Постколониальные измерения украинской реальности

Сергій Грабовський

14 мая, 08:56

Колониальный статус УССР в Советском Союзе наложил мощный отпечаток не только на большую часть простоих людей, но и на претендентов на роль элиты, и, пожалуй, в первую очередь — на чиновников разных уровней. Неумение и нежелание совершать самостоятельные и ответственные действия, строить проекты собственного и общественного будущего, оценивать риски и перспективы без оглядки на «высшего судью» в виде представителей бывшей метрополии, нежелание прекращать копирования образы жизни, транслируемые Москвой. Все это было — и есть сегодня, хотя и в меньших объемах.

Непонимание и неучитывание длительного колониального и постколониального положения Украины влекли и влекут за собой большие проблемы. В максимально предельных формах это неучитывание вылилось сначала в неожиданную для претендентов на роль общественных элит — как интеллектуальных (за немногими исключениями), так и политических — российскую агрессию 2014 и инициированное «кремлевскими чекистами» и подготовленное в открытом режиме в предыдущие годы возникновение «Новороссии», в нерешительные действия по сопротивлению этой агрессии, когда даже чрезвычайное положение хотя бы в прифронтовых областях не было введено), а затем — в масштабную, искусственно раздутую общественную истерику последних двух лет с целью возобновлення дружбы с Россией и достижения с ней прочного мира.

Несмотря на все, понимание постколониального статуса Украины как одного из главных обусловливающих факторов ее нынешнего состояния за последние годы начало же укореняться в научных исследованиях и политической практике. Это был настоящий прорыв: за неумение и нежелание понять это и соответствующим образом строить экономическую, культурную и социальную политику нация и государство заплатили поистине ужасающую цену. Достаточно вспомнить только «реформы» правительства Кучмы, которые в конце 1992 года уравняли в плане налогов и отсутствия поддержки со стороны государства издание украинских книг и журналов с производством носков и водки (а перед тем льготы уже были два года как установлены — хотя бы в отношении книг и альманахов ). Удар был страшный, но все же нашлись издательства, которые сумели публиковать качественные книги и журналы, хотя количество изданий — без которых невозможна содержательная деколонизация — резко упала. В 1994 году российский журналист Максим Ганопольский, приехав в Киев, с удивлением отметил, что программы телевидения в Украине существенно отличаются от российских, что они приближены к европейским. Но это тоже долго не продержалось: Леонид Кучма, став президентом, передал контроль за телепространством компрадорскому капиталу, из которого вырос капитал олигархический — со всеми вытекающими последствиями. Скажем, если телеканал ICTV в первые годы своего существования давал в эфир исключительно украиноязычный контент, в том числе немало мультфильмов, следствием чего стало то, что даже русскоязычные дети обсуждали их между собой на украинском, то с включением ICTV в медиа-холдинг президентского (тогда еще неофициального) зятя ситуация изменилась с точностью до наоборот. И только потом на ICTV начали появляться отдельные украиноязычные телепередачи — наряду с бесконечными российско-советскими сериалами, которые работали на превращение Украины в неоколониальное государство, сателлита недавней официальной метрополии.

В экономике ситуация была еще хуже. Принятая Верховной Радой в первой половине 1992 г. т.н. «Программа Емельянова» (по фамилии руководителя группы экспертов, которые ее создали) предусматривала сначала системные преобразования, формирование целостной национальной экономики (можно сказать, что доля т.н. конечного продукта в хозяйстве УССР не превышала трети, все остальное было комплектующими для российских заводов и фабрик), которая работала бы на комплексное обеспечение потребностей украинцев, задействовав в этом квалифицированную рабочую силу, так и не заработала. Хаотические «реформы» премьера Кучмы вылились в рекордную гиперинфляцию (ее потом опередило, кажется, только Зимбабве), а отдельные инициативы мыслящих директоров госпредприятий не имели государственной поддержки (а если бы могли, то по украинским городам с середины 1990-х бегали бы не ГАЗели, а ничем не хуже маршрутки производства КрАЗа; но в Нижнем Новгороде эффективно действовал Немцов, который, кстати, установил и нулевой налог на издание книг, а в Украине — большие и маленькие кучмы).

Странная вещь: проблема колониального статуса украинских земель в Российской империи была основательно разработана в 1920-е годы (в том числе и российскими исследователями), тогда же Михаил Волобуев-Артемов писал о стремлении центральных союзных органов относиться к Советской Украине как к колонии, и это почему-то почти забылось даже в диссидентских кругах. Если и писали о российском колониализме, то в плане культурно-культурологическом. В 1990-х возрождение антиколониального дискурса произошло также прежде всего в смысле языка и культуры, затем политики, а уже потом в социально-экономическом и синтетическом измерениях. Осмысление проблемы на теоретическом уровне существенно осложнялось различным характером колониального наследия — как в ментально-культурном, так и в территориальном плане. Николай Рябчук в начале 2000 годов выдвинул тезис о «двух Украинах», существенно отличающихся между собой: одна — по своим главным принципам европейская, вторая — ориентирована на Москву. На самом деле имело смысл вести речь не о двух, а о трех, более того — о «трех с половиной Украинах». Это доказали в 2001 году социологи тогда известного центра «Имидж-контроль» в результате нескольких опросов, где привлекался сорокотысячный массив респондентов из всех регионов. Довольно четко выделились Западная Украина (в ХХ веке — польская, венгерская и румынская колонизация, с 1953 года — советская, которая заместила советскую же политику оккупации) Центральная (российская, потом советская после десятилетия автономии времен «украинизации», а в 1917-21 годах — база освободительной борьбы), Южная, до Слобожанщины (специфика российской колонизации — переселение казаков, массовое заселение иноэтническим элементом, насаждение латифундий, главная база армии Нестора Махно и других никому не подчиненных атаманов) наконец, «третья с половиной» Украина — собственно «красная», Донбасс и Крым, колонизация которых происходила главным образом уже во времена СССР путем переселения туда как россиян, так и украицев из других регионов при целенаправленном подавлении Кремлем всего украинского, а в Крыму — при депортации коренных народов. Но различия не были фатальными; антиолигархический, затем и вместе с тем сознательно антиколониальный протест соединил главные регионы. На президентских выборах 2004 года две первые Украины объединились, дав победу Ющенко, которую он позорно не использовал; на выборах 2014 объединились уже три Украины, казалось, что база для преодоления колониального наследия достаточная, но ... Но в итоге помешали хорошо известные факторы: сохранение олигархического господства в экономике, СМИ и политике и слишком большая очарованность части правящих кругов модными западными учениями, тогда как следовало обратиться к наработанным в мире Postcolonial Studies (соответственно, переосмысливая их и подгоняя под украинские реалии). Но, повторю это еще раз, в плане теории, а частично и практики сделали немало.

В итоге приходится констатировать, что большинство действующей властной команды является порождением эпохи постколониализма и неоколониализма, представителями компрадорского капитала. Усилиями субъектов действия это преодолеть в принципе можно, но необходимо время и большие личные усилия. В этом главный объективный источник конфликта между большинством украинского интеллектуально-культурного сообщества и властной командой. Со стороны этой команды отсутствует понимание, что против Украины выступает не цивилизованное европейское государство, а деспотическая евразийская империя, которая претендует на полновластие над украинской нацией и государством. Так или иначе, в Украине недостаточно осмысленная и еще больше недостаточно преодоленная постколониальность является фактором конфликтогенности и просто абсурдности человеческого бытия во всех его измерениях

А тем временем Кремль сумел эффективно использовать постколониальные синдромы в целом и региональной специфики постколониального состояния в Украине. Именно те регионы, которые в 2001 году имели ярко выраженный «красный» характер в силу специфики своего заселения и обустройства в советские времена (а частично — еще в последние десятилетия существования Российской империи), превратились в зоны оккупации и затяжных военных действий. Деколонизацией хотя бы на культурническом уровне в 2014 году там занимались энтузиасты, а не государство — вот и имеем соответствующий печальный исход. Еще более печальным следствием несовершенной и слишком медленно осуществляемой антиколониальной политики стали выборы 2019 года. Одними из главных их лозунгов была ликвидация объективно тесно связанного с Россией олигархически-компрадорского капитала, зато в итоге бонусы собрал еще более связанный с метрополией капитал, который использует управленцев и политических спикеров, которые в большинстве даже не понимают постколониального статуса и состояния Украины.

Сегодня с Россией и СССР отождествляет себя относительно малая часть граждан Украины по сравнению с прошлым (но это на неоккупированных территориях, без ОРДЛО и Крыма, а вместе с ними цифра достигнет, вероятно, где-то 15-20%). Но все равно Москва была и осталась культурной столицей даже для действующей сегодня власти, не говоря уже о простых малороссах. Известно, что в эпоху неоколониализма недобитые империи отправляют культуртрегеров впереди воинов. А за ними идут — в нашем случае — «вежливые зеленые человечки» из-за «поребрика» с оружием в руках.

В Украине в сентябре 2019 хорошо и очень хорошо относилось к России 54% украинцев, плохо или очень плохо — 35%, 12% не определились. Это говорит о всеукраинском опросе, проведенном Киевским международным институтом социологии. После аннексии Крыма и начала военных действий на Донбассе произошло резкое падение положительного отношения украинцев к России (с 90% до 30%), но после окончания активных боевых действий отношение украинцев к России вновь улучшилось. Вдумайтесь: Россия и дальше продолжает оккупировать Крымский полуостров и часть Донбасса, так же она продолжает на Донбассе убивать украинских воинов, но к ней хорошо относится большинство украинцев. Это — довольно типичные настроения постколониального общества, где царит (в том числе в СМИ) компрадорский капитал.

К сожалению, когда восстановилась независимость, власть оказалась в руках «не тех» персонажей, которые должны возглавить постколониальное государство — то есть либо бездарей, либо олигархов и их ставленников, либо марионеток Москвы. Поэтому конфликтогенные зоны, вызванные объективными факторами колониальной эпохи, развились на почве неоколониализма и компрадорства, а затем дополнились новыми проявлениями. А хуже всего — что это все ретранслируется в сознание и подсознание молодых поколений, даже родившихся и выросших в независимой Украине.

В итоге приходится констатировать, что большинство действующей властной команды является порождением эпохи постколониализма и неоколониализма, представителями компрадорского капитала. Усилиями субъектов действия это преодолеть в принципе можно, но необходимо время и большие личные усилия. В этом главный объективный источник конфликта между большинством украинского интеллектуально-культурного сообщества и властной командой. Со стороны этой команды отсутствует понимание, что против Украины выступает не цивилизованное европейское государство, а деспотическая евразийская империя, которая претендует на полновластие над украинской нацией и государством. Так или иначе, в Украине недостаточно осмысленная и еще больше недостаточно преодоленная постколониальность является фактором конфликтогенности и просто абсурдности человеческого бытия во всех его измерениях.