Школа ненависти

5. Закономерно, что идейный и моральный разгром москвофильского движения в Галичине засчитывается галичанам как их «самое большое преступление» против священного единства славянских народов-братьев. Собственно, в этом просматривается не столько тоска о том весьма примитивном и ретроградном общественно-политическом движении как сознание того, что Галичина выработала в истории какой-то «иммунитет» к панславистским и, в частности, русофильским идеологиям и влияниям. Сами же москвофилы, которые сформировались в середине XIX в. под влиянием славянофильских идей и на российские государственные средства (лидеры — Д. Зубрицкий, А. Петрушевич, Б. Дидицкий, И. Наумович и др.), были явлением грустным и безотрадным. Люди очень провинциальные, без мировоззрения, они отрицали факт существования украинской нации и языка, обосновывали холуйство пере д Россией и в то же время подхалимство перед Веной. Создав за царские деньги мощную социально-культурную систему, они почти не оставили никакого следа в науке и литературе. Неудивительно, что крупнейший галицкий интеллект — Иван Франко — уже в своих ранних художественных сатирах описал москвофилов как карикатуру на здравый смысл и цивилизационный труд. Они проиграли историческую борьбу галицким национал-демократам (народовцам) и социалистам, потому что абсолютно не отвечали политическим, культурным и национальным запросам галицкого общества, а не потому, что их «разгромила австрийская власть», как описывается это постыдное поражение обычных приспособленцев в российской имперской мифологии. Ведь в России, да и в других европейских государствах, например, социалисты-революционеры находились под еще большим государственным террором власти, но ведь, однако, оказались способны и на массовость, и даже на победы. Поэтому и эта версия демонизации Галичины выглядит обычным историографическим ляпсусом, если присмотреться к ней внимательнее.

6. Попытка представить Галичину как явление «культурно ненормальное» на общем поле украинской и «славянской» духовности является настолько вульгарной фальсификацией, что трудно определить, чего в ней больше: элементарного незнания истории украинской культуры или ослепленной ненависти? Часто эта мифологема строится на выявлении вполне естественной региональной галицкой ментальности и диалектных особенностей языка, что и отражает часто галицкая литература, например. Но отличия и в языке, и в психологии между галичанами и жителями других регионов Украины являются настолько мизерными, если для сравнения сопоставить региональные отличия таких стран, как Испания, Италия или Германия, что подобные мифологемы воспринимаются только как обычное зло. В каждой большой по территории стране диалектно-культурные отличия — явление обычное и закономерное. Это, собственно, не столько проблема, сколько духовное богатство определенной страны. Иные ментальность, творческие архетипы, языковая образность — это новые грани видения и переосмысления мира, а не какая- то «угроза» или «патологическое отклонение». Представьте, какой однотипной была бы, например, испанская литература, если бы она не отражала рыцарского духа кастильцев, мечтательность галисийцев, усиленную эмоциональность андалузийцев, средиземноморские радость и жизненный оптимизм валенсийцев или утонченно- причудливый творческий дух каталонцев! Существование галицкой традиции в украинской литературе с ее романтикой гор, рационалистической настойчивостью в создании художественных мостов к Западу, с ее глубинным, почти мистическим традиционализмом, очаровательной поэтикой провинциальной жизни, философским вниманием к деталям, с ее прекрасным ощущением пограничья культур и народов — разве это «ущербность», «минус» для целой украинской культуры?

«Галиция как дырка от бублика» — так назвал когда-то свое эссе в «Новом литературном обозрении» (2000, №45) известный российский писатель и критик, родом из Украины, Игорь Клех. (См. http// magazines.russ.ru/2000/45/main 17 — p.r.html). Название символическое и показательное для человека, преисполненного имперской поверхностностью к краю, в котором пришлось жить и формироваться. Оно в то же время передает всю кардинальность нежелания видеть и воспринимать Галичину, которая является действительно существенным препятствием для распространения российского имперского мышления. Интересно, что И. Клех дополняет галицкие «грехи» еще и темой еврейства, мол, Галичина исторически была переполнена евреями, все выдающиеся еврейские таланты этого края (Бруно Шульц, Захер-Мазох, Георг Тракль, Йозеф Рот и др.) выражали какую-то духовную «мутность», моральную «грязь», интеллектуальную искусственную причудливость. Это превосходство почему-то выдается за «преимущество» носителя «чистой имперской культуры», а не какой- то там «австро-венгерской» мути.

7. Межвоенная и военная история Галичины — это самый «черный» период ее развития в российской интерпретации. Не случайно в советское время 99% галицкой истории и культуры этих времен было просто запрещено. Объясняется это тем, что после войны за независимость и государственность Западноукраинской Народной Республики начался удивительный подъем во всех сферах галицкого общества. Динамика политических партий, рост национального сознания масс, бурное развитие журналистики, науки, культуры, выдающаяся роль УГКЦ, функционирование качественных идеологий — вот его основные составные. И главное, галицкое общество было особенно мобилизовано, «наэлектризовано» национализмом — деятельностью подпольной ОУН. Десятки тысяч молодых людей — страстных, волевых, действенных — влились в подпольное революционное движение, а потом — в УПА, проникнутые фанатичным героизмом, культом свободы и национального достоинства. Сначала борьба против польской власти, потом — против советской власти и немецкой оккупации чрезвычайно закалила целое поколение. Вместо традиционного типа политически активного украинца — приземленного и мелочного, несколько малоросса, пришло поколение романтиков революции, людей с железным характером и жертвенной натурой, с мечтой о величественном, прекрасном и судьбоносном для целой Европы воскресении Украины. Они знали, за что умирали: за возрождение Припонтийской цивилизации, за качественно новую геополитическую судьбу Восточной Европы, за новые исторические возможности для украинской нации, веками «запертой в погреб» внеисторического небытия. То, что националистическое движение в СССР было так суперкатегорично и фантастически очернено и оболгано, имеет свое логическое объяснение. Москва всегда понимала, что моральной победы над ним она так и не добилась (известный факт: регулярные части Красной Армии почти не воевали против УПА, потому что их «разлагала» идейная и моральная позиция украинского подполья, с УПА воевали, в основном, специальные войска НКВД). Волевой национализм ОУН — это был тот камень, который — даже разбитый и распыленный с водой — проникал в почву и там опять твердел. Поэтому в советской мифологии специально была распространена абсурдная и абсолютно неисторическая мифологема о «коллаборационизме и продажности ОУН немецкому фашизму». Сегодня уже вышло в свет в Украине достаточно научной литературы, чтобы полностью развеять этот миф. Здесь назовем только одно издание: «Україна у Другій світовій війні в документах. Збірник німецьких архівних матеріалів». Т. 1—4/ Зібрав і впорядкував В. Косик. — Львів, 1997—1998 рр.» Из этих документов четко видно, что немецкая оккупационная власть на западноукраинских землях главным своим врагом и опасностью считала ОУН С. Бандеры и нещадно боролась с ней. Цинизм советского антиукраинского пропагандистского мифотворчества проявляется еще и при другом обобщении: фактически УПА была самой большой и самой действенной партизанской армией во всей тогдашней Европе, которая полностью самостоятельно, без какой- либо внешней поддержки, боролась против нацистской Германии (в пиковое время — 1944 г. — ее численность достигала 100 тыс.). Все другие массовые партизанские движения сопротивления, в том числе и крупнейшие — во Франции и Югославии — получали материальную и военную поддержку извне, украинцев не поддерживал никто — ни Запад, ни Восток, понятно. В невероятно тяжелых условиях, противодействуя в несколько раз большей по численности тоталитарно-репрессивной силе, украинское националистическое движение продержалось еще почти 10 лет после окончания войны в 1945 г. Этим оно «законсервировало» моральное и психологическое сопротивление советской системе и идеологии в Галичине. Могло ли такое произойти без широкой народной поддержки, без действительно органического слияния ОУН—УПА с западноукраинским обществом в защите и утверждении его национальных интересов и идеалов?

8. И последние «преступления» Галичины и галичан: они так никогда и не «вписались» в советскую систему ценностей, общественно-идейных ориентаций и ментальных стереотипов. Это был, наряду со странами Балтии, Грузией и Арменией, один из наибольших «островов» несоветскости и нерусифицированности на гигантском пространстве СССР (страны Средней Азии и Северного Кавказа имели свою специфику, и это нужно анализировать отдельно). СССР, его политическая и социальная структура, идеология, геополитическое значение были для Москвы идеальной формой и средством русификации других народов. Поэтому любое сопротивление этому процессу воспринималось на русских «верхах» как «абсолютное зло», что-то абсолютно враждебное и для будущей истории ненужное. Негативные стереотипы были запущены и в массовое сознание советского общества. Вспомните, сколько пренебрежения, нетолерантности и глубинного подозрения было вложено в понятие «чурки», «западенцы», «прибалты». Это действительно был внутренний цивилизационный конфликт в СССР. Потому что это государство с его официальной идеологией деспотизма, пренебрежения к законности, агрессивности в отношении Запада (Европы), воспитывающего стадные инстинкты в массах, и в то же время с большой самовлюбленностью («Мы — самая передовая страна в мире!» — типичный лозунг советской пропаганды), замкнутостью от внешних влияний, бесхозяйственностью, с ориентацией на примитивность быта и т. п. выражала все основы и ментальные архетипы евразийской цивилизации, а не восточнославянской православной цивилизации. Евразийство — это внешняя европейская культура и общественные формы, и внутренняя склонность народа к гражданской пассивности, безответственности и слепому повиновению. Кстати, все выдающиеся идеологи сегодняшней путинской России признают целесообразной именно эту форму цивилизационного развития империи: европейская культура, технологии и социальные структурные формы как средства развития при одновременном сохранении главных условий русского «порядка» (читай — деспотии), традиций (читай — политической покорности масс) и духовных субстанций (читай — ксенофобии и самовлюбленности, невероятного превосходства и амбициозности в отношении других, «малых» народов).