«Идущие на смерть приветствуют тебя!»

Хвылевой всего полгода не дожил до сорокалетия. Это было страшное время, время смерти и разрушения, убийства всего продуктивного и творческого, что сумело выжить в Украине. В украинской литературе 20-х годов вновь и вновь встречается фраза «morituri te salutant» — ритуальная фраза римских гладиаторов: «Идущие на смерть приветствуют тебя [Цезарь]». Не только Хвылевой шел на смерть. Почти всех его современников, участников бурного литературного возрождения, ожидали смерть, репрессии, вынужденная эмиграция. Одним словом, так или иначе их заставили умолкнуть. Один из немногих выживших, Юрий Смолич, более 30 лет назад написал, что все их поколение считало Хвылевого старшим братом; старшим не по годам, но по таланту. Украинская революция создала ситуацию, похожую на то, как Чарльз Диккенс говорил о Французской революции, — лучшее из времен и худшее из времен. Хвылевой стал лидером поколения, попытавшегося создать новый мир лишь для того, чтобы оказаться принесенным в жертву созданному ими идолу.

«Расстрелянное возрождение» было Золотым веком украинской литературы и украинского культурного процесса в прошлом столетии в целом. Вот что произошло тогда: в 1923-м, на XII съезде ВКП(б), был сделан шаг в поддержку нерусских народов Советского Союза, а именно, принята так называемая политика «коренизации». Поскольку украинский народ был самым многочисленным среди нерусских, а УСРР — самой важной, то местная версия этой политики, названная «украинизацией», оказалась шире и глубже. Именно в этом заключается одна из причин, почему для ее подавления понадобилось уничтожить уцелевшие кадры Компартии в Украине, лояльную к национальному коммунистическому режиму интеллигенцию и миллионы безвинных крестьян, заморенных голодом в 1932 — 1933 гг.

Так или иначе, когда украинские коммунисты получили приказ «украинизироваться» и поддерживать все украинское, они исполнили его в своей обычной авторитарно-бюрократической манере. Людям буквально приказывали учить украинский, и многих это возмущало. Однако новое поколение писателей породило целое созвездие блестящих талантов, равных которому не было и нет в истории украинской литературы. И не было в том созвездии ни одной звезды, сиявшей ярче, чем звезда Хвылевого, бесспорного вожака литературных львов 1920-х.

Восемьдесят лет спустя мы можем лишь воображать себе, какие фантастические возможности виделись им вокруг, в самой атмосфере, которой они дышали. Их народ, подавляемый в течение многих столетий, оказался лицом к лицу с современным миром. Мастера слова были настоящими пионерами — в языке, в основном приспособленном к требованиям повседневной сельской жизни, им нужно было найти слова, чтобы выразить тонкости эйнштейновской теории относительности и идеи, лежавшие в основе их попыток создать новый мир, в котором их народ и язык заняли бы подобающее место. Вопросы, которые люди этого поколения задавали и на которые пытались ответить, были столь широки, что их пристало бы задавать богам, размышляющим над созданием нового мира, — ведь они считали, что участвуют в создании совершенно новой культурной вселенной. Как должна развиваться украинская культура? В каком направлении? Что ей следует взять за образцы? Что это должна быть за культура? Уже одно то, что такие вопросы задавались, помогает представить себе энтузиазм тех, кто считал себя творцами нового мира.

Читать Хвылевого — наслаждение. Так, покойный Юрий Шевелев писал, что Хвылевой любил аромат слов, сплетая их в арабески, выстраивая в меланхолические процессии и расставляя в танце. В его произведениях есть и юмор — как в сатире о местной пролеткультовской группе, члены которой были настолько воинственны, что в гудении поездов им слышалось «Кэ-Пэ-Бэ-Уууу», и трагедия — как в размышлениях о собственном двойственном отношении к революции, которая так много обещает и так мало исполняет (тема его «Я (романтика)» и частично уничтоженного романа «Вальдшнепы»).

Член партии и самый популярный украинский советский писатель своего времени, Хвылевой взял на себя миссию выразителя идей своего творческого клана, бросая вызов ограничениям, которые всегда были ненавистны писателям, и формулируя их коллективное видение украинской пролетарской культуры, которая должна была стать европейской, порвав с опекой российской культуры. Он противостоял ограничениям, которые, как он чувствовал, налагали традиции Тараса Шевченко, сделавшего больше, чем кто-либо, для определения того, что такое «украинство», и сети обществ «Просвіта», стремившихся нести украинскую культуру крестьянам, даже если иногда для этого приходилось разбавлять ее до уровня, соответствующего, как они считали, деревенским жителям. Его способ противостояния снижению уровня украинской культуры заключался в том, чтобы ассимилировать наивысшие достижения европейской культуры, не прибегая к посредничеству культуры русской, которая налагала серьезные ограничения на украинство в прошлом и, пожалуй, продолжает это делать и по сей день.

В своих попытках найти союзника в противовес доминированию русской культуры в Украине Хвылевой даже изобрел теорию украинского культурного мессианства — «азиатский ренессанс», — основанную на постулате об уникальном положении украинцев. С одной стороны, это был в прошлом колонизированный народ, которому объявили, что в качестве части Советского Союза он достиг национального освобождения, но он имел собственные национальные меньшинства, чьи права он должен был защищать. С другой стороны, это была европейская нация, способная овладеть достижениями европейской культуры, которые он считал наивысшими в истории человечества; достижениями Запада, который теперь — и тут он развивал мысль Освальда Шпенглера — пришел в упадок в результате загнивания капитализма, и его вот-вот должны были потеснить с мировой сцены освобожденные народы колониального Востока.

Будучи европейской страной и имея за спиной все величие европейской культурной истории, Украина могла бы послужить передаточным звеном, распространяющим это величие на Восток, и возглавить «азиатское возрождение» народов, объединившихся в антиимпериалистической борьбе за мировой коммунизм, который он понимал как социальную справедливость, хотя и воплощаемую небезупречно. Хвылевой считал, что это не подразумевает ни малейшей нелояльности к Советскому Союзу, который являлся, по его мнению, военным и политическим союзом, объединившимся на защиту социализма от враждебного капиталистического мира. Однако, как он полагал, это не распространялось на культуру, в которой Украина должна была сыграть свою уникальную, исторически прогрессивную роль.

Этот поистине новый взгляд нашел сторонников среди влиятельных лиц в Москве, откуда 26 апреля 1926 года Иосиф Сталин послал письмо «товарищу Кагановичу и прочим членам ЦК КП(б)У». В нем осуждались взгляды М.Хвылевого как представляющие «теневую сторону украинизации» и которые могут повести к борьбе против русской культуры как таковой и «ее наивысшего достижения — ленинизма». Будучи подвергнутым осуждению с самой вершины Советской власти, Хвылевой вынужден был признать, что пал жертвой национального уклонизма, «хвылевизма». Однако под защитой влиятельных друзей в украинской партийной элите, в особенности Наркома образования и самопровозглашенного Комиссара по национальному вопросу Николая Скрипника, он продолжал играть центральную роль в культурном процессе своего народа и оставался наиболее читаемым украинским советским писателем своего времени, как показывает статистика по украинским библиотекам, приведенная в статье Костя Довганя «Украинская литература и массовый читатель» («Критика» № 8, 1928).

Тогда же нависла угроза и над его литературными трудами: в ходе оргии навязанной сверху паранойи и правоверности, сопровождавшей так называемую культурную революцию, начатую в связи с начинающейся коллективизацией и «ликвидацией кулачества как класса», литература и культура были стреножены. Отныне все должны были писать и думать одинаково. Годом раньше диссиденты, члены Компартии Западной Украины, пригласили Хвылевого уехать за границу и стать их идеологом. Он отказался. Возможно, именно это сделало неизбежной его безвременную кончину. Однако пока что он сохранял свое влияние и был назначен членом Организационного комитета по созданию Союза украинских писателей; основан он был через год после смерти Хвылевого.

В статье Аркадия Любченко, секретаря ВАПЛИТЕ (Вільної асоціації пролетарських літераторів) — группы Хвылевого, говорится, что в 1933-м, в разгар антиукраинского террора, связанного с именем сталинского сатрапа Павла Постышева, Хвылевого послали в сельскую местность, где он своими глазами увидел ужасы Голодомора. Вернувшись, он попытался объяснить своим товарищам по партии, что все это — страшная ошибка, но понял, что это отнюдь не ошибка, а преднамеренная политика. Именно осознание этого факта привело писателя к депрессии, закончившейся самоубийством. Из его собственных писем, опубликованных только после обретения Украиной независимости, видно, как для писателя все яснее становилось, что аресты его единомышленников — украинских писателей — были явно направлены на уничтожение всего того, что он стремился создавать и развивать. По какой-то из этих причин — а возможно, по обеим сразу — он покончил с собой 13 мая 1933 года. Его «романтический витализм», любовь к жизни во всем ее блеске, уступил место «социалистическому реализму», изображавшему жизнь такой, какой она должна была выглядеть в глазах власти; но какой ей не суждено было стать, как это было прекрасно известно всем тем, кем эта власть правила.

Книги Хвылевого, которые так любили его соотечественники, были запрещены. Государство сделало вид, будто его и подобных ему никогда не существовало, а все их творчество — отрава, подброшенная врагами подлинного социализма. Таким образом Украина оказалась отрезанной от своих величайших сокровищ, и только после обретения независимости этот клад был заново открыт. Восстановление истории и возрождение этого грубо остановленного литературного процесса продолжается в современном пост-геноцидном украинском обществе. Это часть общего процесса выздоровления. Сколько времени на него потребуется — не знает никто. По крайней мере, процесс этот начат, и память о Миколе Хвылевом — важная его составляющая. Двухтомник сочинений писателя, изданный в 1991 м в издательстве «Дніпро», должны прочесть все, кто хочет понять, чем могла бы стать Украина и чего лишился мир. Преступность геноцида заключается не только в гибели миллионов, но и в гибели тех личностей, которые говорили от имени этих миллионов. В 20-е годы самым чистым и звучным голосом Украины был голос Миколы Хвылевого.

Конец подлинного социализма на самом деле начался еще в конце 80-х годов, когда Николай Жулинский впервые отважился серьезно заговорить о таких фигурах, как Хвылевой, на страницах газет («Литературная Украина» и других). Можно еще вспомнить такие фигуры, как Михаил Грушевский — не только величайший украинский историк, но и глава Украинской Центральной Рады в 1917 — 1918 гг., или Александр Шумский, лидер «боротьбистов» — украинских эсеров, оставивший украинское дело ради большевистского. Он был арестован в 1933 г. и позднее, после возвращения из ГУЛАГа, убит по приказу Сталина и его доверенного лица — Лазаря Кагановича. Чтобы полностью понять трагедию Украины в ХХ веке, надо прежде понять, как высоко возносились все они в своих надеждах и как глубоко же были обмануты. М.Хвылевой еще в 1920-х понял, что что-то идет не так, — ОГПУ и его вездесущие информаторы были везде. Взгляды писателя оказали влияние даже на таких непримиримых антикоммунистов, как Дмитрий Донцов и Степан Бандера.

Микола Хвылевой сделал четкий выбор: Украина в Европе или же — Малороссия (памфлет «Україна чи Малоросія?»). Сейчас, в 110-ю годовщину со дня рождения, стоит перечитать произведения писателя, попытаться понять трагедию его жизни и контраста между видением им прекрасной коммуны за холмом и страшной реальностью — убийством нации, голодной смертью миллионов, подавлением всякой независимой мысли, исходящей откуда угодно, кроме Москвы, которую газета «Правда» в 1934-м назвала столицей рабочих всего мира. Москва, конечно, в этом не виновата: ее жители по большей части прекрасные люди. Однако те, кто правил от их имени, виновны так же, как авторы недавних нападок на акцию «Дня», поддержанную многими другими, когда свечи были зажжены в память о безвременно погибших в тридцатые годы. Не все эти люди были сельскими жителями. Микола Хвылевой заслуживает не просто свечки в окне, но вечного огня, горящего в память о нем в наших сердцах.