Великий умывальник
Россия обиделась на Порошенко за строчку про немытую Россию. Про рабов, послушных голубым мундирам, подразумевалось. Но досадно именно, что вдруг немытая. С какого перепуга? Упрёк настолько болезненный, что хочется переиначить классика: «Привет тебе, привет, помытая Россия, / Страна свободных горожан, о рабстве знающих только по хижине дяди Тома».
Казалось бы, какая половая разница: что немытая, что помытая - кому какое дело? Вот у Чуковского в Мойдодыре: чистота - онтологическая ценность. Залог любви пространства и будущего зов. От грязнули сбегают вещи, как республики из развалившегося СССР. Может, потому и сбежали, что были недовольны уровнем чистоты (подробнее ещё скажу).
Чехов, как борец за чистоту, полагал, что в человеке все должно быть прекрасно: и душа, и тело. То есть чисто. Да и Набоков считал, что русский плохо моется: плеснёт себе брезгливо пару раз на лицо и подмышки, и сразу за полотенце. У Лескова много рассказывается, как в постреформенную эпоху в деревнях боролись с чёрными банями, пытаясь заменить их более гигиеническими, белыми. А мужики очень не хотели и отвечали на это, пуская петуха: затопи ты мне баньку по-чёрному. То есть баньку без окон, дымохода и со слоем сажи.
Так что делать из Анны Ярославны главную банщицу грязнули-Европы, это вряд ли получится. Мыться Европу научили не славяне (устроить баню просит Византию Вещий Олег в договоре, что отразилось в Повести временных лет), а, скорее, арабы. Когда европейцы сталкивались с Востоком (в Палестине, во время крестовых походов или иначе), то сталкивалось не зло и добро, а грязь и чистота, цивилизация и варварство в обертке средневековья.
И кто был варваром, не умел мыться, не знал наук и медицины, даже крымнашисту понятно. И всю греко-римскую культур-мультур, как вместе, так и по отдельности, вернули Европе именно арабы, они и рукописи, и артефакты сохранили, а европейцы преимущественно сожгли. Очищали от скверны.
Но у нас все равно вопрос: почему при разговоре о многовековом и поэтому особо обидном-досадном-но-ладном русском рабстве, все начинается с вопроса: мыть или не мыть? Подмывать или подождать? Ведь раб совершенно необязательно должен быть грязный. Или обязан?
Давно, усталый раб, замыслил я побег в обитель дальнюю трудов и чистых… Опять раб и опять мечта о чистоте. Неслучайно и первое слово «труд», с трудом у нас тоже трудно (есть блуд труда, и он у нас в крови, то есть в пробирке у продажной девки империализма). Продажной и почти наверняка грязной.
Грязное дело - чистые помыслы, грязные мысли - чистые намерения. Чёрные дела, белая зависть. Грязь и чистота куда отчётливее формулирует русскую идеологию, чем что-либо другое.
Быть знаменитым некрасиво, а немытым можно? Грудь под поцелуи, как под рукомойник. Любовь - попытка помыться. Не мытьем, так катаньем. «Прощай, немытая Россия» можно истолковать, как прощай, грязь несусветная и помойка; здравствуй, чистота и производственная гимнастика в рабочий полдень.
Ещё грязным у нас может быть язык. Не в смысле - географический и с белым налётом, а грязный, склонный к произнесению бранных слов.
Чистота языка в стране, где более столетия почти все образованное сословие говорило на чужом наречии, это особое призвание к чистоте. Чистотой организованный и призванный. Чистый язык, это ещё язык без костей, без очевидных и новых заимствований. Вообще без заимствований нельзя, все языки - как эстафета - происходили и заимствовались от других: почитайте у Фасмера про воду, небо или хлеб, и узнаете, что эти слова столь же заемные, как и все остальное.
Но старые заимствования, к которым привыкли, уже считаются как бы своими (на этом противопоставлении «своего-чужого» слова построил одну из своих теорий Бахтин). Но борьба за чистоту языка и речи давно является составной частью патриотической иллюзии.
Другая тема, почему для понимания, так сказать, духовного (нематериального) мы используем исключительно физические характеристики. Глубокая мысль, чистая правда, высокие помыслы, быстрый ум, низкие поступки. Только физическое обладает определенностью и может быть проверено, а только то, что проверяется, обладает ценностью. Но это где как.
Наташу Ростову заставляют мыть уши и за ушами: Толстой подробен, потому как чистота - дело общественное. И говорит об этом только потому, что девушкам даже перед первым балом мыться не очень хотелось. Бал, все летит, все девушки и жить торопятся, и чувствовать спешат, пытаются записаться в жены-доброволицы вне очереди, а тут - мой уши, как будто он будет проверять, как помыта и подмыта. Съест с кожурой.
Есть ещё возможность нарушить свою чистоту: это как потерять невинность. Или совершить прозападную перестройку или проевропейский майдан. Потеряли невинность, говорят русские патриоты; прощай, немытая Россия, кровью умытая, сообщают нарушители государственной имперской чистоты. Борьба идёт за Чёрное море. Белое никому не нужно. Хотя с другой стороны: чистого и огонь не обожжет, а грязного и вода не отмоет. То есть если ты, Жанна Д’Арк, не врешь, что не ведьма, а святая, то на костре не сгоришь, а, наоборот, как из брандспойта потушишь, что мы и проверим. А Путина, как чёрного кобеля, не отмоешь добела, хоть Шойгу посылай шайки в парилке кидать, хоть Лугового чай заваривать.
В принципе - немытая Россия, это парафраз: земля наша велика и обильна, только порядка в ней нет. Свалка одна. После чего следует приглашение на цветную революцию: приходите и владейте нами.
То есть чистота, как очень часто в России, это фигуральная, а не буквальная чистота. То есть и буквальная тоже, но фигуральная, прежде всего. Нечистый, это не трубочист, а дьявол. Прощай, страна сатаны, говорит Порошенко, которого пустили в Европу, созданную цветными - нечистыми - революциями.
Поэтому обвинить в нечистоте, это то же самое, что сказать, что не в силе бог, а в гигиене. Хотя у бога всего несколько дивизий-то, и все Дзержинского, у него даже райских новобранцев кот наплакал - зато жезл, позволяющий наваривать на нарушениях правил, как у гаишника, полосатый.
Поэтому когда русские реднеки обзывают мусульман чёрными и черножопыми, они, таким образом, освобождаются от конкурентов: мы белые, то есть чистые, но никому ненужные, они же чёрные, их господь пожалел. И испачкал.
К грязному и вода не прильнёт (то есть и Украина отвернётся). Ибо вода грязь не моет и не вымывает, а подчёркивает чистоту. Чистоту нельзя обрести, она пребывает извечно, как и нечистота. И немытая Россия не мыта не потому, что не мыла за ушами, а потому что за чистоту борется, как дворник лопатой по асфальту, ибо обрести ее невозможно, как град Китеж. Он невидимый, потому что чистота не видна, видна только грязь, а чистота - прозрачна, призрачна, нематериальна, она то, чего нет, но очень хочется. Велика Россия, а отмыться нельзя. Не мылься, мыться не будешь.
Одеяло (Украина) убежало, ускакала простыня (Грузия), и подушка, как лягушка (Северный Кавказ) ускакала от меня на лихом белом коне, впереди отряда. Свечка (Казахстан) - в печку. Я за книжку, та (Прибалтика) - бежать, и вприпрыжку под кровать (в Европу, на Запад, туда, где чисто, светло). Если каждому давать. Что такое, что случилось, отчего же все кругом, завертелось, закружилось (все остальные бывшие сов.республики, кроме Армении, у неё свои проблемы с грязелечением) и помчалось колесом?
А все потому, что Россия - немытая, и, главное, помыться негде, нечем и незачем, моются же грязью, а грязью начальник умывальников и мочалок командир не велит. Не принято у предков, говорят.
