Как ставить украинскую классику сегодня?

Помните повесть «У неділю рано зілля копала», как одна молодая украинка Грыця любила, а потом отравила? Еще Михаил Старицкий предупреждал : «Ой, не ходи, Грицю, та й на вечорниці». Потом Театр с Левого берега кричал: «Нехай одразу двох не любить», а Ліна Костенко превратила эту мелодраму в эпическую поэму «Маруся Чурай». И не было, по-видимому, ни одного театра в Украине — профессионального или любительского, — который бы не воспроизвел этот популярный сюжет. Вот и нынешний министр культуры и туризма (В. Вовкун) в свое время бегал заколдованным Грыцем по сцене Черновицкого театра имени автора знаменитой повести. И были эти действа «все про кохання, все про любов». Аж за сердце хватало... Новый спектакль франковцев вызвал резонанс у публики и полярные впечатления критиков, а поэтому «День» дает слово и тем и другим театроведам, потому что вопрос:«Как ставить украинскую классику сегодня?» — очень актуален.

Еще раз о любви...

После постановки спектаклей «Назар Стодоля» по Тарасу Шевченко и «На полі крові» по пьесе Леси Украинки на сцене Театра им. И. Франко — снова украинская классика. Новый, 90-й театральный сезон коллектив отметил премьерой «У неділю рано зілля копала» (инсценизация — Неды Нежданой). Свое слово в понимании и интерпретации одноименной повести Ольги Кобылянской решил сказать режиссер-постановщик спектакля Дмитрий Чирипюк. Является ли это слово новым в контексте сценических вариаций известного произведения — вопрос достаточно противоречивый. Однако вполне очевидно, что зритель полюбит спектакль — во всяком случае, на то есть несколько весомых творческих причин.

Спектакль «У неділю рано зілля копала» — невероятно привлекательный с эстетической точки зрения. Никаких авангардных сценографических изобретений — только красота, которая, казалось бы, живя своей «автономной» жизнью, в то же время создает широкое пространство для актерской игры (сценография — Андрей Александрович-Дочевский). Огромные трембиты, с которых символически начинается действо, и далее олицетворяют печаль, как будто пророчат будущую трагедию. В душе сеется что-то щемящее, неотвратимое. Звук трембит является своеобразным рефреном и раздается в наиболее драматические моменты.

Огромные деревянные холмы — элемент буковинской природы — то покрываются снегом, то окрашиваются весенней зеленью. Сезонные изменения как будто сообщают об изменениях в жизни и в душе персонажей. Кроме того, такой элемент декорации — не только украшение. Виртуозно прыгая с пригорка на пригорок, сверху вниз, персонажи словно выдерживают психологическое колебание — от любовного счастья до гибельной страсти. Оригинальным средством эстетизации являются также картины, которые появятся на экране, — эффектные, действенные, динамичные. Например, во время купальских праздников пылает костер, через который прыгают парни и девушки, течет речка, по которой можно пустить венок и смотреть, как он плывет вдаль. Подходя к подвижной картинке, актеры бросают венок, и зритель видит уже на экране, как плывет он далеко-далеко... Именно в эту живую экранную речку в финале бросается Турчанка —Татьяна (Елена Фесуненко). Спектакль «У неділю рано зілля копала» насыщен песнями — лирическими, трогательными, энергичными, шутливыми (музыка Юрия Шевченко). Используются даже куплеты из неприличных песен, которых, на первый взгляд, можно было бы и избежать. Но, вместе с тем, они поддерживают то плотское, несколько дикарское, характерное для природы Грыця. Танцевальные дивертисменты также являются достаточно оригинальными. В национальные, этнические композиции вплетаются элементы современного танца. Чего только стоит украинский танец с... табуретками? Несмотря на драматизм конфликта, есть в спектакле и юмор. Игра словами, интонациями, меткие паузы оживляют сценическое произведение и позволяют воспринимать историю как современную...

И, наконец, важный акцент постановки — игра актеров. Александр Форманчук, создавая характер Грыця, словно проигрывает сложную, насыщенную виртуозными деталями мелодию. Душа и жизнь героя разделились пополам. Родные и приемные родители, сложный, неоднозначный характер, в котором — смесь дикарского, плотского, похотливого с утонченным и благородным. И — две любви: страстная, неугомонная, как сама природа, Турчанка (Елена Фесуненко) и кроткая, спокойная синеглазая Настка (Татьяна Шляхова). Стоит обратить внимание на то, что внутренний конфликт героя в спектакле Дмитрия Чирипюка чрезвычайно сложный. Грыць действительно любит двоих. И актер правдиво играет эту любовь.

Драматическое напряжение спектакля поддерживают внутренние превращения персонажей: например, сначала жалкий и трогательный старый цыган (Петр Панчук) в дальнейшем становится уверенным и решительным. Сложные метаморфозы происходят и с Турчанкой-Татьяной. С момента первой встречи, где тщеславная турчанка говорит: «Ты — дурак, а я — турчанка», из-за пылкой любви и безумия Офелии к импульсивному, даже инстинктивному последнему танцу с Грыцем проходит жизнь.

И если на протяжении первого отделения спектакля придирчивый зритель еще задает себе вопрос: а что же нового сделал режиссер, переводя текст Ольги Кобылянской на сценический язык, то в дальнейшем оно исчезает само собой. Понятным становится одно: спектакль «У неділю рано зілля копала» — о любви, которая поднимает до небес, а иногда калечит душу, отнимая даже жизнь. Еще одна история о любви...

На фальшивой ноте

Нынче амбициозная драматург Неда Неждана решила, что она понимает авторов литературных первоисточников, которые выбирает для собственных инсценизаций, лучше, чем они сами себя. Только лишь могущественного Гоголя — «Тараса Бульбу» — Неда переосмыслила с точностью до наоборот. Таким образом хрупкая Кобылянская только хрустнула в правой руке Нежданы. «Додавил» пани Ольгу Театр им. И. Франко, и представление вышло о том, что любви в мире не было, нет и быть не может. Есть только желание, непреодолимый призыв плоти. А кто ее отведал, будет сладко вспоминать до скончания века, как вот немолодая уже цыганка Мавра (Светлана Прус), которая трясет грудью в безумном танце упоминания о других, грешных «танцах». А молодых ослепляет, руководит поступками, ведет по миру животная жажда совокупления, как бы они ни выставляли впереди себя ладошки, защищаясь от неумолимой судьбы. Вот и носятся стремглав по крутым горам парни, похожие на жеребцов во время гона, поют неприличные прибаутки, лапают готовых ко всему девушек, обнажаются — и все в таком избытке, что народные шутки, которыми иногда приперчивают гуцулы серую будничность, превращаются здесь в образ жизни, исключая какую-либо духовность, психологическую сложность и трагедийность.

Поскольку вся история повести переведена в плоскость сексуально-плотских отношений, в ней разрушается логика поведения и отношений героев, возникают вопросы, на которые нет ответа. Как результат, возникает фальшь, приблизительность и даже алогичность. Начиная с пролога. Темпераментный цыган Раду (Анатолий Чумаченко) намеривается убить свою молодую жену Мавру (Анастасия Добрынина) за рождение внебрачного ребенка. Драматургического материала для этой сцены Неда Неждана не дает — только остервенелое соло обманутого мужа и рев матери: «Где мой ребенок?». А что толкнуло молодую женщину на измену? Что единило ее с любовником? Кем он был? Почему старый Андронати (Петр Панчук) защищает дочь и спасает внука? Ответов нет. Вот из этих корней вырастает основной сюжет, судьба героев и моральное содержание произведения. Но в спектакле эти корни худосочные, куцые, не способные питать дальнейшую историю.

Кстати, артист Панчук способен быть естественным, органическим практически во всех логически выстроенных ролях. Но здесь он потерял эту свою силу. Бегает/ходит на полусогнутых ногах, фигура скрючена, слова потягивает, чуть ли не напевает, мизансцены не оправдывает... Что с вами, Петр? А я знаю — вам не хватает режиссерской концепции. Потому что, если фальшивит Петр Панчук, значит, фальшь заложена в спектакль. Хотя кто вообще мизансцены в этом представлении оправдывает? Бегают, прыгают — и на том спасибо. Динамика зрелища готова. А что настоящая динамика драматического действия на сцене порождается не моторикой, а напряженным течением конфликта, режиссер, по-видимому, забыл. Моторика зрителя захватит на несколько минут и может быстро надоесть, как тут. А динамика глубоко разработанных отношений, их развитие как зацепит внимание, так и поведет за собой. Но в представлении «Зілля» психологической правды не стоит и искать.

Говорить, кто из актеров и как «управился» с ролью, по-видимому, не стоит. Потому что «коні не винні», если драматургический материал организован неправильно, если режиссерскому толкованию даже намека нет и актерам остается демонстрировать свою красоту, привлекательность, физическую состоятельность, темперамент. Что они, бедные, и делают. Разыгрывают искренность, «грызут кулисы», кричат и «играют» так, словно это первая и последняя роль в их жизни. Особенно жалко актрису Светлану Прус. Ее пожилая Мавра — центр спектакля. Весь сюжет и главные мысли представления крутятся вокруг нее. И то, как трактуется эта личность (когда можно понять «занозы» режиссерского осмысления), вызывает шок. Возможно, ошибаюсь, но читается так: Мавра — гулящая, эгоцентричная, ее пышная плоть до сих пор не успокоена. Отравляет людей из мести за изувеченную судьбу. Для нее любовь — это похоть. Да и Татьяну она к этому пристращает. А относительно свиста парня вслед покинутой девушке — для Мавры это только досадное оскорбление, а не трагедия. «Треугольник» — Настка (Татьяна Шляхова) — Грыць (Александр Форманчук) — Татьяна-Турчанка (Елена Фесуненко) — только порождение отношений цыганки с миром. Грыць — ее грешный плод и генетический потомок, Татьяна —моральная приймачка. Настка — жертва ситуации.

Из-за отсутствия заметной режиссерской концепции представления даже талантливый сценограф Андрей Александрович-Дочевский не смог образно решить пространство сцены. Три крутых конструкции, которые так виртуозно крутят парни из массовки, выставляя их в различных соотношениях, только помечают место действия. Размытая черно-белая проекция то ли леса, то ли воды, то ли дороги — тоже только иллюстрация. А трембиты, деревьями свисающие над сценой, не обыграны режиссером. Их жалобный плач не имеет содержательного адреса. И почему в прологе среди мужчин играет на трембите женщина? Имеет ли она силу поднять трембиту, по сути, целое дерево, пробитое молнией? Вот и первая фальшь спектакля...

Сейчас спектакли бывают разные — удачные, полуудачные и неудачные. Были такие даже у Константина Станиславского и у Сергея Данченко (многолетнего руководителя Театра им. И. Франко). Пусть и это «Зілля» кто-то воспримет и оценит иначе. Дело в другом — куда направляется, куда поворачивает главный драматический театр Украины? Что-то очень уж затянулся период экспериментирования и поисков нового пути этого могущественного творческого коллектива. Проблем действительно стоит перед франковцами (как и перед всем украинским театром) немало, и все они невероятно острые. Практически отсутствует глубокая современная проблемная драматургия. Трудно с режиссурой, способной предложить зрителям убедительную и гуманную концепцию мира в спектакле. Историческое время требует обновления не только идей и ценностей, но и театрального языка, сценической образности.

В такой ситуации стоит, по-видимому, искать решение не в том, что и как нужно, а в том, что не нужно, чего позволить себе театр не может. А не может он себе позволить доверять постановки непрофессионалам, какими бы интересными личностями они ни были. Не может показывать спектакли без гуманной концепции. Не может трактовать человека только нижней половиной тела. Не может игнорировать логику, правду психологии, выверенные системы жанра и стиля. Не может пользоваться устарелым театральным языком эпохи несуразных передвижных трупп ХІХ века, когда главными средствами выразительности были темперамент актера и этнографическая экзотика. К сожалению, «Зілля» все это может и демонстрирует полностью.