Слава СТЕЦЬКО: «Я не хочу завершения. Я хочу работать дальше»

— Пишите о судьбе, — сказала мне главный редактор. — Кстати, очень интересный человек — Слава Стецько, председатель Конгресса украинских националистов. Это — личность.

И вот я уже стою перед массивной дверью Конгресса украинских националистов. Набрав полные легкие воздуха, тяжело выдыхаю: у-ф-ф и решительно нажимаю на звонок. Дверь сразу же открывается.

— То пани корреспондент — полька? — приветливо улыбается усатый «вуйко».

— Та яка я полька? Батько дійсно, з вінницьких поляків, мати з Сибіру, я більшу частину життя прожила в Києві. А народилася на Крайній Півночі, в Норильську.

— У Норильську? — вуйко бросается ко мне, как к любимой племяннице.

— У Норильську? — слышится еще чей-то радостный возглас из-за угла, и к нам спешит еще один дядечка «в летах».

Наперебой они расспрашивают меня о том, о сем. В моей родной тундре они были в ссылке. И чувствуется, воспоминания у них... самые приятные. Мне сразу становится легко и хорошо. Страх перед националистами исчезает. Я прекращаю напрягаться, составляя в уме фразы на украинском в переводе с русского. Осмелела: простят.

С волнением жду председателя Конгресса украинских националистов. Вот и пани Слава. Из Верховной Рады. В черном шелковом костюме. На лацкане — изящная брошь. Красиво уложены волосы. Легкая походка. Приветливое лицо. Вот тебе и старейший депутат парламента...

Давать интервью председателю Конгресса украинских националистов не привыкать. Идеи, задачи, взгляды? — пожалуйста! А просто «про жизнь» свою?.. Пани Слава явно хочет пойти мне навстречу. Мягко улыбается и ... опять говорит о политике. Потом я поняла: в общем-то, кроме этого, у Славы Стецько ничего не было. Эта женщина в прямом смысле всю себя отдает борьбе за независимость Украины. Нет, я не перепутала глагольные времена. Именно отдает, а не отдавала. День Независимости — это хорошо. Но это далеко не та независимость, какой для своей Родины Слава Стецько желает и ради чего работает уже более полувека.

— Пани Слава, ну, расскажите, где родились, где учились, почему, в конце концов, выбрали такой необычный для женщины путь?

— Родилась я в живописном селе Романовка на Тернопольщине. Все, даже несколько живших там польских семей, говорили по-украински. В шестой класс я пошла в народную школу в райцентре Теребовле. Это старый княжий городок. Наставницей в классе была полька. Ей не нравилось, что я говорю по-украински. Однажды она ударила меня линейкой по руке: «Мови по польськи!»

Это меня страшно обидело. Я остро почувствовала, что — украинка. И что нас притесняют. Во мне все взбунтовалось. Потом в польской гимназии я тоже чувствовала, что к украинским детям не очень хорошо относятся. Это не касалось конкретно меня. Я получала высокие оценки. Очень хорошо знала латынь, историю, математику. Была в «троице» лучших, в которую входили полька, еврейка и я.

Мои родители были украинскими патриотами. Старший брат — член ОУН. Поляки посадили его в тюрьму. Вырастая в такой атмосфере, я не могла не протестовать, когда унижали патриотические чувства. В гимназии мы организовали кружок. Разбивались на «пятерки» или «тройки». Возглавляли их старшие гимназистки. В чьем-нибудь доме или в теплое время в лесу изучали историю Украины. Читали, рассказывали младшим.

1939 год. В Западную Украину приходят большевики. Чтобы избежать ареста, перебираюсь в другую местность. Меня «внедряют». Я — директор школы в селе Юшковцы. Живу в Девятниках. Заочно штудирую философию. Во Львовском университете. В моей школе действует подпольный центр. Со старшинами, с оружием. Однажды, когда чистили оружие, произошел взрыв. Пришлось оставить школу и уйти в глубокое подполье.

— А чем вы занимались во время войны?

— Входила в партизанскую группу. После того как немцы прорвали границу и двинулись вперед, а большевистская армия отступала, мы заняли город Бибрку. 30 июня 1941 года во Львове был провозглашен «Акт про відновлення самостійності України». И в Бибрке мы собрали большое собрание (съехались все крестьяне) и объявили о самостоятельности.

Мне 21 год. Я очень активно работаю. Во Львове изучаю политехнику. Под конец войны, когда большевики снова взяли Львов, по поручению ОУН выезжаю за границу. Сначала — Вена, потом — Бавария, Мюнхен. В Мюнхене дольше всего и прожила. Ярослава Стецька бандеровцы освободили из тюрьмы перед самым падением рейхстага — чтобы вести переговоры о создании украинской армии. Это был нонсенс. Был уже конец. Нужны были другие методы работы.

Мы поженились. В 45-м в Мюнхене была созвана Конференция подневольных народов. Создан Антибольшевистский блок народов. Мой муж возглавил его. Я входила в провод связи, в центральный комитет. И редактировала журнал «АБН-кореспондентс», выходивший на английском, французском, немецком, испанском, португальском языках. Чтобы не путать Ярослава и Ярославу, я всегда подписывалась Слава.

В антибольшевистский блок входили представители всех подневольных народов Советского Союза и подкоммунистической Центральной Европы. Эмиграции были разбросаны по всему миру — в Южной и Северной Америке, в Австралии, на Ближнем Востоке, даже в Индонезии. У нас была цель: организовать украинские сообщества и развивать контакты с другими подневольными народами. Поэтому мы с Ярославом постоянно путешествовали. Где территории огромные — в Канаде и Австралии, работали по полгода. Выступали с докладами, устраивали пресс-конференции, встречались с молодежью, с государственными деятелями. Делали все, чтобы вызвать интерес и симпатию к Украине. Надо было убеждать народы поддерживать эмигрантов из подкоммунистических стран морально и политически. Нам шли навстречу. В защиту прав подневольных народов, в том числе украинского, в ООН выступали премьер-министр Канады Дифэнбэйкер, глава американской делегации Стивенсон, представитель Филиппин Феликс Серрано.

Мы рассказывали о сталинских лагерях. О забастовках в Темиртау, Норильске, Воркуте, Караганде. О бесчеловечном подавлении восстания в Кингире. Там по указке из Москвы против восставших пустили танки. 500 украинок, одевшись в национальные костюмы, с песней вышли вперед. Были уверены: на женщин не посмеют наехать. Однако танки не остановились...

Эти события описывали очевидцы — представители других национальностей, выехавшие после освобождения за границу. В годовщину голодомора наша молодежь взяла семь гробов (считалось, что погибших — семь миллионов, а позже сообщили, что — десять) и бросила во двор большевистского посольства в Канберре, в Австралии. Против советского режима молодежь выступала с акциями протеста перед ООН, московскими амбассадами в столицах разных стран. Вывешивали плакаты, распространяли литературу, старались проникнуть во дворы посольств и передать призывы к освобождению из советских тюрем политзаключенных — Чорновила, Лукьяненко, Плюща, Валентина Мороза, других. В общем, работа была долговременной и многогранной. И все — ради самостоятельности и независимости Украины. Считаю, что прожила бурную и достаточно интересную жизнь.

— Пани Слава, а где же лирика?

— Лирика? — пани Слава подумала-подумала и глаза ее вспыхнули. — Вспомнила. В 57-м году мы приехали в Сайгон. Я одета по моде. В льняном платьице. Но для жаркого влажного климата это был наихудший вариант. Ткань не пропускала воздух. Попала, видимо, на сквознячок, заболела. Надо готовить выставку, а я лежу. Нервничаю. Пью лекарства. Вдруг ко мне впархивает стайка вьетнамок. Человек десять. Мило щебечут: «Мы за вас целый день молились в церкви». Это были католички (последствие господства французов). Смотрю на них, таких хрупких, нежных, в воздушных платьицах. Мотыльки да и только. По сравнению с ними наши женщины выглядят как солдаты в сапогах. Прекрасно так на душе было. А потом защемила тоска. Вспомнила своих соотечественниц. Как они месят ногами грязь по сельскому бездорожью, как, не разгибая спины, копаются в земле. И ничего, кроме этого, не видят. Даже паспортов не имеют. Жалко мне их стало.

Кстати, сама Слава Стецько впервые получила паспорт во Львове в 1991 году. Приезжала она на празднование 30 июня 50-летия со дня провозглашения «Акта про відновлення самостійності України» (в 1941 его зачитывал Ярослав Стецько). Потом опять уехала в Мюнхен. Потом — путч. Слава снова во Львове, а вскоре в Киеве. В октябре 92-го ее избирают председателем Конгресса украинских националистов. Весной 93-го партию регистрируют. Возможно, Слава Стецько стала бы народным депутатом еще в 94-ом году. Вступила в борьбу за мандат, но тут оказалось, что она... не гражданка Украины. Паспорт, выданный во Львове, означал всего лишь «почетное гражданство». Вот такая штука произошла с председателем Конгресса украинских националистов. С ней, которая никогда не принимала чужого гражданства, оставалась верной Украине и боролась за ее независимость. Разъезжая по всему миру, Слава Стецько всю жизнь прожила как «дисплэст пэрсенс» — безгосударственная персона...

В марте 97-го были довыборы в Ивано-Франковском округе. Она набрала 86,6 процента голосов. Перед присягой пани Славу предупредили: «В зале будут кричать, свистеть, но вы не обращайте внимания, читайте текст». Она не обращала внимания. Так же, как в мае нынешнего года, когда ей поручили привести к присяге новый депутатский корпус.

«Половина зали квітне, половина — в’яне». Таким довольно емким заголовком статьи одна из молодежных газет охарактеризовала ту «присяжную» ситуацию в Верховной Раде. Слава Стецько выдержала. Ей ли не выдержать эти «мальчишеские шалости» после того, что она пережила на своем веку!

...А может, достаточно о политике?

— Пани Слава, хоть чуть-чуть о личном. Вот, какой у вас распорядок дня?

— Встаю в 6.30. Делаю «малорухомку» — немножко разминаюсь. Купаюсь в ванне (душа у меня нет). Пью кофе. Ем овсянку. И иду в Верховную Раду. Если нет заседания комиссии, то после полудня еду к себе в Конгресс. Часа полтора работаю. Потом опять — в Верховную Раду. В 18 часов снова возвращаюсь сюда, принимаю людей, занимаюсь партийными делами. Работаю до 9-10 вечера. И наконец — домой. Слушаю новости. Немного читаю прессу. Ложусь в постель и за одну минуту засыпаю, как ребенок.

— Так бывает у людей со спокойной совестью...

— Да, меня ничего не гложет. Только изредка червоточит душу один момент, связанный с той майской присягой. Событие, несомненно, историческое. Для меня и моих единомышленников. Но я не согласна с теми, кто говорил: «Это почетное завершение». Нет, я не хочу завершения. Я хочу работать дальше. На благо моей Украины.