Выставка достижений человеческого общежития

Выходец из Киева, живущий ныне в Нью-Йорке художник Владимир Давиденко — настоящий поэт города Большого Яблока. Именно с интервью c Владимиром о Нью-Йорке (см. «День» от 13 июля 2007 г.) началась рубрика «Города и места». Сегодня мы публикуем новую беседу — об одном из городов, составивших Большой Нью-Йорк — Бруклине.

— Когда ты оказался здесь?

— Я осел в Бруклине в 1991 году, после нескольких месяцев скитаний по Восточному побережью; потом я провел полгода в Бронксе, но вернулся.

— Каким было первое впечатление?

— Впервые я попал в Бруклин на третий день пребывания в Новом Йорке (я остановился в Квинсе) — меня привезли на Брайтонский пляж (Брайтон-Бич). Первые импрессии: запах — океан, цвет — коричневый, вкус — похмелье, звук — грохот «надземки». Предоставленный на несколько часов самому себе, я посетил Аквариум. Это было хорошей идеей, так как можно было прислоняться раскаленным похмельным лбом к холодному стеклу, из-за которого за мной наблюдали диковинные рыбы...

— В какой части города ты живешь сейчас?

— В Бруклине я сменил четыре района, но, в конечном счете, заставить себя покинуть обитель на заливе Овечьей Головы (Шипсхэд-Бэй) не смог: это абсолютно уникальное пространство, состоящее из океана и бесчисленных плавающих в нем обьектов (катеров, птиц, морских обитателей, включая доисторических мечехвостов), неперпендикулярных уличных пересечений и характерной живописности пейзажей.

— Кстати, что такое вообще Бруклин: город, один из районов Нью-Йорка, нечто иное?

— Бруклин — это город, составленный из шести городов разного размера. До Грандиозного Соединения в 1898 году Бруклин был третьим крупнейшим городом США. Став городом-районом (на местном языке — «боро»), Бруклин является самым населенным из районов Большого Города. По площади Бруклин уступает только Квинсу, своему соседу по Длинному острову (Лонг-Айленду).

— Каковы основные городские-районные достопримечательности? Как они вписаны в ландшафт?

— Главнейшая из достопримечательностей — океан. Также много уцелевших заповедных районов, практически незатронутых с ХІХ столетия застройщиками. Что до ландшафта, то половина Бруклина (ближняя к Манхэттену) — холмы и возвышенности, половина — равнинная. А части океанского тела создают особые перспективы. Вообще наличие океана придает Бруклину романтический флер и особенную цветовую гамму. Но это там, где он виден. В тех же местах, где он не виден, его присутствие все равно ощущается климатически.

— Давай поговорим об этих местах. Какие из них ты предпочитаешь?

— Мой любимый маршрут — велосипедный путь через весь Бруклин от моего дома на заливе Овечьей Головы до мастерской на Красном мысе (Рэд-Хуке). Я проезжаю мимо старой (до-голливудских времен) киностудии «Витограф» с трубой-обелиском, что медленно разрушается посреди Чащи Леса (Мидвуда), затем — несколько кварталов викторианских изб: некоторые из них не уступают особнякам новоорлеанского Американского района. Потом, чтобы срезать подъем на гору, я пересекаю Перспективный парк (Проспект-Парк), проезжаю мимо двух водопадов, старого квакерского кладбища, Одюбоновского павильона на заросшем ряской пруду с белыми цаплями, мимо Поляны барабанщиков, распространяющих ритмы всевозможных этнических перкуссий. Затем короткий отдых в обсаженном каштанами круглом скверике на вершине горы — и вниз, практически не касаясь педалей, мимо крепости времен «гражданки», мимо старинных домов с садиками — в индустриальный заповедник Говануса. А там — по подъемному мосту через речку имени индейца Говане, под уродливой 100-летней Калверовской железной дорогой, под зеленой скоростной дорогой, напоминающей футуристические фильмы прошлого, по мощеным улицам мимо гигантского заброшенного элеватора, мимо живописных складов и фабрик ХІХ века — к старым трамваям на берегу Верхнего залива. Там — чашка кофе и солнечный закат под музыку в наушниках. Или без наушников — под перезвон бакенов: «дзен-дзен». Статуя Свободы протягивает зажигалку, за заливом медленно загораются башни Манхэттена, порт в Новом Джерси (Нью-Джерси), гора острова Штатов (Статен-Айленд) и корабли на рейде.

— Все-таки самые яркие впечатления выцветают со временем. Что же в Бруклине нравится тебе и по сей день?

— Нравится все вышеперечисленное и близость к Новому Йорку.

— Кстати, о соседе...

— Город-район Манхэттен отличается от Бруклина своей насыщенностью и глобальной значимостью.

— И как у вас относятся к столь заметному соседству?

— Одни в ужасе, другие в восторге. Многие там работают.

— Очевидно, есть ощущение обособленности от остального Нью-Йорка?

— Скорее, в некоторых районах есть ощущение пребывания в другой стране: бруклинский Китай-город (Чайнатаун), русскоязычный Брайтонский пляж, креольско-карибский Восточный Равнинный Лес (Ист-Флэтбуш), хасидский Городской Парк (Боро-Парк).

— Любопытно, ведь первыми на эту землю ступили индейцы, после них — голландцы, однако и от первых, и от вторых ничего не осталось, кроме названий: восторжествовали англосаксы...

— Очень заметны еще и итальянская, латиноамериканская, африканская, китайская, индийская, иудейская, арабская, славянская, карибско-багамская, турецкая культуры. А местная индейская культура похоронена в англизированных названиях.

— А есть ли места в Бруклине, обособленные вдобавок от остального Бруклина?

— Есть заброшенные поселения, вроде Пляжа Герритсона (Герритсон-Бич), или «зазаборные» общины, вроде Морских ворот (Си-Гейт), где присутствие города подвергается серьезным сомнениям.

— Исходя из предыдущего вопроса: кто-либо сожалеет об утрате независимости в 1898 году?

— Старожилы и романтики местечка сетуют об утрате независимости, но большинство, по-моему, вполне комфортно уживается в конгломерате.

— Но все ли бруклинцы идентифицируют себя как ньюйоркцы?

— Это, естественно, характерно для космополитичной молодежи и просвещенных бруклинцев.

— Есть ли у бруклинских собственная гордость? В чем она?

— Бруклинцы иногда напоминают мне киевлян времен Советского Союза, комфортно смирившихся с тем, что они не первая столица, но и далеко не последняя.

— Сделаем вопрос гордости более персонифицированным. Кого из своих знаменитых уроженцев в Бруклине почитают наиболее?

— Джорджа Гершвина, конечно же, а также Аарона Коплэнда, Джозефа Хеллера, Барбру Стрейзанд, Лу Рида, целую плеяду еврейских комиков: Вуди Аллена, Мэла Брукса, Лэрри Дэвида, Джерри Сайнфилда, Джеки Глизона; кто-то почитает Майкла Джордана, Тупака Шакура и Эдди Мерфи, а кто-то — Аль Капоне или мать Черчилля Дженни Джером (я живу на улице имени Джерома — деда Черчилля).

— А, по-твоему, какое достижение здесь наибольшее?

— Главное достижение «Плавильного котла» — отсутствие национальной и религиозной доминанты, что позволяет взращивать интернационализм в соответствии с общегуманными нуждами, а не в угоду лозунгам. Это отсутствие прописных догм вызывает естественную агрессию, вещаемую с колоколен и минаретов недоброжелателей и завистников, имя коим легион (тут хотелось бы вспомнить детей, которые с особым наслаждением разрушают построенный кем-то песчаный замок).

— Каковы самые живучие и популярные мифы о Бруклине, известные тебе?

— Главный миф, формирующий многолетний образ Бруклина, — его провинциальность. Этнические соты Бруклина содержат вязкую патину традиций, с трудом отпускающую на волю.

— При этом Бруклин, со всей очевидностью, город приезжих...

— Это всемирная столица иммиграции.

— Выходит, такого явления, как типичный бруклинец, нет?

— Это сложный вопрос, ибо затрагивает тайны карассов. Следует учитывать разнообразие этнического состава бруклинцев, треть которых афроамериканских корней, чуть больше трети — белые (большинство — итальянских корней, за ними следуют славяне, за славянами — ирландцы), пятая часть — латиноамериканцев. Все эти этносы генерируют свои модели поведения. Но есть, конечно же, и межрасовые типы. Например, жующий субъект в свисающих штанах, в кепке козырьком назад, музыку из его наушников слышно даже сквозь грохот «подземки» (свисающие штаны требуют специального способа передвижения — походки типа «гибкий чувак»). Есть межрасовый тип «солидол» — с цепурой на шее, в куртке «Версаче» или в костюме «Армани», рука в кармане, физиономия типа «Не понял?»; есть — неброская мышино-серая одежда, книжка подмышкой, вкрадчивая улыбка и умение молниеносно выхватывать лишние билетики у театров; есть хипстеры, пролетарии, пижоны и прочие городские персонажи как глобалистического толка, так и ярко-этнического.

— Существует ли специфически бруклинское самосознание?

— Ряд бруклинцев даже не догадывается, что живет на острове. Бруклин — это город поселков-местечек-стоянок. Среди его обитателей, конечно же, немало тех, кто хоть и рассматривает Бруклин как спальный район, но не разделяет пространство ментальными границами. Есть и немало таких, кто выезжает за его пределы только по исключительным оказиям и кто определяет Бруклин единственно доступными эталонами типа «работа-дом», «доктор-гастроном-дом» или «ездила-я-однажды-в-Вильямсбург».

— Каждому мегаполису свойственна собственная субкультура. Можно ли говорить о специфически бруклинской культуре?

— Современная бруклинская субкультура производит ряд интересных явлений в музыке (TV on the Radio, MGMT, Vampire Weekend, Animal Collective, Dirty Projectors, Au Revoir Simone) и в уличном искусстве (Swoon, Elbow-Toe). Это всего несколько примеров из того, что меня увлекает. Насколько эти явления специфически бруклинские, судить трудно, но они здесь, безусловно, уместны.

— Бруклин революционен, космополитичен, консервативен?

— Точнее всего было бы охарактеризовать его всеми предлагаемыми эпитетами одновременно.

— Что и как ты бы здесь изменил, будь на то твоя воля?

— Я бы ничего не менял. Сохранил бы многое.

— Есть ли в мире места, похожие на Бруклин?

— Внешне на него похожи некоторые города Америки, есть черты сходства и с Европой. Ряд бруклинских мест отчетливо напоминают Киев, например. Но бруклинский дух Чистилища-распределителя-между-глобализмом-и-традициями-национальной-идентичности отличается особой драматичностью.

— Какое время года здесь лучше всего?

— Осень. Она придает любому городу особую живописность. Впрочем, Бруклин великолепен и весной — цветущий и пахнущий.

— Случалось ли с тобой здесь особенное, специфически бруклинское приключение?

— Признавая свою бездарность в создании стереотипов, тем не менее, попытаюсь охарактеризовать Бруклин при помощи одного из моих велосипедных путешествий. К слову, Джозеф Хеллер (известный прозаик, автор культового романа «Уловка-22». — Д.Д.), будучи курьером на «Вестерн Юнион», исследовал Бруклин при помощи велосипедных поездок...

Я давно собирался пересечь Бруклин по его самой длинной улице — Бэдфордской авеню. Моим попутчиком был мой друг — фотограф Антон Трофимов (также киевлянин). Бэдфордская авеню проходит от залива Овечьей Головы (Шипсхэд-Бэя) до пролива Восточная Река (Ист-Ривер). Путешествие облегчено наличием велосипедной дорожки, которая, правда, заканчивается на полпути — на площади Гранта. Поначалу мы двигались по ухоженному пригороду, населенному преимущественно итальянскими и русскоязычными бруклинцами (с изрядным вкраплением азиатских домовладельцев — от турков до корейцев). Доехав до Королевского большака (Кингс-Хайвэй), заселенного неортодоксальными евреями, мы свернули на старое голландское кладбище в Равнинах (Флэтлэндс). Голландское кладбище нынче окружено афроамериканской общиной. Было воскресенье, и община предавалась еженедельным ритуалам — из многочисленных церквей и табернаклей доносились религиозные призывы и песнопения. Мы съели по гаитянскому пирожку, по сравнению с которыми киевские «тошнотики» — шедевры диетического питания, и поколесили дальше. Из молитвенных домов стали выходить нарядные афроамериканские семьи — зрелище истинно барочное. В этом окружении мы добрались до другого голландского кладбища в старинном Равнинном Лесу (Флэтбуше) — бывшей столице Королевского округа, вмещающего, собственно, весь Бруклин. Здесь нас накрыл проливной дождь. Мы нашли сомнительное убежище под плакучей ивой посреди голландских захоронений. В какой-то момент дальнейшее продвижение на запад подверглось серьезным сомнениям. Но победила неутолимая жажда приключений. Я приобрел куртку-дождевик в одежной лавке напротив старинной церкви и, одетый по флэтбушской моде, был готов к дальнейшему странствию. Мы поколесили мимо столетних доходных домов, носящих гордые английские имена («Кэмбридж», «Уиндзор», «Уинтроп» и т. п.) вперемешку с еврейскими («Двор Сары»), мимо мощной крепости арсенала Национальной гвардии на Вороньем холме (Кроу-Хилле, облагороженном тоговцами недвижимости до Коронных Высот — Краун-Хайтс), мимо пресловутого перекрестка под названием Бэдфорд Корнерс — легендарного рассадника афроамериканской преступности, и вскорости попали в царство ортодоксальных иудеев. Тут мы ощутили себя не только иностранцами, но и путешественниками во времени. Так мы добрались до Вильямсбурга. Наше внимание привлекла странная хижина напротив Талмудической академии. Лачуга чудом не развалилась до нашего приезда. Гадая, станем ли мы свидетелями ее падения, мы заглянули внутрь. Лачуга оказалась этнической кормушкой. «Что хатити?» — спросил нас практически по-русски бухарский еврей за стойкой. Мы сделали заказ, бухарец дал команду своим латиноамериканским помощникам, и нам выдали кошерную пищу, о качестве которой я умолчу. Пока мы питались в окружении симпатичнейших рыжих детишек и молчаливых мужчин в черных широкополых шляпах, хижина не рухнула. По улице гуляли многодетные семьи, дети почему-то несли красные шарики. Кошерно подкрепившись, мы двинулись дальше. Ортодоксальный Вильямсбург сменился польским Зеленым Мысом (Гринпойнтом). В окнах курили польские мужчины с обнаженными торсами. Вскоре старинные городские жилища ленточной застройки уступили место индустриальным декорациям. Улицы наполнились молодежью богемной внешности. В просветах между домами замаячили башни Манхэттена. Тут Бэдфордская авеню уперлась в Метрополитеновскую — наше путешествие достигло цели. Мы докатили до Восточной Реки, поглазели на башни и отправились в обратный путь. По правде говоря, я до сих пор перевариваю впечатления того путешествия, не говоря уже о сотнях необработанных фотографий.

— Исходя из всего столь завораживающе вышеописанного, с чем или с кем ты сравнил бы Бруклин?

— Бруклин — это всемирная выставка достижений человеческого общежития.