Петр ТОДОРОВСКИЙ: У нас покаяние еще не произошло

В наполненном звенящим воздухом морозном Ханты-Мансийске Петр Тодоровский был председателем международного жюри. Как и в творчестве, где он и оператор, и актер, и режиссер, и композитор, и музыкант-исполнитель собственных песен, здесь он успевал смотреть кино, общаться с коллегами, веселиться и выходить на сцену с гитарой.

Он родился в 1925-м. Рожденные в 20-е приняли на себя всю жестокость войны. Он и его ровесники уходили воевать прямо со школьной скамьи и не досчитывались на старых школьных фотографиях больше половины своих одноклассников. Петр Тодоровский прошел всю войну в пехоте, потом поступил во ВГИК в мастерскую Бориса Волчека, стал оператором. Одна из его работ — знаменитая «Весна на Заречной улице». Год режиссерского дебюта — 1965-й. «Верность» и «Военно-полевой роман», «Анкор, еще Анкор!» и «Фокусник», «Рио Рита» и «Любимая женщина механика Гаврилова», и это далеко не полная фильмография. Наш земляк по рождению, одессит по призванию, он продолжает плодотворно работать и «вкусно» жить, отпраздновав пять лет назад свой 80-летний юбилей.

— Петр Ефимович, кино сегодня перестало быть таким массовым, завораживающим, обучающим зрелищем, каким оно было в ХХ веке. Как же меняется киноязык, чтобы быть для зрителя притягательным?

— За 20 лет после развала Союза все изменилось, настолько сильно, что иногда сложно это комментировать. Пришло уже поколение, которое родилось в совершенно других условиях. Они родились, утопая в возросшем потоке информации, в возможности говорить, что думаешь и в отсутствие института редакторов, читайте, цензуры. Они родились в эпоху колоссального технического оснащения, которого у нас и в помине не было. Были бы только деньги! Но с этим вопросом очень сложно. Особенно сейчас — уже почти год кино практически не финансируется. Снимают только сериалы, огромное количество сериалов, которые «проглатывают» телеканалы. Конечно, они, в большинстве своем, страдают плохим вкусом, отсутствием чувства такта и не блещут профессионализмом. Это развращает прилипшего к телеэкранам зрителя. Это, конечно, не относится к молодому зрителю, но и для него есть своя «жвачка». Идущий сейчас фильм Гай Германики — «Школа». Ей уже сейчас пророчат «Золотого орла», а она сама в интервью рассказывает, что пришла в «школу» из порно. Наше поколение было другим, нас прессовала цензура до такой степени, что и сегодня внутри неустанно работает саморедактор.

— Я понимаю вас, но, когда смотришь ваши фильмы, создается впечатление полной свободы высказывания, хотя каждый из них давался непросто?

— Знаете, ведь мои картины, как и лучшие фильмы советского кино — «Летят журавли», «Баллада о солдате» и др., — появились уже после смерти Сталина. Появились Григорий Чухрай, Марлен Хуциев, Михаил Швейцер. Они делали прекрасное кино. Нынешняя молодежь в кино ревизует нашу жизнь, наши фильмы. Говорю об этом без знака минус.

— Вы чувствуете это на взаимоотношениях с собственным сыном, который продолжил вас в профессии?

— Понимаете, Валера совсем другой человек. Свободный человек. Я же был несвободен.

— А на меня вы всегда производили впечатление очень вольного человека.

— Как-то мне удалось в жизни не снимать конъюктуру. Как-то получилось делать то, что хотел. Это нечастый случай, когда режиссер снимает то, что хочет. Исключение составляет фильм по пьесе А. Островского «Последняя жертва». Это не мой материал, хотя и драматург, и пьеса замечательные. А вот такое кино, как «Верность», «Городской романс», «Фокусник» и прочие — это мое.

— Вы из того поколения режиссеров, которые не снимали батальную войну, не славили маршалов и генералов — победителей, а говорили о том, что есть война для простого человека.

— Я, по сути, не снимал фильмов о войне, а говорил о людях во время войны. Люблю рассказывать истории, внятные, узнаваемые. Уж так я придуман, не могу снимать авангард, например. Считаю, что через пять-десять минут после начала сеанса зритель должен забыть, что смотрит кино, должен эмоционально включиться в жизнь персонажей и не думать об идее фильма. А вот если спустя день-два он мыслями возвращается к этой истории, этим людям, может сам для себя определить идею.

— На вас, как и на все ваше поколение, пришлись довольно сложные исторические и политические катаклизмы, которые достойно прошли и выстояли далеко не все. Как вам удалось обеспечить свою духовную сохранность?

— По своей наивности, — хитренько улыбается Петр Ефимович. — Просто снимал то, что мне хотелось, чувствовал, что мне дано это. Иногда себе изменял. Например, работал на Одесской студии, потом переехал в Москву. Попасть на «Мосфильм» было великое одолжение. У меня за спиной уже были вышеупомянутые мною фильмы, но мне дали классику. Сделал ее, и лишь после этого был принят в штат главной киностудии страны.

— А ведь вы начинали оператором?

— Да, с удовольствием работал в картине «Весна на Заречной улице». Много добрых и радостных воспоминаний связано с этим временем. Но, будучи оператором, все время делал какие-то зарисовки о войне. Работал с прекрасными режиссерами. И вот выдался замечательный случай, ставили фильм, а режиссер, только закончивший ВГИК, был неопытен, и меня назначили главным оператором и сорежиссером. Это был фильм о человеке, который всего себя отдал делу. Он остался один, без друзей, от него ушла жена, даже собака от него ушла. Мы говорили между собой, что это фильм об одиночестве. Вот так я прикоснулся к этой замечательной профессии. Главное актерам говорить и объяснять, чего ждешь от них, не говоря уже о репетициях...

— Вы выбирали, иногда открывали прекрасных актеров, как это было?

— Мне повезло, работал с такими артистами, как Евгений Леонов, Инна Чурикова — я сразу знал — она героиня «Военно-полевого романа», потом возникла зажигательная, страстная Наташа Андрейченко. Олег Борисов — гениальный актер. Когда приглашал его на центральную роль в фильме «По главной улице с оркестром», даже представить себе не мог, что он бывает таким мягким и ранимым. И Леночка Яковлева очень талантливый человек и без звездной болезни. Она рабочая лошадка. Когда мы снимали «Интердевочку», для съемок в Стокгольме дали 22 рабочих дня. И никого не волновало: успеем или не успеем. Было безумно сложно... Съемки по 12 часов, а она же была в эпицентре! Да еще с температурой 39... Людочка Гурченко, с которой я вернулся в Одессу, чтобы снять «Механика Гаврилова». Многих можно вспомнить... И, конечно, Зямочка Гердт. Мы дружили 30 лет. Это был не просто Гердт, это было мое общение! С ним так было интересно! О жизни, о поэзии, о литературе, обо всем. Это был человек, который фонтанировал. Сколько замечательных историй связано у меня с ним! Он был всегда молод. Его жизнелюбие побеждало все — возраст, болезнь. Даже когда он был уже очень плох, привезли его на вечер, (это был его последний выход на сцену), в Детском театре. Жена Таня сидела рядом с ним со шприцем в руках, но он нашел в себе силы встать, сделать несколько шагов и прочесть, незабываемо прочесть стихи Давида Самойлова. Я очень много потерял в связи с его уходом из жизни. Последние несколько лет мы общались ежедневно, жили рядом на даче.

— Система ваших взаимоотношений с людьми отличается от сегодняшней?

— Поколение, которое прошло войну, не сочтите за старческий «скрип», было чище, наивней. Нам бы только делать свое дело. Ведь до нас поколение ушло, так и не сделав ничего в кино. Многие исчезли. А нам повезло — этот страшный диктатор ушел. Нам казалось, навсегда. Открылись такие возможности, а мы и рады! Это поколение — совсем другие люди. Они хотят ездить на фестивали, получать призы. Мы же снимали, о деньгах не думали. Вот когда снимали «Два Федора», у нас на половине фильма закончилась пленка, платили за нее из своей зарплаты. Правда, они свободней нас, у них развязаны руки и язык. Хорошо бы уметь этим пользоваться.

— Мы сейчас стоим на пороге празднования 65-летия Победы. Людей, которые прошли эту войну, становится все меньше и меньше. Молодое поколение чудовищно не знакомо с историей, а в России поднимают на щит Сталина, называя его «эффективным менеджером», г-н Лужков собирается в праздничные дни в виде социальной рекламы вывесить портреты вышеупомянутого кровавого диктатора, с цитатами, проливающими свет на его «ведущую, бесспорную роль в победоносной войне». Как вы это расцениваете?

— Как маразм. В этом отношении, конечно, наши верха должны серьезно продумать каждый свой шаг, чтобы не закончилось все погромами, резьбой и дикими вспышками человеческой ненависти. Нельзя манипулировать чувствами и воспоминаниями людей. Астафьев когда-то в «Трех письмах генералам» написал, что чем больше мы будем врать о прошедшей войне, тем скорее приблизим следующую. Была замечательная книга Гавриила Попова, первого мэра Москвы новых времен, в каждой главе которой он призывал рассказать всю правду о войне, об этой великой Победе и великом Поражении. Немцы все время по телевизору показывают, как разгребают кости погибших в Треблинке, другие страшные преступления минувшей войны. Это покаяние, у нас покаяния еще не произошло!

— А давайте-ка, Петр Ефимович, вернемся к истокам, к началу вашей работы, как вспоминается Одесса?

— О, это замечательный город! Сейчас расскажу два анекдотических случая, которые произошли сразу по приезду. Прилетел вечером, чтобы приступить к работе оператора на фильме «Весна на Заречной улице». Утром сел в трамвай, чтобы поехать на студию. Трамвай был полупустой, я сел поближе к водителю, а какой-то человек просунул голову в кабину вожатого, интересуясь, в каком состоянии тормоза трамвая, насколько безопасна поездка. — «У вас тормоза хорошо работают? — А как же! — А ну, испытайте! — вагон резко затормозил. — Хорошо, Ну-ка, откройте дверь, пожалуйста, я как раз приехал».

Через несколько дней гулял по Одессе, знакомясь с городом. Остановился воды попить. Ее продавала полная, в соку одесситка. Дал 20 копеек, попросил стакан «чистой». Пью, а она смотрит на меня добрыми, материнскими глазами. На мой немой вопрос с долей сожаления говорит: «А я ведь вам, кажется, не дам сдачи! — Почему? — Я вас узнала, вы у меня вчера стакан разбили!» Ну, что тут скажешь!?

— Давно были в Одессе?

— Очень часто бываю. Там замечательный мэр, который нас все время приглашает на День города, на 9 мая. Одесса цветет. В центре все дома отреставрированы, на улицах чудные кафешки, замечательные, в одесском стиле памятники. И на 12-м стуле сфотографироваться можно, и с Утесовым на лавочке посидеть... Единственно, что омрачает впечатление — уничтожение, продажа Одесской киностудии, которой сегодня уже практически нет. Беда!

— Последняя по времени ваша картина «Рио Рита» мелькает только на редких фестивальных просмотрах, сделана она уже года три назад, а есть сейчас у вас возможность работать?

— Какая возможность, когда нет денег, кино не финансируется. В ближайшее время не понятно, что будет. Михалков предложил новую схему распределения денег — отнять деньги у Госкино и отдать их в некий Фонд, который будет финансировать крупные кинокомпании. Те, в свою очередь, будут создавать блокбастеры. Это неправильно и приведет к коллапсу национального кинематографа. Схема эта уже почти была принята, но сейчас, вроде, затормозили. Надолго ли?

— А что вам нравится в сегодняшнем кино?

— Ну, во-первых, мне нравится мой сын. Его фильм «Стиляги» по праву получил несколько главных призов, включая «Нику».

— В этом фильме Валерий сделал шикарную стилизацию времени, но события в нем — время вашей молодости. Насколько это оправдано и как вы это приняли?

— Я безумно уважаю его за то, что он взялся и с честью справился со сложнейшим жанром — мюзиклом. И, вспомните, как точно передана в картине атмосфера коммуналки! Мне нравится, как работает Дима Месхиев — «Свои», с точки зрения режиссуры, сделаны блестяще. Не все, но мне нравится Алексей Балабанов. В «Грузе 200» — явный перехлест, но он клянется, что видел все это своими глазами. И очень интересно работает моя коллега по жюри на этом фестивале, Лариса Садилова. Она умело и точно рассказывает человеческие истории. Здесь я посмотрел ее новую работу «Сынок». Очень достойно. Совершенно не воспринимаю авангардистское кино. Как-то после просмотра такого фильма у меня спросили, каково мое мнение. Ответил, что каждый раз, когда просыпался, понимал, что это гениально.

— Значат ли для вас в жизни что-нибудь награды?

— Спокойно. Усматриваю в этом момент самолюбования, самоутверждения, что ли. Можно прожить без них, но и отказаться, вроде, нельзя. Я, например, получил три ордена «За заслуги перед Отечеством», четвертой, третьей и второй степеней. После второй степени, увеличили пенсию.

— Если представить гипотетическую ситуацию, что к вам пришли и предложили деньги на кино, что хотелось бы снять?

— Я вошел сегодня в такие плотные слои атмосферы, в смысле возраста, что вряд ли способен снять большую постановочную картину. А на камерное кино еще способен. Несколько сценариев у меня есть, не умею сидеть без работы. Один из них называется «Портрет, пейзаж и жанровая сцена». Его я, пожалуй, мог бы отдать для постановки своей студентке, дебютантке этого фестиваля, Маше Мартыновой (конкурсный фильм «Побудь со мной»). Ведь это молодежная история. Если, конечно, у нее собственных планов не будет. Второй — о первых минутах после войны — «Оглушенные тишиной». Третий навеяла прогулка по Сан-Франциско, где я был с группой. Встаю рано, первым, вот и пошел прогуляться. По-вороньи считал «питейно-едательные» заведения. Увидел в окне необыкновенно красивую девушку, сидевшую ко мне в профиль. Она повернулась и мгновенно, будто сфотографировав, оценила меня. Это послужило толчком к написанию сценария «Художник и проститутка».

— Кроме написания сценариев, чужие книги читаете?

— Не очень много сейчас — проблемы со зрением. Но с удовольствием прочел Людмилу Улицкую, сейчас читаю автобиографическую книгу Владимира Войновича, получаю удовольствие.

— Откуда берутся силы снимать, писать, общаться, люди вам не надоели, что тоже — большая редкость?

— Я всегда был веселый и легкий человек. И на площадке стараюсь всегда создать очень веселую обстановку. По натуре я — оптимист. Трудности переношу с улыбкой. Отбрасываю все сложности и гадости, чтоб не погибнуть, из чувства самосохранения. В молодости легко быть счастливым, главное сохранить это умение в процессе жизни. Я люблю жизнь и «надеюсь, что это взаимно».