Что такое социальный капитал?

Как «День» уже сообщал в субботу, в Киеве впервые с публичной лекцией выступил доктор Френсис Фукуяма, директор программ международного развития в Университете им. Джона Хопкинса. Политолог Френсис Фукуяма относится к числу наиболее незаурядных аналитиков Соединенных Штатов. Он входил в штаб планирования Государственного департамента в бытность Рональна Рейгана и Джорджа Буша-старшего. После книги «Конец истории», вызвавшей интерес во всем мире, в Германии недавно появилось его последнее произведение «Строительство государств, вызов мировой политике». В Украине он выступил по приглашению Фонда Виктора Пинчука и Консорциума Экономического образования и исследований в связи с реализацией совместного проекта — создания Киевской школы экономики.

Предлагаем вашему вниманию текст лекции Френсиса Фукуямы.

Я очень рад быть здесь, в Украине. Это мой первый визит в эту страну, которая подает большие надежды. Я почувствовал необыкновенное гостеприимство украинцев. Итак, я хочу поздравить Консорциум экономического образования и исследований и пожелать успехов Киевской школе экономики. Я считаю, что идея ее создания была просто прекрасной по тем причинам, к которым я вернусь в конце своего выступления. Так что я искренне желаю вам всего самого лучшего!

Я считаю, что тема моего сегодняшнего выступления особенно важна для посткоммунистических государств. Это вопрос социального капитала и его продукта — общественного доверия. Я немного стесняюсь говорить о социальном капитале в аудитории, где собралось такое количество экономистов, потому что экономистам всегда немного трудно понять концепцию, которая: a) не имеет согласованного определения и б) которую чрезвычайно трудно измерить. Почти десять лет назад я присутствовал на конференции, посвященной социальному капиталу, которая была организована Всемирным Банком. На конференции присутствовали Кен Эрроу и Роберт Соло. Сначала были выступления и обсуждения, а потом, в конце конференции, Роберт Соло, экономист по профессии, с очень грустным лицом отметил: «Знаете, я понимаю, что это очень важная проблема экономической науки. Но я просто предложил бы Вам выбрать другое определение, чем «социальный капитал». Поскольку, когда речь идет о других видах капитала, я понимаю, что это, как это измеряется, и знаю, как представить это в экономических моделях. Следовательно, почему Вы не можете назвать это «общественными отношениями» или как-то иначе?» Но, на мой взгляд, это отражает тот факт, что термин «социальный капитал» представляет собой попытку применить экономическую метафору для обозначения определенного явления, которое на самом деле очень сложнoe. Но, несмотря на это, по моему мнению, чрезвычайно важным было понимание современной экономической жизни.

Я дам свое определение социального капитала. На мой взгляд, социальный капитал — это нормы, неформальные нормы или ценности, которые делают возможными коллективные действия в группах людей. Это может быть как малая группа, состоящая из двух друзей, которые, например, помогают друг другу переехать на другую квартиру, или большая группа, скажем корпорация, или, в некоторых случаях, общество в целом.

Возможно, первым, кто обратил внимание на социальный капитал, был великий философ Алексус де Токвиль, французский аристократ, автор книги «Демократия в Америке», думаю, одной из лучших аналитических работ, посвященных американскому обществу.

Он не использовал термин «социальный капитал». Но, посещая Соединенные Штаты Америки в 30-е годы XVIII столетия, он отметил, что американцы пользуются тем, что он назвал «искусством объединения». То есть он почувствовал, что, в отличие от сограждан в его родной Франции, американцы могут объединяться в разнообразные добровольные общества: литературные клубы, религиозные общества, группы борьбы с рабством. Это позволяло объединить действия слабых людей и, по его мнению, было очень важно для успеха американской демократии. Согласно его высказыванию, это была «школа демократии», или, как мог бы сказать экономист, социальный капитал в такой форме создал дополнительные моральные нормы, которые сделали возможной демократию. Но, на мой взгляд, именно это понимание сущности проблемы служило определенной базой для более основательного ее осмысления другими учеными в течение нескольких последних десятилетий.

СФЕРЫ ПРИМЕНЕНИЯ

Возможность неформального сотрудничества имеет большой смысл для экономики, политики и общества в целом. Я только кратко охарактеризую эти сферы его применения. Конечно, в сфере экономики люди могут сотрудничать, применяя формальные правила, контракты, правовое регулирование в целом, которые мы считаем очень важными в системе формальных правил, создающих возможности для сотрудничества между людьми. С другой стороны, если люди честные, они пользуются определенной взаимностью и не действуют беспринципно, даже имея такую возможность. Это существенно снижает уровень так называемых операционных расходов. По этой причине общие расходы на ведение бизнеса снижаются. Это также положительно влияет на экономику и улучшает способность людей сотрудничать в качестве предпринимателей для решения проблем и для жизни в целом. Но даже в условиях наиболее развитого правового общества, например, в Соединенных Штатах, существование общественного доверия, на мой взгляд, до сих пор имеет решающий смысл по причинам, к которым я вернусь немного позже. В политической жизни эта возможность сотрудничать в рамках правового общества, опять же, имеет решающее значение для того, чтобы демократия на самом деле была действенной. Я считаю, что здесь, в Украине, мы можем отыскать свидетельства такого явления. Поскольку именно эта способность сотрудничать в политических объединениях, группах, объединенных общими интересами, неправительственных организациях, средствах массовой информации, профсоюзах и других формах организаций обеспечивает честность правительства. Если демократическое правительство не контролируется внешними группами и внешними государственными структурами, у него на самом деле нет мотивации для того, чтобы не быть коррумпированным, отзываться на пожелания граждан и тому подобное. Но я считаю, что одна из очень приятных неожиданностей начала XXI столетия — то, что гражданское общество, которое, по мнению многих людей в Соединенных Штатах, было относительно пассивным в Украине, вдруг активизировалось в период оранжевой революции. Это оказало очень серьезное влияние на качество демократического правительства, существенно повышая требования к его ответственности и, конечно же, к возможности сделать его более прозрачным.

Наконец, у социального капитала имеются важные направления применения в самом обществе. Именно социальный капитал позволяет социальным группам, церквям, неправительственным организациям предоставлять услуги — в области образования, здравоохранения и обеспечивать все виды социальной защиты для остального общества, без необходимости обращаться непосредственно к правительственным структурам. В частности, в Соединенных Штатах, многие социальные услуги не находятся в компетенции государства. Одна из причин того, что Соединенные Штаты имеют относительно мало государственных программ социального обеспечения по сравнению с Западной Европой состоит в том, что большое количество социальных услуг предоставляются непосредственно другими частями гражданского общества. Таким образом, существование социального капитала является очень важным во всех этих измерениях.

Однако, к сожалению, это не всегда так. Например, вспомним одно из широко известных исследований, посвященных регионам с низким уровнем социального капитала, которым всегда была Сицилия и южные области Италии вообще. Великий политолог Эдвард Бенфилд в исследовании, посвященном маленькому городу на юге Италии 50-х годов, для того, чтобы описать существующие там социальные нормы, выдумал термин «аморальная семейственность» («amoral familism»). Он отмечал, что существует определенная общая норма, которую соблюдают люди. Ее можно сформулировать приблизительно так: «Ты должен сотрудничать только с членами своей основной семьи и пытаться использовать всех остальных. Поскольку, если ты первым не будешь использовать их, то они будут делать это с тобой.» Но он заметил, что в селе, исследование которого он проводил, практически отсутствовало гражданское общество, добровольные объединения любого типа, в отличие от северных областей Италии, где существовало намного больше таких групп.

Полученный эмпирическим путем факт относительно причин разницы в производительности труда, которая наблюдается в южных и северных областях Италии в течение многих лет, был очень хорошо задокументирован Робертом Патнемом из Гарвардского университета. Во многих отношениях воздействие социального капитала, которое в последние годы распространяется в разных частях света, можно проиллюстрировать большим количеством примеров. Например, это можно наблюдать в Азии, поскольку все страны Восточной Азии очень стремительно развиваются в течение последних нескольких десятилетий. Однако природа этого роста в разных частях Восточной Азии, на мой взгляд, является совсем разной, по причине разных элементов социального капитала. Как правило, мы воспринимаем этот регион как однородный конфуцианский культурный регион. Однако, на самом деле это не так. Например, Япония, по моему мнению, с этой точки зрения абсолютно отличается от Китая. Я считаю, что в Китае сущность социальной системы конфуцианства заключается, в своей основе, в определенной идеологии относительно семьи, согласно которой обязательства и взаимные отношения между членами группы, объединенной семейными связями, более важны, чем обязательства перед безличностной властью, каковой является государство. Так, например, в традиционном китайском обществе, если ваш отец совершит преступление, полицейские постучат в вашу дверь и спросят: «Где твой отец?», каждый, кто следует традиционной философии конфуцианства, скажет: «Не выдавай своего отца, потому что обязательства перед отцом важнее обязательств перед государством.» Очень интересно влияние этого явления на организацию предприятий в Китае, поскольку в тех частях Восточной Азии, где существует свободный рынок, а именно в Гонконге, Тайване и тех частях Народной Республики Китай, где были проведены рыночные реформы, большая часть предприятий — семейные предприятия. Конечно, семейные предприятия являются источником бизнеса и предпринимательства почти в любом обществе. Но очень интересен факт, касающийся этих регионов Китая и заключающийся в том, что эти предприятия остаются семейными предприятиями по форме, даже если они растут. Например, в Гонконге в течение длительного периода с 1950-х до 1990-х годов средний размер фирмы, измеряющийся количеством сотрудников, фактически снизился. Но причина этого состоит в том, что в этой системе культурных ценностей семейному предприятию довольно трудно принимать других членов, которых нанимают на работу только благодаря их профессиональной и управленческой способности, и доверять этим людям, вместо того, чтобы просто нанимать родственников, которым можно доверять по причинам, корни которых следует искать в национальной культуре. Так, например, в третьем поколении китайской семьи бизнесменов дети идут изучать историю культуры или что-то еще. На этом этапе семейное предприятие вместо того, чтобы объединиться в иерархическую структуру управленцев с профессиональной системой управления, распадается, и его заменяет другой семейный бизнес, который поднимается снизу. Это не означает, что экономика Китая не может развиваться; но промышленная структура этого региона благоприятна для фирм сравнительно малого масштаба. В Японии — абсолютно другая ситуация. Япония никогда не была обществом с конфуцианской системой ценностей. Следовательно, обязательства, которые японцы имеют к безличностным государственным органам власти, всегда являются более важными, чем обязательства перед семьей. Поэтому в ситуации, когда ваш отец совершил преступление и полицейские хотят знать, где он, в японском обществе вы выдадите своего отца, потому что ваши обязательства перед государством важнее обязательств перед семьей. Но, с моей точки зрения, одной из причин, благодаря которой Япония на сравнительно раннем этапе индустриализации смогла создать корпорации очень крупного масштаба, управляемые иерархиями профессиональных менеджеров, было на самом деле то, что в японской культуре глубоко укоренилось негативное отношение к непотизму (кумовству). Там компанию не отдавали своим детям вместо того, чтобы принимать на работу людей, которых выбирают благодаря их профессиональным качествам. Но именно по этой причине в процессе индустриализации в Японии возникли такие гиганты как «Мицубиши», «Мицуи», «Сумомото», которые выросли из небольших семейных предприятий, но уже в конце XIX столетия были большими компаниями с иерархической структурой управления. Этот контраст между Японией и Китаем воспроизведен во многих других частях света. Если, например, вы поедете в Латинскую Америку (а я делаю это довольно часто), вы поймете, что в экономике практически каждой страны Латинской Америки от половины до двух третей национального валового продукта контролирует группа компаний, находящихся под контролем 10, 20 или 30 ведущих семей. Но снова, как и в Китае, вы увидите особую структуру промышленности, где существуют конгломераты, занимающиеся различным бизнесом, без какого-либо очевидного взаимодействия между собой. Например, это может быть туристическое агентство, сталелитейная компания и предприятие розничной торговли — их всех будет объединять не определенная экономическая логика, а то, что ими владеют разные члены большой семьи. Эта промышленная структура пустила очень глубокие корни в политическую структуру. Те же компании, как правило, проводят в этих обществах довольно олигархическую политику.

Но я считаю, что это одна из причин высокого уровня коррупции среди должностных лиц во многих странах Латинской Америки. Например, бразильцы говорят, что одни моральные нормы существуют для семьи, а другие — для улицы. При этом уровень нравственности, проявляемый человеком к незнакомым людям, отличается от того, как он относится к членам собственной семьи. Но именно по этой причине в Бразилии, особенно в ее бедных северных регионах, существует эта фатальная комбинация семейного, олигархического бизнеса и очень коррумпированных политиков этой части Латинской Америки. Это явление повторяется и принимает разные формы в разных частях света. В Китае группы, объединенные семейными связями, очень большие. У жителей юга Китая можно получить информацию о ряде поколений, поскольку люди отслеживают своих предков до единственного общего предка огромное количество поколений. Но благодаря этому можно выбирать из большого резерва рабочей силы. У жителей южных областей Италии сотрудничество не выходит за границы основной семьи, и потому является чрезвычайно ограниченной возможной разновидностью общественного сотрудничества.

На такие наблюдения относительно культурной разницы в организации промышленности можно отреагировать просто: «Это несовременные общества. В них не развито современное правовое регулирование, тогда как организация каждого современного общества базируется на формальном коммерческом коде и судебной системе. Для ведения бизнеса вы не должны полагаться на своих двоюродных братьев и сестер, родственников и школьных друзей». Я считаю, что в большей степени это правда. Одно из самых серьезных превращений, которое мы пытаемся осуществить в процессе развития — это установление набора формальных правил, которые создают деловые отношения прозрачными, а также делают отношения между гражданином и правительством ответственными и прозрачными, и тому подобное. Поэтому мы не оспариваем тот факт, что во многих отношениях мы хотим заменить социальный капитал формальными институтами. Однако даже в Соединенных Штатах, даже в высокотехнологическом постиндустриальном обществе можно увидеть результаты воздействия социального капитала, способствующие определенным видам предпринимательской деятельности. Анна Ли Саксиниан — преподаватель отделения градостроительного проектирования в Баркли, провела очень интересное сравнительное исследование развития Силиконовой Долины и района Шоссе 128 в Бостоне. Она, по существу, утверждает, что именно благодаря социальному капиталу Силиконовая Долина в Соединенных Штатах стала таким источником предпринимательства, генератором инновационных идей, каковым в полной мере так и не смогло стать Шоссе 128.

Но причина этого, на самом деле, очень интересна. Основой этого, в первую очередь, были не родственные отношения, а скорее определенная культура Района Залива (Bay Area), где люди использовали, скажем, то, что они имели одинаковый уровень образования. Например, предшественником большинства компаний этого региона, специализирующихся в отрасли полупроводников, является компания под названием Fair Child Semiconductor. Следовательно, многие люди, которые стали крупными промышленниками в этом регионе, на самом деле были коллегами. Многие из них вместе учились на инженерном отделении в Стенфорде или Баркли и были в свое время друзьями. Но, я думаю, любой человек, знающий, что такое программные продукты с открытым исходным кодом, или знакомый с общей культурой Силиконовой Долины, поймет, что существует определенная норма относительно взаимодействия. Эта норма, некоторым образом, возможно, происходит из культуры хиппи 60-х годов XX столетия, но большое внимание в этой культуре уделяется обмену ценной интеллектуальной собственностью.

Существует известная история, в которой задействованы компании AMD и Intel, два гиганта в отрасли производства компьютерных процессоров. Компания AMD получила определенное капитальное оборудование на шесть месяцев раньше, чем Intel. В течение нескольких последующих месяцев инженеры разбирали эту машину на части, чтобы понять принцип ее работы. Но когда инженеры компании Intel получили такие машины, они просто пошли к своим коллегам в компании AMD и сказали: «Как вы приводите эту машину в действие?» Инженеры из AMD рассказали им об этом. Следовательно, если вы посмотрите на этот факт в контексте рациональной модели максимизации полезности, вы не увидите в этом никакого смысла. Эти компании были абсолютными конкурентами. Поэтому у них не было никакой причины предоставлять интеллектуальную собственность своему конкуренту. Но ведь они это сделали. Но причина, по которой они это сделали, была связана с существующими нормами. Существовала определенная норма относительно взаимного обмена... Но опять же, именно это лежит в основе операционной системы Linux. Все эти программы в свое время предоставлялись бесплатно, но все эти коды становились общим достоянием из-за предположения, что эта норма взаимного обмена в конечном итоге обеспечит преимущества и помощь, оказанная другим людям, вернется в форме интеллектуальной собственности, которая будет легкодоступна для использования. Саксиниан приводит аргументы в пользу того, что это является основанием для... вы знаете, считают, что компании в Силиконовой Долине чрезвычайно разрознены и что там существуют условия жесткой конкуренции, но она утверждает, что именно эта разновидность социального капитала — обмен интеллектуальной собственностью между инженерами в долгосрочной перспективе — была одним из факторов, способствовавших развитию Силиконовой Долины.

В ПОСТКОММУНИСТИЧЕСКОМ МИРЕ СУЩЕСТВУЕТ ДЕФИЦИТ ИМЕННО НЕФОРМАЛЬНЫХ НОРМ

Теперь мы попали в другую часть света. Мне кажется, что во всех посткоммунистических странах существует особая проблема, связанная с социальным капиталом и доверием, из-за марксистско-ленинского наследия. Марксизм-ленинизм был политической системой, преднамеренно адаптированной для истощения социального капитала. Теория состояла в том, что партия и государство является центральной организационной структурой всего общества, и что государство потом будет преднамеренно нарушать существующие связи, удерживающие вместе профсоюзы, предприятия, церкви, разные частные организации и заменять эти горизонтальные связи между обычными людьми вертикальной связью между гражданами и самим государством, затрагивая даже связи в главной ячейке общества — семье. Например, если вы вспомните Павлика Морозова... Кажется, в Москве, как мне известно, был памятник — я не уверен, существует ли он там до сих пор... Но подумайте об этом. Павлика Морозова почитали за то, что он сдал свою семью НКВД. Следовательно, это еще один поучительный пример того, что лояльность по отношению к правящей верхушке является более важной, чем любая разновидность вертикальной лояльности. К сожалению, большевики имели возможность культивировать такие нормы в течение 70 лет, и разрушать (существующие)... Знаете, прежде всего следует отметить, что Российская Империя в 1917 году, на мой взгляд, была относительно слабой с точки зрения социального капитала по сравнению со странами Западной Европы. То гражданское общество, которое тогда фактически существовало, было преднамеренно разрушено в процессе комодитизации государства коммунистической партией. Следовательно, после падения коммунизма, в этой части света был намного более сильным дефицит социального капитала, но это имело разные проявления: например, отсутствие верховенства закона. У вас есть официальные правила, но, я думаю, любой человек, понимающий принцип действия правовой системы, осознает, что здесь присутствует чрезвычайно важный нормативный компонент. Если люди на верхушке судебной и политической иерархии не руководствуются нормой, которая гласит: ты сам должен подчиняться закону — то никто на низших ступеньках иерархии не будет подчиняться закону. Поэтому на возникновение чрезвычайных трудностей, возникающих во время создания нормативной основы формальной системы в этой части света, большое влияние имело истощение неформального социального капитала, то есть — навыков сотрудничества. Уровень преступности (обычной преступности, мафии и уличной преступности), который вырос после падения коммунизма, на мой взгляд, был еще одним свидетельством того, что единственными средствами регулирования, которые существовали для людей во многих коммунистических странах, были формальные репрессивные меры, применяемые полицией. Но после того как этот аппарат исчез, у людей не оказалось внутренних ценностей, благодаря которым они хотят быть законопослушными независимо от того, наблюдает ли за ними полиция.

Очень интересно посмотреть на общество с высоким уровнем социального капитала, которым, по моему мнению, является Япония. Япония — одна из наиболее безопасных стран в мире. С точки зрения обычной преступности она безопасна не потому, что есть большое количество полицейских на душу населения или множество драконовских наказаний. Я считаю, что эта страна безопасна в большей степени благодаря тому, что соседи уделяют внимание друг другу и способны навести порядок на основании неформальных норм, не прибегая к официальным принудительным мерам. Но я считаю, что в посткоммунистическом мире существует очень острый дефицит именно таких неформальных норм. В этом заключается проблема. Существует вопрос: что необходимо делать для того, чтобы получить больший социальный капитал? Впрочем, если этот анализ проведен правильно, как нужно развивать эти нормы и возобновить определенный уровень доверия как между гражданами, с одной стороны, так и между гражданами и правительством, с другой. Но, на мой взгляд, это — одна из наиболее сложных проблем. Я объясню вам, почему эта проблема так сложна с точки зрения государственной политики. Социальный капитал может создаваться в экономической системе. Если вы будетe изучать стандартное введение в теорию игр, вы будете знать, что в классической дилемме заключенных, за которыми внимательно наблюдают, равновесие Неша не создает оптимальных общественных условий. А в так называемой «повторяющейся дилемме узника», наблюдается постепенная эволюция нормы взаимодействия. Проще говоря, все это означает, что в процессе обычного взаимодействия между людьми будет существовать собственная заинтересованность каждого в развитии нормы относительно взаимодействия, поскольку, в конечном итоге, если вы помните о том, какой человек был честным, это создает основания для общественного доверия. Но условия, при которых такое спонтанное установление доверительных отношений является возможным, являются очень специфическими.

Элеонора Остром в своей книге, посвященной общим ресурсам, в разной форме указывает на то, что этот принцип лучше всего срабатывает в маленьком содружестве, являющемся ограниченным, стабильным и сравнительно однородным с точки зрения этноса, религии и других дифференцирующих факторов. Поэтому спонтанное создание такого доверия не происходит в разнородном, большом содружестве глобального типа. С чем же остаетесь вы? По моему мнению, вы остаетесь с относительно ограниченным набором средств, позволяющих увеличивать уровень социального доверия. На самом деле, очень большое значение имеет правильное понимание роли государства. Это связано с тем, что роль государства может либо разрушить социальный капитал, либо создать базу для социального капитала, в зависимости от степени или способа ее вмешательства в общество. Мы уже проходили такие ситуации, когда государство, которое много вмешивается в общество, разрушает социальный капитал. Таким был весь опыт марксизма- ленинизма. Французское государство, приведшее к возникновению общества с низким уровнем доверия, было другим примером, когда централизованный государственный аппарат брал на себя слишком много функций, которые следовало оставить рынку или гражданскому обществу. Поэтому, в долгосрочной перспективе это негативно влияло на возможность добровольного сотрудничества между людьми. С другой стороны, отсутствие государства, отсутствие базовых формальных правил, предоставляющих такие базовые общественные блага, как безопасность на улицах или верховенство права — или отсутствие набора формальных правил, на основании которых люди могут взаимодействовать, также является очень вредным для социального капитала. Поскольку именно такая совокупность формальных рамок, ограничивающих человеческое поведение, потом позволяет спонтанно устанавливать доверительные отношения и определенные нормы между людьми. Таким образом, как мне кажется, правда состоит в том, что социальный капитал часто является результатом нерациональных факторов: общей религии, общей этнической принадлежности, или, например, общего травматического опыта, который получила определенная нация, что порождает общество, где люди понимают друг друга и работают друг с другом и тому подобное. Нельзя использовать это как вопрос государственной политики. Но можно создать условия, при которых появится больше возможностей для спонтанного создания доверительных отношений.

Я не знаю, каким с этой точки зрения является положение Украины. Но, конечно, положительным моментом есть наличие у вас сегодня активного гражданского обществa, которое в очень важный момент политического противостояния смогло привести украинское правительство к ответственности. Но я считаю, что в долгосрочной перспективе... Знаете, я думаю, что это рождение, это начало развития социального капитала в вашем обществе. То есть я лишь хочу сказать, что если вам нужен больший общественный капитал — поддерживайте его. Но еще я обещал вернуться к вопросу образования. Последний вопрос заключается в том, что социальный капитал нередко является продуктом особого типа образования. Профессиональное образование является не просто передачей определенных фактов, знаний и методик. Это также процесс обучения моральным нормам, благодаря которым профессиональные стандарты становятся выше собственных интересов профессионала. И это — своего рода определение профессионализма. Я на самом деле считаю, что одно из преимуществ, что дает такое высшее образование, состоит в том, что оно культивирует определенные нормы, которые становятся важным источником социального капитала. И, видимо, поэтому я снова возвращаюсь к вашему проекту, к Консорциуму экономического образования и исследований (EERC) и к той хорошей работе, которую вы проводите в процессе предоставления образования новому поколению профессиональных экономистов Украины. Благодарю вас.