Российская Академия Наук: Выборы без выбора
Прошедшие выборы президента РАН многие представители российской научной общественности рассматривали как судьбоносные и связывали с ними надежды на возрождение российской науки. На самом деле никаких революционных перемен в положении Академии ожидать не стоит. И исход выборов был вполне предсказуем. Победил, как и ожидалось, директор Института прикладной физики Александр Сергеев. Его поддержало подавляющее большинство академиков, находящихся в оппозиции к нынешней реформе РАН, в том числе бывший президент Академии Владимир Фортов.
Именно из-за весьма вероятной победы на выборах последнего их и перенесли на полгода, вынудив Фортова снять кандидатуру. Он не устраивал Кремль, потому что выступал против подчинения всей научной инфраструктуры и финансирования Федеральному агентству научных организаций (ФАНО). Кремлевский же кандидат в президенты Академии – глава Института лазерных и информационных технологий РАН Владислав Панченко, известный своими тесными связями с близким к Владимиру Путину главой Курчатовского института Михаилом Ковальчуком, - изначально не имел никаких шансов на успех. Ведь подавляющее большинство академиков считает Ковальчука «могильщиком РАН». Именно нежелание руководства Академии видеть его в качестве своего президента привело к реформе РАН, фактически превративший Академию в высокооплачиваемый клуб по интересам, никакого влияние на развитие науки в России не оказывающий.
Шансы на победу трех других кандидатов, руководителя Всероссийского научно-исследовательского института авиационных материалов (ВИАМ) Евгения Каблова, научного руководителя Института океанологии имени П.П. Ширшова Роберта Нигматулина и председателя Совета директоров ПАО «Микрон» Геннадия Красникова, были столь же ничтожны, как и у Панченко. Каблов и Красников слишком рьяно выступали за коммерциализацию науки, а против Нигматулина играл его 77-летний возраст.
Новоизбранный президент РАН, сразу же утвержденный в должности президентом России, в своей программе выступает против «вестернизации» российской науки – внедрения западных стандартов организации науки и образования с использованием наукометрических показателей. Последние, действительно, мало применимы в гуманитарных науках, а в естественных науках их применению сильно мешает то, что наиболее развитые отрасли российской науки традиционно связаны с закрытыми исследованиями, имеющими оборонное значение. Главной же своей задачей Сергеев ставит изменение закона «О Российской академии наук» таким образом, чтобы Академия наравне с ФАНО выступала соучредителем научных институтов. При этом в руководство ФАНО предлагается ввести ученых, а руководителя Агентства назначать из числа академиков.
Фактически президент РАН ратует за политику «двух ключей», т. е. за подчинение научно-исследовательских институтов РАН как ФАНО, так и Президиуму РАН. Выглядит все это красиво, да вот беда, неосуществимо на практике. Если руководителя ФАНО будут назначать академики РАН, то смысл существования Агентства становится непонятен. Тогда ФАНО просто станет придатком при Президиуме РАН, и логично было бы передать ФАНО в состав Академии в качестве ее технического органа. Если же возглавлять ФАНО по-прежнему будет правительственный чиновник, пусть даже обремененный научной степенью, то совершенно непонятно, каким образом академики смогут влиять на него. А в случае, когда команды НИИ РАН будут отдавать как ФАНО, так и Президиум РАН, это приведет лишь к хаосу и дезорганизации научной деятельности.
Но наивно было бы думать, что чиновники взяли под свой контроль собственность РАН только для того, чтобы через несколько лет безропотно вернуть ее академикам. Поэтому, скорее всего, все ограничится чисто косметическими мерами: введением в руководство ФАНО с правом совещательного голоса пары-тройки академиков из числа наиболее послушных. Но если бы даже вдруг Путин и Медведев решили восстановить дореформенный статус РАН, это вряд ли бы привело к прорыву в развитии российской науки. Академия давно уже превратилась в громоздкую бюрократическую структуру, а многие академики просто купили свои звания, благодаря либо бизнес-ресурсу, либо административному ресурсу. Кроме того, академики хотели бы развивать все отрасли науки, не сознавая, что на это не хватит как финансовых средств, так и реально имеющихся в России ученых, способных работать на мировом уровне в той или и ной отрасли научного знания.
Нынешнее плачевное положение российской науки проистекает из недостатка финансирования, диктата чиновников, создавшейся в стране атмосферы несвободы и острой нехватки научных кадров. Все талантливые ученые, которые хотели и могли уехать за границу, давно уже уехали. Талантливая молодежь, обладавшая научными способностями и даже пытавшаяся начать научную карьеру, ушла либо в бизнес, либо на государственную службу, где доходы несопоставимо выше, чем у тех научных работников, которые не занимают административных должностей. Вот и результаты соответствующие.
Я могу судить по положению в сфере близкой мне исторической науки. Не только в области российской истории XX века, насквозь политизированной и широко используемой властью в пропагандистских целях, с очень ограниченным доступом исследователей к архивам, практически нет реальных научных достижений на уровне новых убедительных концептуальных работ. Даже если брать значительно менее политизированную историю XVIII и XIX веков или Средневековья, где у исследователей есть свободный доступ к архивам и руки как будто развязаны, с момента распада СССР каких-либо значимых результатов достигнуто не было. Зато появилось множество антинаучных работ о происхождении варягов Рюрика от западных славян, да масса публицистической макулатуры, прославляющей величие Московского государства и Российской империи, без какой-либо критики источников (докторская диссертация Владимира Мединского – тому наглядный пример).
Даже в случае смены политического режима, на то, чтобы российская наука восстановила свои позиции (в естественных науках – на уровне 70-х годов прошлого века, а в гуманитарных – на уровне эпохи перестройки и гласности и первых лет после распада СССР) потребуется значительное время и, как минимум, смена одного научного поколения. На мой взгляд, оптимальным для развития российской науки было бы упразднение ФАНО и Высшей аттестационной комиссии и сохранение РАН только в качестве «клуба экспертов». При этом научная инфраструктура и средства для развития науки должны быть переданы университетам, которые должны также получить право самостоятельно присуждать научные степени. Таким образом, нынешняя германская модель организации науки в России будет заменена на англо-саксонскую. Разумеется, такая перестройка потребует много времени, поскольку исторически наиболее опытные научные кадры и инфраструктура в России всегда концентрировались в академических институтах, но иного пути преодоления пагубного влияния бюрократии на науку просто нет.
Борис СОКОЛОВ, профессор, Москва
