом и примитивной демагогией, подмена политики политтехнологиями, распространение глобальной бюрократии привели к отказу от универсальных критериев, и к драматическому падению качества решений в области государственного и социального управления.
К сожалению, решения, принимаемые на основе абсурдных предпосылок, неотвратимо приводят к трагическим последствиям. Как отметил на проходившем в Сан-Франциско в сентябре 2018 Global Climate Action Summit американский актер и общественный деятель Харрисон Форд, «нам следует прекратить позволять приходить к власти людям, которые не верят в науку».
В сегодняшнем сложном мире политика – как система решений по управлению институализированным социумом - должна основываться на науке, а не на сомнительных политических технологиях или конъюнктурных популистских решениях. Пожалуй, это единственный путь достижения общего развития и разрешения конфликтов.
