Авиньон — Париж: от фестиваля до антифестиваля

Обычно из фестивальных спектаклей, как из мозаики, складывается портрет, позволяющий к его родовому имени добавить прозвища, экселенции, дразнилки. Прошлогодний Цюрихский — «новаторско пенсионерский в китайском соусе» — в честь великолепного мюзикла в исполнении ветеранов Бродвея и трех театральных групп из Китая; Катовицкий — «трагичный» — все спектакли поставлены по трагедиям, Белградский — «монашествующих артистов» — почти во всех спектаклях молились ортодоксальными и свежесочиненными текстами. С Авиньюнским фестивалем сложно. Никто не смог посмотреть всю программу. В основной за 22 дня — 28 спектаклей. В программе «ОF» 532 спектакля, проходящих на 111 площадках. К этому добавьте утренние саморекламные проходки театральных трупп и вечерние мини спектакли везде, где это возможно, строго по очереди. Город поглощен театральной стихией и рад ей. Цены в отелях поднимаются вдвое и мест нет. Рестораны гремят посудой с утра до ночи. Город бы не отмылся от афиш, если бы их наклеивали на стены. На картонках средних и маленьких, редко в размер полного листа, как картины на веревочках причудливыми гирляндами , иконостасами, самообразовавшимися коллажами, они расцвечивают город призывной таинственностью театра. И все же в сияющей пестроте фестиваля была компонующая доминанта. Авиньонскому фестивалю — 60 лет! Юбилейная программа собрала звезд первой величины.

«Эфемерность» — новая работа Ариадны Мнушкиной. В течение восьми часов из огромного количества эпизодов жизни множества семей ткется полотно с семейным портретом человечества. Все люди являются одной семьей — мысль простая и конкретная. Тысячелетиями не усваивается! Озарение, рождающееся от спектакля, безусловно добавляет света на пути к ее пониманию.

В предыдущем спектакле режиссера «Путешественники» эта же тема исследовалась на судьбах эмигрантов-нелегалов. Гибнущие в водах, под колeсами, на заборах из колючей проволоки, бегущие от насилия ,они жизнью своей оплачивают право каждого человека на свободу, достоинство и равенство. Постановочный приeм в обоих спектаклях один. Все сцены исполнители играют на двигаемых незанятыми в них актeрами платформах. Но если в первом случае таким образом создаeтся образ беспрерывного бега, то во втором герои и их проблемы представлены для рассматривания со всех сторон. Впрочем, постоянным в любых местах показа спектаклей театра «Дю Солей» остаются открытые для зрителей гримерная и театрально-полевой буфет блюд из пяти с актeрами в роли официантов и самой Мнушкиной, в качестве шеф-повара и главного распорядителя.

Из сладкой патоки небытия через насилие, непонимание, жестокость, к смерти с отяжелевшей квадратной головой — вот и все, что называется жизнью. Этот сюжет буквальными образами рассказывает Ромео Касталуччи в спектакле «Эй, девчонка!».

После полуночи в старинном соборе у алтаря из стекающей массы освобождается тело. Юное существо почти теряется в тумане. Меч на льняном холсте раскаляется, запах гари ведет ЕЕ. Она подымает меч, облачается в холст с прогоревшим от меча крестом и начинает бой со злом. Сначала побеждая, вызывая воодушевление, после первого же поражения оказывается преданной, избитой и изгнанной. Голова — портретная копия актрисы в удвоенном размере, в финале увеличенная еще в два раза, переносится на черное туловище негритянки. Снова дословно: голова пухнет, тело чернеет от жестокости. Толпа озверевших мужиков гонит ее по кругу за смелость, за мужественность и за женственность тоже. «Жанна, Анна, на, а...»

И в этот момент три стеклянных круга — хрустальные мечты — срываются из- под купола и разбиваются в дребезги.

В хэппининге Родриго Гарсиа герои — арабские юноши, живущие в пыли на мусорнике. Балуются, подначивают друг друга. Потягивают пивко, садятся в круг и начинают тереть. Слэнг точен: из тeрок возгорается пламя — драки. Бесцельной и безрезультатной. Перемирие, танец. Не жизнедеятельность, а существование в человеческом теле. Тупость бытия порождает уродство жизни. Словно в наркотическом безумии, тела начинают метаться по сцене в ритм со взбесившимися бочками — барабанами. Юноши обнажаются, обливают друг друга кетчупом, маслом, обсыпают мукой, обкладывают кругами теста — сырая в размер сцены пицца начинает пузыриться и закипать. Люди — быстропортящаяся пища для червей и все! Потом каждый вымоется, переоденется в чистое и прокомментирует свое фото периода младенческой невинной наготы. И все зададут один и тот же вопрос: почему все рождаются одинаковыми, но кто- то в грязи и голоде, а кто-то исходно одарeн роскошью людского бытия? Оказывается, не такая безобидная вещь — неравномерное владение цивилизационными благами. Так было всегда. Но сегодня «домик — Земля» стал очень маленьким. Неловкое движение Чернобыля задело соседей на другом конце планеты. Есть ли пути к общечеловеческому равенству? Мальчишки на мусорнике спорят об этом. Думают ли об этом на вершинах власти?

Великолепная Саша Вальц о том же — цивилизация и человек не совместимы. Плоды мечтаний, неутомимое творчество, поиски и труды человека оказываются наказанием и проклятием. Спектакль «Инцидент» сделан в новомодном стиле дизайн- театра и игрался в полумраке самолетного ангара.

Места действий: серебряная сфера — внутри подушки и телевизор; холодильная камера, анфилада комнат с витринными окнами, прозрачный куб, деревянная клетка, параллелепипед с ленточным окном по периметру, переходная площадка с зарешеченной дыркой в полу во втором, опоясанном лестницами уровне.

По углам ангара на светящихся подвесках шесть качелей- маятников, в центре — прорабская будка, как знаменатель под кудрявым числителем. Эта декорационная дробь в финале станет целым, когда, бросив все забавы и суррогаты бытия, люди заметят потерю ребенка.

Это событие обретает масштаб краха мотивов жизнедеятельности. Строительная площадка цивилизации движением качелей-маятников отбивает последние секунды. Потеря будущего означает забвение былого и смерть сегодняшнего. Все акценты концентрируют внимание в точке сбора актеров. Зрители, до того курсировавшие по разным местам действия, присоединяются к ним. Ангар становится безбрежным, а все в нем находящиеся оказываются горсткой людей — посланников человечества, миссия которых — найти ребенка.

Поиски смыслов бытия, ростков завтрашнего в каждодневном, неуничтожимость прошлого, ответственность перед мгновением и вечностью, — резкие вопросы, тонкие нюансы, ваяли послание юбилейного Авиньонского фестиваля. Слова его отзовутся, и не только в театральном мире. И, может быть, еще более точным станет оно благодаря спектаклям дискутирующего с формой и принципами организации Авиньонского Анти-авиньонским фестивалем в пригороде Парижа.

Аренда помещений, принятия обязательств на год вперед для участия в знаменитом фестивале не по карману молодым и экспериментирующим труппам. Да и вряд ли им удалось бы компенсировать расходы, а тем более достичь прибыли поисковыми работами. Впрочем, без финансовой поддержки эксперименты в театрах любых стран невозможны!

Единственный увиденный мною на антифестивале спектакль по пьесе С.Мрожека «В открытом море», разматывая обертки отстранений, являет собственное и вполне оригинальное прочтение современной классики. Умирающие от голода в болтающейся после кораблекрушения спасательной шлюпке вполне осознано решают съесть одного ради выживания других. Обычно особую остроту обретает сама постановка такого вопроса. В данном случае остаться людьми предлагается через превращение убийства в ритуал спасительного жертвоприношения. «Красота спасeт мир?» — привычное утверждение становится вопросом, а ответом на него звучит смех творцов — участников спектакля. Спасeт ли антифестиваль ростки нового в театре? Ответ за опытным и неискушенным зрителем, за профессиональным и наивным, требовательным и великодушным! Ибо единственное, без чего не существует театр — не сцена, не текст и даже не актeр, а ЕГО величество зритель.