Милосердие кошмара

Специфика «Вільної сцени» в том, что это в первую очередь волевой, индивидуальный проект одной персоны, одного режиссера — Дмитрия Богомазова. Богомазов — любимец той части киевской публики, что устала от неповоротливого консерватизма больших репертуарных сцен. Собственно, и сам Дмитрий — выходец из репертуарного Киевского театра драмы и комедии на Левом берегу Днепра. После скитаний по чужим подмосткам в начале этого года молодому режиссеру удалось наконец осуществить мечту, вынашиваемую любым собратом по его цеху — создать свой театр.

«Вільна сцена» заявила о себе очень любопытным спектаклем по Э. Т. А. Гофману «Горло». Уже тогда явственно обозначились приметы стиля нового театра: непременная живая музыкальность, — под каждый спектакль сочиняется оригинальная музыка; обильный монтаж постановочных аттракционов; непременные комические акценты даже в драматичных сюжетах. Иными словами, представления «Вільної сцени» тяготеют к праздничной по исполнению и камерной по форме театральности.

В «Морфии» много узнаваемых моментов. Художник Александр Друганов вновь выстроил в гулком зале галереи подобие лазарета. Много больничного белого. Пространство для игры разделяют по диагонали белые и прозрачные ширмы. За ними больничные койки с бледной, флуоресцентной подсветкой. Богомазов также остался верен себе, смонтировав сценарий спектакля из совершенно разных, что важно, недраматургических источников — «Записок молодого врача» и «Морфия» Булгакова и стихотворений Кандинского.

Центральное отличие от предыдущей постановки — в распределении актерской энергии. Это помогает, кстати, и придать большую организованность текстовому материалу, местами слишком разнородному. Фактически, «Морфий» — моноспектакль, однако героя играет не свита (очень смешная и изобретательная, как в «Горле»), но атмосфера. Перед Виталием Линецким стоит сложнейшая задача — передать картину сознания, постепенно распадающегося под воздействием мощных допингов — с одной стороны, и глубочайшего, катастрофического отчаяния, разъедающего его доктора Полякова, — с другой. И сделать это без надрыва, через ироническое отстранение и особого сорта фатальный юмор. Линецкому, с его трагикомическим талантом, это удается. Его доктор — и смешон, и страшен в своем падении. По сути, все события в жизни сценического Полякова развиваются по логике овеществленной галлюцинации. Это также заслуга как партнеров Линецкого по игре (из них особенно выделяется Владимир Цывинский — своего рода альтер-эго героя, его оживший дневник), так и сценографа Друганова, и композитора Данилы Перцова, непосредственного исполнителя музыки — Александра Кохановского. Выстроенный Другановым госпиталь усилиями Перцова и Кохановского наполняется странными звуками, шумами, обрывками мелодий. Персонал больницы то и дело превращается в хор, психоделический кордебалет, вторгающийся в тяжелые сновидения героя. Вкупе с остальными постановочными эффектами (из которых особенно запоминается «человек-стрелка», неумолимо надвигающийся на Полякова в финале) все это создает действительно наркоидную, инфернальную обстановку, в которой и финальное умирание заплутавшего доктора, встречающегося с давным- давно покинувшей его женой, оперной певицей, — лишь одно из видений. Однако, несмотря на всепроникающую логику кошмара, в «Морфии» есть неявное, не сентиментальное милосердие — ко всем отчаявшимся.

Конечно, у этой премьеры достаточно недостатков. Но это уже издержки роста, развития, вполне устранимые. Главное, что «Вільна сцена» подтвердила характер, заявила о себе как об интереснейшем, непохожем на иные, сценическом организме. На фоне всеобщей упоенности отчаянием в отечественном театре — почти вызов.