Лариса КАДОЧНИКОВА: «Театр — ревнивый муж, который не терпит измены»

В юности начинающей артистке Ларисе Кадочниковой предложили взять загадочный и звучный сценический псевдоним — Кадо. Она не сделала этого, и иногда размышляет, как сложилась бы ее жизнь при положительном решении. Ведь известно, что имя влияет на судьбу. Сегодня об этом можно только гадать, но стоит ли?.. Может быть, тогда не было бы замечательных спектаклей Национального академического театра русской драмы имени Леси Украинки — «Насмешливое мое счастье», «Филумена Мартурано», «Священные чудовища», «Интервью в Буэнос-Айресе» и других, ставших знаковыми, во многом благодаря талантливой актрисе с экзотической красотой и длинной фамилией — Кадочникова?.. Кто знает, имели бы такой невероятный успех фильмы некогда известной киностудии имени Александра Довженко — «Тени забытых предков», «Белая птица с черной отметиной», «Родник для жаждущих», открывшие киномиру украинскую звезду по имени Лариса?.. Впрочем, сегодня уже никого не удивишь утверждением, что у истории нет сослагательного наклонения, и факт остается фактом: Украина должна гордиться, что в их стране живет и работает актриса Лариса Кадочникова.

— Лариса, накануне Всемирного дня театра грех не спросить, когда вы первый раз ступили на театральные подмостки, и где это случилось?

— Мне сказочно повезло. В 1961 году я окончила ВГИК и совершенно случайно пошла со своим однокурсником в недосягаемый тогда, невероятно популярный театр «Современник», где он должен был «показаться» на амплуа социального героя. По-приятельски — парень просто попросил подыграть ему. В комиссии — все ведущие актеры театра: Галина Волчек, Игорь Кваша, Евгений Евстигнеев, Лилия Толмачева... Приятель мой страшно волновался, а я всерьез ситуацию и не воспринимала: была абсолютно уверена, что меня-то уж ни при каких обстоятельствах в эту труппу не возьмут — в «Современнике» ведь было столько первоклассных артисток. Более того, я училась на киноактрису и уже стала счастливой обладательницей распределения на киностудию имени Горького... Мы разыгрались, «авторитеты» стали реагировать на наши реплики, даже смеяться, а по окончании показа неожиданно раздались аплодисменты! Затем Волчек отозвала меня в сторону и спросила, не хочу ли работать в их театре. «Мечтаю!» — не поверила я своим ушам. «Вы приняты в труппу...» А моего однокурсника не взяли, и мне было тогда перед ним очень неудобно...

— И откуда же у девушки, выросшей в артистической семье (мама — актриса Нина Алисова, папа — режиссер Валентин Кадочников), был комплекс неуверенности в своих силах?

— Это правда. Я выросла в творческой атмосфере. Но с детства мечтала стать балериной. Мне казалось, что очень хорошо танцую — ну просто, как Уланова! (Смеется.) Когда приходили гости, рассаживала их и заставляла лицезреть мои танцы. А потом у меня начинала кружиться голова, и я падала. В конце концов, мама запретила мне даже думать о карьере балерины. Не хотела она, чтобы я была и драматической актрисой — слишком хорошо знала, насколько тяжела эта профессия. Когда пришло время поступать, она мне не помогла. Как и любой абитуриент, я бегала по всем театральным вузам. И «добежала» до ВГИКа. А там тысяча человек на одно место! И вот на каком-то из последних экзаменов иду я неверной походкой в туфлях на высоких каблуках навстречу экзаменационной комиссии, каблук предательски подворачивается, и кто-то из экзаменаторов говорит: «Да, к сожалению, вы не очень похожи на свою маму. Ну, спойте что-нибудь...» Я спела, станцевала, и все-таки прошла по конкурсу. Теперь — то понимаю, что это решение они приняли больше по инерции: в робкой девчонке с испуганными глазами сложно было распознать хоть какие-то актерские способности.

— Вы действительно были робкой?

— Чрезвычайно. В детстве я — застенчивая, очень худенькая, с длинным носиком, прямыми волосами и такими же ресницами — чувствовала себя «гадким утенком». Брат Вадик (известный российский оператор Вадим Алисов. — Авт.) был очень хорош собой, похож на маму, что составляло предмет моей зависти.

— А кто из гостей, бывавших в вашем доме, запомнился «гадкому утенку» больше всего?

— У нас действительно всегда собирались шумные компании. Часто приходили в гости актеры театра имени Вахтангова — веселые, остроумные. Хорошо помню замечательного оператора Юрия Екельчика. Он меня очень любил и как-то (мне было лет 9-10) сказал маме: «Нина, твоя дочка будет очень красивой женщиной и станет актрисой». Эти слова запали мне в душу. А еще в нашем доме жили все знаменитости — звезды кино, как сейчас говорят. Тамара Макарова, Иван Пырьев, Мария Ладынина, Сергей Герасимов... Однажды мы с мамой побывали в гостях у Макаровой и Герасимова. Их огромная и красивая квартира меня шокировала. По моему разумению, это был настоящий дворец, а Тамара Федоровна — королева. Мы тогда жили достаточно бедно, у меня даже письменного стола не было, и уроки я делала на полу. Папа умер очень рано, в 29 лет. Мама осталась с двумя детьми. Много работала, гастролировала, и нас, по сути, воспитывала бабушка.

— И все-таки, несмотря ни на что, гены взяли свое — вы окончили ВГИК, поступили на службу в театр «Современник», о котором, наверное, бредили все — и начинающие актеры, и мэтры, но проработали там всего несколько сезонов. Уехали в Киев. Поступок, на то время, весьма неординарный...

— Действительно, я проработала в этом уникальном театре, собравшем тогда, наверное, всех самых талантливых и дерзких актеров, три года. Начало 60-х, в «Современнике» — ежедневный аншлаг, ночные очереди за билетами. А я играла с Михаилом Козаковым, Олегом Ефремовым, Татьяной Дорониной! Атмосфера в студии была потрясающей: мы там буквально жили, с трудом расставаясь на несколько часов. Пожалуй, это было самое прекрасное время в моей жизни: меня любили в театре — я всех любила. И никакой зависти! Сегодня ты играешь эпизодическую роль, завтра — героиню. «Примадонства» в «Современнике» не было и в помине — на нем заканчивается настоящий театр.

Но я все-таки ушла из него, и не смотря ни на что, не жалею об этом: значит, так было записано в Книге Судеб... Один неизвестный мне тогда режиссер из Украины предложил Юрию Ильенко (в те времена — оператору и моему мужу) работу. На встречу с ним мы пошли вместе с Юрой. Выглядел незнакомец весьма экстравагантно: в черном костюме и черной шляпе, он, как сейчас принято говорить, лицо кавказской национальности, сидел посреди тротуара на черном чемодане (смеется), а увидев меня, вскочил и закричал: «Это Маричка! Только она должна играть Маричку!» Режиссером был Сергей Параджанов, а сценарий фильма, который он дал прочитать Ильенко, — «Тени забытых предков». И мы уехали в Киев. Не знаю, как сложилась бы моя жизнь в Москве, но здесь я была счастлива. Работала у талантливейших режиссеров — Мащенко, Биймы, Виктюка, Резниковича, так что на судьбу мне грех жаловаться.

«Для Польши Параджанова тогда открыл журналист Януш Газда. Он возглавлял киножурнал в Варшаве и много писал о «Тенях забытых предков». Фильм покорил его навсегда, и он, где только мог, рассказывал о нем. Однажды Януш приехал в Киев с женой Люцией, тоже журналисткой, которая привезла в подарок Сергею старинные часы своей бабушки — висящий на цепочке колокольчик. Они поехали на студию, и при встрече с Сергеем Люция торжественно вручила ему подарок. Сергей был в восторге. Люция и Януш пошли смотреть материал какого-то режиссера, а Параджанов хвастал подарком перед киношниками.

В это время я проходила по студии и встретила его. Увидев меня, Сергей тут же крикнул: «Лариса! У меня для тебя есть подарок!» и надел мне на шею эти часы. Я понятия не имела, что это. Через час случайно сталкиваюсь на студии с Янушем и Люцией и показываю часы. Не могу передать лица этой женщины. Она была так потрясена и обижена, что чуть не уехала в тот же день в Варшаву.

Узнав всю историю, я пыталась отдать часы, но Люция категорически отказалась. Януш и Люция долго не могли простить этого поступка Сергею, но таков был Параджанов. Его нужно было или принимать таким, каким он был, или вообще не общаться...»

— Когда-то я уже задавала вам этот вопрос. Хочу узнать, не изменилось ли что-то за прошедшие годы. Вы фаталистка? В предсказания, сглаз, вещие сны верите?

— В сны верю. Не помню, рассказывала ли?.. Дважды мне приснился почти один и тот же сон. Я училась в институте и уже познакомилась с Юрием Ильенко, но особого внимания на него не обращала. И вдруг мне привиделось: бегу по берегу моря и держу за руку Юру. Солнце, водная гладь, песок! Светлый, красивый, но главное — совершенно неожиданный сон. А через несколько дней Ильенко делает мне предложение... Прошло много лет. Я уже была свободна. В театр имени Леси Украинки пришел новый директор Михаил Саранчук. Мы были едва знакомы, к тому же он — женат. И вдруг — сон: мы с Мишей бежим вдоль моря, взявшись за руки! Проснувшись, подумала: «Что за бред!» А через некоторое время мы влюбляемся друг в друга. И вот уже почти 30 лет — одна семья...

Я очень тяжело переживала разрыв с Ильенко. Даже представить себе не могу, как сложилась бы моя жизнь, если не Миша. Он меня спас: оставил любимый театр, чтобы я могла работать в нем. Посвятил свою жизнь мне, и до сих пор, просыпаясь по утрам и видя его, я благодарю Бога, что встретила этого человека. Кстати, последнее время и сны (имею в виду, яркие, провидческие) мне не снятся. Или я их просто забываю. Думаю, это потому, что чувствую себя с мужем спокойно и надежно.

— Уже неоднократно, из разных источников слышала романтическую историю ваших отношений с Ильей Глазуновым. А кто был первой любовью?

— Первая настоящая любовь настигла меня на втором курсе. В Москве открывалась выставка... Ильи Глазунова. Молодого, но уже известного художника. Мы с мамой пошли на вернисаж. Посетителей было несметное количество, и вдруг ко мне подбегает молодая женщина и говорит: «Удивительные глаза! Пойдемте, я вас познакомлю с Ильей Глазуновым. Это мой муж». Подходим. Знакомимся. Глазунов говорит маме массу комплиментов: мол, вы чудесная актриса, красавица и прочее. Потом обращает внимание на меня: «Какие замечательные глаза у вашей дочери! Я хочу ее написать» Через пару дней я уже позировала ему, и у нас сразу же закрутился бурный роман. Три года продолжались эти совершенно фантастические отношения — со страданиями, муками, слезами.

— Не тогда ли вы начали рисовать?

— Нет, Илья вообще подавлял подобные поползновения. Считал, что я талантливая актриса. Познакомил меня с Эфросом. И я начала репетировать «Дневник Анны Франк». В американском посольстве представил кинематографистам из Голливуда: уже на следующий день они приехали во ВГИК, сделали фотопробы и предложили подписать контракт с вожделенной «фабрикой грез». Но, увы, — времена были не те. А потом я поняла бесперспективность этого романа. Расставаться с женой Ниной, которая, кстати, знала о наших отношениях и даже поощряла их, он не собирался. «Ты — небо, — писала мне Нина. — А я — земля». Она была замечательным и очень преданным Глазунову человеком, я — отдушиной. Он потом всех женщин рисовал с моими глазами. Илья был талантлив, добр и в то же время очень жестко подчинял себе других. Мог ворваться во время лекции в аудиторию, сказать: «Иди сюда!», — я вскакивала и бежала, как зомбированная. Много лет спустя встретила его на выставке: совсем не тот Илья Глазунов. Хотя и остается гением. Думаю, то, что в юности мне довелось соприкоснуться с этим человеком, и дало толчок к тому, что я стала хорошей актрисой. Именно это общение, а даже не мамино влияние.

«Рисую я быстро, пока не остыло чувство, пока воображение гуляет без поводка, иногда просто зарисовываю свои сны... И еще — наверное, это сразу заметно по рисункам — я очень люблю цирк. Когда туда попадаю, делаюсь ребенком. Мне кажется, что цирк — это символический рассказ про нас, артистов».

— Вспомним еще раз, что завтра все ваши коллеги по цеху отмечают Всемирный день театра. Насколько, по мнению хорошей, востребованной актрисы Ларисы Кадочниковой современный театр отличается от того, в котором она делала первые профессиональные шаги?

— Это разные полюса. Театр начала 60-х ближе к системе Станиславского, несмотря на то, что в советские времена в репертуаре приветствовались пьесы типа «Сталеваров» или идеологические оды Брежневу, например. Играть в них было безумием. Хотя, справедливости ради, должна сказать, что существовала и очень хорошая драматургия — Виктора Розова, Алексея Арбузова. С огромным трудом режиссеры пробивали тогда постановки классического репертуара. Как редкие бриллианты, появлялись на сцене Мольер или Шекспир... Сегодня же современной драматургии актерам практически не предлагают. А вот классику можно ставить любую. Но очень остро стоит вопрос с режиссурой. С метаниями мастеров — как ставить пьесу: пропуская через душу или облекая в витиеватую форму. Или совмещать эти два подхода. Россияне последнее время тяготеют к изысканной прибалтийской манере режиссуры — приглашают на постановки Эймунтаса Някрошуса, Алвиса Херманиса (буквально на днях в Киев приезжал Театр наций со спектаклем «Рассказы Шукшина», где занят искрометный Евгений Миронов, и его с восторгом принимала и публика, и профессионалы). Их спектакли хороши, спору нет, но, мне кажется, выходцы из прибалтийской театральной школы все-таки чрезмерно увлекаются формой, а пресловутая «славянская душа» остается несколько в стороне.

— Из киевских режиссеров можете кого-либо выделить?

— В первую очередь, конечно, Михаила Юрьевича Резниковича, с которым очень много работала. Например, спектакль «Насмешливое мое счастье», где играю Ольгу Книппер-Чехову, протянулся через всю мою жизнь. Замечательная пьеса, и за годы, которые меня с ней связывают, Антон Павлович Чехов стал для меня таким родным, что иногда создается впечатление, будто переиграла все чеховские образы (ведь сама Книппер-Чехова играла и в «Дяде Ване», и в «Чайке», и в «Вишневом саде»). Это прекрасно! Считаю, что «Насмешливое мое счастье» — один из лучших спектаклей театра. Был, есть и будет, пока мы живы.

Мне очень понравилось работать с Аллой Рыбиковой. Она — переводчица и знаток немецкой драматургии — поставила на малой сцене нашего театра интересный и жесткий спектакль по пьесе швейцарца Лукаса Бэрфуса «Сексуальные неврозы наших родителей». Алла — сама современный человек, и тонко чувствует веяния времени, в отличие от некоторых других своих коллег.

В театре имени Ивана Франко много интересных экспериментов. Последний спектакль, что я видела, «Женитьба» талантливого Валентина Козьменко-Делинде. Когда-то он поставил «Карьеру Артуро Уи» — гениальный спектакль с Богданом Ступкой в главной роли. Я была потрясена той постановкой. Потом он уезжал работать в Чехию, приехал, что-то делал, но взрыва не было. И вдруг «Женитьба»! Это ансамблевый спектакль — Богдан Бенюк играет феерически! Я получила огромное удовольствие — наконец-то, увидела настоящую гоголевскую «Женитьбу»! Потрясающе!

Очень сильный режиссер Дмитрий Богомазов. Вообще, мне кажется, счастье, что с театром в Украине не произошло того, что случилось с кино. Те многочисленные сериалы, которые производят новые киностудии, смотреть невозможно! Я порой и хочу это сделать — там ведь нередко заняты наши актеры (и слава Богу, что они востребованы), но включаю телевизор, и мне становится нехорошо! Потому что сама испытала счастье работать с великими режиссерами, которые снимали настоящее кино. Нынешнее же — бездарно до предела!.. А в театр люди все-таки тянутся — залы полные, и не только на гастрольных спектаклях.

«Олег Ефремов в театре на собрании даже объявил, что случайно в Минкульте он встретил Сергея Бондарчука и тот сказал, что Наташу (фильм «Война и мир». — Авт.) будет играть Кадочникова. И еще Ефремов сказал, что он очень рад и, конечно, отпустит меня на съемки.

Но прошло какое-то время, со студии, из этой съемочной группы перестали звонить. Я ждала-ждала и в один прекрасный день, пересилив себя, набрала номер группы. У милейшей ассистентки, которая меня обожала, спросила напрямик: «Как дела? И лично, как мои?» Она долго мялась и сказала, что Наташу нашли. Это балерина Людмила Савельева.

Я бросила трубку, горько рыдала. Но со мной был театр, замечательный коллектив стал мне поддержкой, и я постепенно вышла из этого стресса».

— Слышала, что ваша мечта поставить собственную пьесу о любви Жорж Санд и Фредерика Шопена близка к воплощению?

— Она понравилась Михаилу Юрьевичу Резниковичу, он был готов взять пьесу в наш театр. Режиссер — Николай Павлович Мащенко. Он переписал некоторые сцены, усилил мужскую линию. Но ничего не произошло! Кризис, а спектакль затратный: чтобы воссоздать атмосферу того времени и общества нужны дорогие костюмы... Я и в польское посольство обращалась, и во французский культурный центр, даже выход на Комеди Франсез нашли, но все безрезультатно. Материал нравится, благодарят за интерес к этим личностям. Дальше — ни туда, и ни сюда... Даже то, что нынешний год провозглашен ЮНЕСКО «Годом Шопена», не помогает. А жаль. Это красивая история любви и непростых взаимоотношений гения Шопена и просто талантливого человека Жорж Санд, и мне очень хотелось сыграть роль этой удивительной женщины...

— Кстати, о распределении ролей в театре. Данный процесс всегда был весьма волнительным в среде актеров, и нередко получивший главную или просто интересную роль наживал себе скрытых и явных врагов. Вы дружите с кем-нибудь из коллег?

— Нет.

— Это принципиальная позиция?

— Понимаешь, в чем дело... Вот в «Современнике» мы дружили с Ниной Дорошиной (фильмы «Любовь и голуби», «По семейным обстоятельствам». — Авт.) — и до сих пор переписываемся с ней. Она также говорит, что, кроме меня, из близких друзей у нее — лишь еще одна питерская актриса. Представь ситуацию: еще до прихода в театр, я посмотрела спектакль «Голый король», в котором была занята и Дорошина. Влюбилась в него, представляла, что и я могла бы сыграть принцессу... Когда меня приняли в труппу «Современника», мы с Ниной как-то сразу привязались друг к другу. И однажды я рассказала ей о своей давней мечте. А она вдруг говорит: «Так в чем дело? Пойду к Ефремову — попрошу». И пошла! Меня ввели в спектакль. Затем «Пятая колонна» по Хемингуэю. Нина Дорошина играет марокканку. Та же ситуация — и она вновь замолвила за меня словечко. Представляешь?! Это качество характера в театре вообще не существует! Нина — удивительный, бескорыстный человек.

— Или самодостаточный, уверенный в своем даровании, когда отсутствует зависть и хочется сделать добро близким людям?..

— Совершенно верно. Я была влюблена в нее как в актрису, подражала ей. У нас даже сохранились фотографии, где мы — одно лицо, хотя в жизни не похожи абсолютно. А в Киеве мы дружили с Тоней Лефтий («Как закалялась сталь», «Захар Беркут», «Каменный крест». — Авт.). Она сейчас живет в Австралии. И я тоже восторгалась ей — и как женщиной, и как актрисой. И также немного копировала ее стиль. Мы ходили по студии в одинаковых шапочках, у нас был идентичный вес и даже давление! (Смеется.) Она мне так нравилась! Я считала ее совершенством. И дружили мы по-настоящему. Не так давно Тоня приезжала в Киев с сыном — он у нее очень хороший музыкант. Органист, кажется. Мы встретились. Это совершенно другой человек. Нет, она не испортилась, просто стала совершенно иной.

В институте мы были близки с Наташей Кустинской. А недавно, когда в Москве открывалась выставка моих рисунков и я пригласила ее, Наташа не пришла. Я поняла, что она не хочет поддерживать какие-либо отношения... Был период, плотно общались с Тамарой Семиной. Но настоящими подругами считаю лишь двоих — Нину Дорошину и Тоню Лефтий.

В театре же у меня со всеми хорошие, ровные отношения, но не более.

— Гипотетическая ситуация: вы должны одной фразой объяснить человеку, впервые слышащему об этом явлении, что такое театр.

— Скажу словами моего педагога Ольги Ивановны Пыжовой: «Театр — ревнивый муж, который не терпит измены...» (Смеется.)

P.S. И на десерт — не по существу, но уж очень любопытно. Лариса, почему вы не пользуетесь мобильным телефоном?

(Весело смеется.) Во-первых, я в технике совершеннейший профан, путаюсь в кнопках, никуда не дозваниваюсь. У меня есть мобильный: муж настроил его так, что, нажав на какую-то одну клавишу, могу связаться с ним. Мне этого достаточно. Потому что (это во-вторых), Миша, по сути, моя связь с внешним миром...

Вам можно только позавидовать.

НАИБОЛЕЕ ИЗВЕСТНЫЕ РАБОТЫ В ТЕАТРЕ:

ИЗБРАННАЯ ФИЛЬМОГРАФИЯ: