Настроение прошлого

— Чем является фильм о Щербицком — развенчанием мифов, попыткой осмыслить уроки истории или «реставрацией»?

— Ни первым, ни вторым, ни третьим. То, что называется эпохой Щербицкого, — это времена моей юности и молодости. Это все плюсы и минусы того времени, внушение каких-то своих ностальгических представлений, ощущение того, как нас везде зажимали. Все события, о которых идет речь в фильме, были связаны с моей биографией, мироощущением. Т.е., этот фильм — не просто фильм о Щербицком (хотя это фильм о Щербицком!), а сложный конгломерат. Это осмысление, фильтрация через себя, через собственную биографию настроений того времени, ощущение того, что происходило со мной, с моими коллегами, с интеллигенцией вообще. Но это взгляд не на моменты типа «Ура!» с песнями и концертами, «Киевскими» тортами, когда собирали все коллективы и так проявляли почтение к партии и советской власти. Я даже не могу определить конкретно жанр этого проекта. Но мне это было бы и неинтересно. Ведь я хотел, чтобы это была все-таки авторская программа, мое человеческое и творческое отношение к такой неоднозначной, но, бесспорно, очень интересной фигуре как Владимир Щербицкий.

Наша съемочная группа посетила Днепропетровск и Днепродзержинск, те места, где начиналась карьера Щербицкого, — и школу, и институт, и Днепродзержинский коксохимический комбинат. Но не для того, чтобы выписать хронологию жизни, а чтобы почувствовать и во времени, и в пространстве весь тот холод и отчужденность. Сейчас это абсолютно другие места с другой аурой. Мы не просто снимали какие-то географические точки, связанные с биографией Щербицкого, а сегодняшнее настроение тех городов.

— Планируется ли силами «Укртелефильма» снимать фильмы о других знаковых политических фигурах новейшей истории?

— Я думаю, что в этом даже есть настоятельная необходимость. Потому что у нас остались только богатейшие архивы. Но они снимались по канонам своего времени. Мне кажется, что такая эпоха, как вторая половина ХХ века, нуждается в освещении (не говорю уже о временах Ленина, Кагановича, временах, когда Украина страдала в кровавых тисках). Нужны и фильмы о наших современниках, которые жили и работали еще тогда, — например, о той же Валентине Шевченко (председатель Президиума ВС УССР с 1985 по май 1991 г. — Ред. ). Нужны фильмы и о харизматических фигурах сегодняшнего дня — той же Нине Матвиенко. И не с точки зрения того, что это — певица, это —художник, а тот был диссидентом. А с точки зрения какой-то политической, общественно-национальной значимости для Украины. Это обязательно нужно делать. Потому что прошло уже десять (пройдет пятнадцать, двадцать) лет, как мы якобы стали абсолютно свободными от всего на свете. Даже — от собственной памяти. И те материалы, архивы, на базе которых что-то можно сделать, покрыты пылью. Но хотелось бы говорить и думать о собственном прошлом. И таким образом разбираться в своем времени и в самих себе. В конце концов тот черный период нашей жизни и истории Украины, когда можно было ограничиваться только тем, чтобы кого-то обвинять, уже миновал.

— Но почему, на ваш взгляд, исторической тематике отведено так мало времени на украинском ТВ? Зрителю не интересна история?

— Наше телевидение базируется на рейтинговых программах, на том, что может принести быстрые деньги, которые иногда не очень хорошо пахнут. Но пока что нет осознания, что есть новейшая конъюнктура, сугубо бизнесовая, и есть конъюнктура государственная. Те, кто имеет деньги и возможность поддерживать финансово какие-то телепроекты, не заинтересованы определять нас как нацию, народ. То есть не рыться в грязном белье, а разобраться в нашем прошлом, проанализировать. Создается впечатление, что благодаря нашим масс-медиа вообще происходит какое-то зомбирование украинского человека. Люди приходят вечером, прикипают к «ящичку». А там можно получить только такую информацию, благодаря которой человек начинает понимать: он — винтик в этом обществе, он — никто, человек, у которого нет интеллекта, стремлений, ему не интересны ни искусство, ни культура. Он усваивает какое-то безразличное отношение к жизни. И потом ему не хочется к чему-то стремиться, делать какие-то активные шаги в этой жизни. Хотелось, чтобы наше общество как-то изменилось, проснулось, поняло, что мы — тоже люди, у которых есть история и есть колоссальные достижения.