Сельская новь
Что если мы сменим парадигму разговоров о коммерческой стоимости земли, заменив их лікнепом на темы современного отношения к основе нашей культуры и правилам выживания в изменившемся мире?
Может ли село существовать без пахоты? Обязательно ли смотреть на места жительства людей вдали от городов как на трудовой лагерь земледельческого профиля? Зачем анализировать достижения агробизнеса, связывая его с селом? Ведь те, кто засевает наши поля пшеницей и подсолнечником, живут не рядом с ними, а часто и не в Украине? Что если мы сменим парадигму разговоров о коммерческой стоимости земли, заменив их лікнепом на темы современного отношения к основе нашей культуры и правилам выживания в изменившемся мире?
Село для Украины больше, чем просто местность за пределами городов и даже не то, что англичане называют countryside, землей сельскохозяйственного назначения и естественного состояния. Наше село — осязаемая историческая, социальная и культурная проекция времени на нынешнюю жизнь. Ведь вся нация сформирована сельским укладом и каждый гражданин, вне зависимости от места проживания и рода деятельности, связан с селом корнями, бизнесом, собственностью, досугом, планами, своим метаболизмом, если хотите.
Мы привыкли рассуждать о селе, в декадентском духе сопоставляя его с городом, печалясь об утерянных чертах того колхозного былого, что держало на полях 70% населения страны. А в селе любят вспоминать время полной занятости, государственной заботы о школах, медпунктах и домах культуры, вообще ту политически порицаемую жизнь, которая обеспечивала сносное существование за городской чертой. Повременим винить селян за их привязанность к прошлому. Ведь что греха таить, дефицит продуктов питания поднимал престиж их изготовителей.
За столетие украинское село кроме голодоморов, пережило две великих трансформации, и обе свершились невпопад со временем. До советизации у нас было четыре типа не городских поселений. Хутора, состоящие из нескольких хат, как правило, прилегающих к усадьбам помещиков или расположенные на панской земле. Деревни (не украинское слово, но закрепившееся в обиходе) — поселения без органов самоуправления и без церквей, они тоже могли располагаться на казенной или приписной земле. Затем шли села, они отличались от деревень размером, куполами церквей, а главное органами самоуправления, входящими в земства. Наконец, существовали местечки — по сути крупные села, где проводились базары и размещались конторы, жандармские околотки и пр. Те и другие стояли на своей, общинной земле. По административной линии все это разнообразие проживания заключалось в волости и уезды. Но был еще и земский принцип объединения. Он назывался «дача». Это территория со сходными условиями землевладения: природы, ландшафта, качества почв и многих других агротехнических параметров. Например, в Херсонской губернии было больше сотни дач, куда кроме помещичьих владений, входили товарищества землепользователей и собственников. Декреты УНР сохранили такой уклад, сделав его более демократичным благодаря устранению помещичьего землевладения. Одна из ошибок П. Скоропадского, стоившая ему поддержки «хлеборобов» и неприязни селян, возвращение диктата помещиков над громадами. В 1920 году советская власть ликвидировала земства и фактически стерла все различия между разными типами населенных пунктов. Коллективизация абсолютизировала этот процесс, превращая в колхозную всю многоукладность отношений с землей и на земле. К чему это привело, мы знаем. В момент повсеместного развития фермерства и перехода сельхозугодий из рук высших сословий к работающим в агросекторе, у нас произошел обратный процесс, закрепивший за государством все права распоряжения территориями, водами, населенными пунктами. Вместо тысяч помещиков у нас появился один, нанявший на работу армию приказчиков — свою бюрократию.
Однако плодом изнасилования бывает не только горе, но и дети. Советский строй создал мощные агротехнические комплексы, как раз в то время, когда сельское хозяйство повсеместно переживало период укрупнения и модернизации. Эти комплексы мы уничтожили в конце XX века, принявшись развивать индивидуальное фермерство, как форму всеобщей занятости в селах. Так исчезло племенное животноводство, мясо-молочные фермы, тысячи гектаров многолетних насаждений, которые нельзя было тянуть одиночкам, успевшим приватизировать отдельные элементы колхозной и совхозной собственности. Образовавшиеся потом агрохолдинги занимаются производственной деятельностью на земле, интересуясь селом лишь по этой линии. Вот почему не корректно винить селян в их тоске по вчерашнему. Ведь те не просто обнаружили ошибку, а чувствуют ее ежедневно, занимаясь натуральным хозяйством и наблюдая за агонией родных мест.
Глядя на Запад, мы знаем, что и там идут процессы сокращения численности людей, занятых в агросекторе. (Только 1,5 — 3 процента населения) Однако в Польше и Чехии, Словакии и Румынии, не говоря уже о центральноевропейских странах, перемены в характере продовольственного бизнеса не уничтожают поселения. Европейское село — это несколько десятков добротных домов вдоль асфальтированной дороги, с ратушей или костелом в центре, одна, две пивных, где проводят вечера местные жители. Они могут оказаться и городскими, переехавшими поближе к природе. Потому что село, утратив сельскохозяйственное значение, сохранило культурное и рекреационное. Это место, где люди не обязательно работают на земле, но заботятся о ее красоте и получают удовольствие от жизни в естественной среде.
Brexit, о котором у нас чаще говорят в негативном плане, иначе формулирует земельную и сельскохозяйственную политику Великобритании. Правительство предлагает отказаться от прямых платежей, в соответствии с общей сельскохозяйственной политикой ЕС, и заменить их новой системой оплаты труда фермеров за производство общественных благ, главным образом за улучшение окружающей среды. Земли сельскохозяйственного назначения в Королевстве, как и в Украине, занимают более 70% территории страны. И если они станут чистыми, то оздоровится вся страна. Вот такая философия и совершенно иной взгляд на сельскую жизнь, в которой заботиться о популяции птиц и животных не менее важно, чем выращивать капусту.
Доросли ли мы до такого взгляда на село? Многие скажут, нет, ведь у нас бедность кругом, нет дорог, нет ресурсов. На самом деле содержать в чистоте можно бедную хату и бедную землю. Тут не деньги решающий фактор.
На селе сошлось множество украинских проблем, одно перечисление которых потребует отдельной статьи. Но какие бы из них мы ни решали, порознь или в комплексе, важно снова не оказаться аутсайдерами. Сельская жизнь по всему миру становится экологической альтернативой загрязненной городской. В села бегут от суеты мегаполисов прочь от синтетической жизни, от стрессов и тесноты, соединенной с разобщенностью. Здесь наглядное познание природы способно формировать иное мировоззрение. И чем быстрее будут расти города, тем значимее для человека будет село. Это уже очевидная вещь.
Brexit, о котором у нас чаще говорят в негативном плане, иначе формулирует земельную и сельскохозяйственную политику Великобритании. Правительство предлагает отказаться от прямых платежей, в соответствии с общей сельскохозяйственной политикой ЕС, и заменить их новой системой оплаты труда фермеров за производство общественных благ, главным образом за улучшение окружающей среды. Земли сельскохозяйственного назначения в Королевстве, как и в Украине, занимают более 70% территории страны. И если они станут чистыми, то оздоровится вся страна. Вот такая философия и совершенно иной взгляд на сельскую жизнь, в которой заботиться о популяции птиц и животных не менее важно, чем выращивать капусту
На уикенды множество жителей Торонто устраивают семейные выезды на ближайшие фермы. Это не туризм в общепринятом смысле, это разнообразие досуга и подпитка природной энергетикой, передающейся человеку в момент кормления кроликов, собирания клубники или наблюдения за утками в пруду. Все просто, но необыкновенно важно.
Наверное, поэтому всем нам стоит избавляться от прагматических и вульгарных взглядов на село, вырастившее нацию. Оно нуждается в пересмотре всех ранее существовавших концепций развития.
Советские дома культуры и другие материальные объекты колхозного строя разрушились и заросли бурьяном. Деньги и труд пропали зря. Потому, что новый уклад потребовал иного: церквей, генераторов, мини-тракторов, теплиц и локальных систем орошения. Со временем зарастут травой и тропинки к церквям, окажутся ненужными дизельные двигатели и спутниковые тарелки на крышах хат. Жизнь непредсказуема в своем течении, поворотах и завихрениях. Однако есть вещи, которые никогда не обесценит время. Чистая плодородная земля, косули в ближайшем лесу, наполненном пением птиц, пасеки у лугов с первозданными травами. Все это ценно не только в моральных координатах. Растет и материальная стоимость такой земли.
Люди всегда смотрели на села, вилледжи, веси, дорфы как на ресурс, подобный месторождению с неисчерпаемым запасом важного сырья. Теперь же настало время патронировать село, воспринимая его частью своей культуры, локального пространства мирного сосуществования природы и человека. Так уже делают британцы, французы, по сути такие же вышедшие из сел этносы, как и украинский. И у них было время, когда на требования окружать поля живыми изгородями из ягодных кустарников селяне вертели пальцем у виска. Но убедившись, что фазаны уничтожают колорадского жука лучше химикатов, а выращенный без пестицидов картофель продается лучше и дороже, изменили свои взгляды.
Есть и другая мотивация. Мы не сможем сделать свои города зелеными, пока не станет зеленым село. Ведь в нем создается биологическое разнообразие и технологии приумножения и сохранения флоры и фауны. Я уж не говорю о туризме, который избегает некрасивых ландшафтов и предпочитает местные чистые продукты. Многие готовы и по бездорожью пробираться к заповедным местам. Дороги можно проложить быстрее, чем возродить экосистему.
Не бог весть какие открытия, все о них знают, но пока не готовы принять новую философию жизни. Мы склонны грустить у брошенных хат, транслировать беды села и сочувствовать оторванным от цивилизации людям. Не знаю точно, сколько продолжается отпевание села, но оно слишком затянулось из-за нашего консерватизма и боязни перемен там, где никогда ничего не менялось, кроме начальства.
