Пробуждение Души

«Гіацинтове сонце» — это книга стихов Лины Костенко, которые стали песнями Ольги Богомолец. В конце книги читатель и слушатель найдет ноты и сольные диски Ольги Богомолец — «Гіацинтове сонце» и «По-Лицю-Дощ». Две выдающиеся суверенные личности — каждая со своим уникальным художественным голосом, своеобразным эмоциональным и эстетическим переживанием мира — создали неповторимый художественный синтез. Аутентика и изысканность, сложная диалектика душевных состояний и их отголосок в природе, полифония любовного чувства и неминуемость каждого прожитого мгновения — так являет себя магия женского начала с ее провидческим даром и способностью переплавлять слово в музыку, а музыку — в слово. Книгу органично дополняют иллюстрации выдающегося художника Ивана Марчука. Симфония линий и цветов, сюрреалистическая тишина сломанных перспектив, музыкальная пульсация света и тьмы превращают его космические видения в философскую метафору аскетического и страстного бытия человеческой души.

Издательство «Либідь» дарит эту книгу Лины Костенко на день рождения.

У каждого человека есть Душа. Душа — добрая и светлая. Когда Душа пробудилась — человек Творит или Любит. Если Душа спит — господствуют безразличие и расчет. Как пробудить Душу?

Маленькой, я с восторгом смотрела на людей, которые могли Творить. Творить музыку, песню, поэзию, красоту. Они казались мне Другими — просветленными, отмеченными Богом, такими, которые несут в себе будущее человечеству и мне. Всматривалась в них с интересом, удивлением и легкой грустью — в глубине сознания царила уверенность, что Творить мне не дано. А дано лечить людей, отвечать за их здоровье и жизнь.

Накануне спектакля школьного театра мне пришлось за две недели овладеть умением игры на балалайке и гитаре. Первыми песнями, спетыми в шинели и кирзовых сапогах со школьной сцены, были «частушки» о пуле-дуре и знаменитая «В землянке». С тех пор гитара вплеталась в мою жизнь — в горных долинах, на байдарках, в колхозах, строительных отрядах, спортивных лагерях...

Как попала ко мне в студенческие годы Книжка — поэзии Лины Костенко — не знаю. Помню уже Ее открытую страницу и стихотворение — «Осінній день, осінній день, осінній!» Помню мелодию, которой оно отозвался во мне в то мгновение. Я боялась ее испугать, утратить, потерять — маленькую ниточку связи со Вселенной. Взяла в руки гитару, и зазвучал «Осінній день» — первая музыка, рожденная во мне. Незабываемое ощущение причастности к таинству, сотворению, познанию себя Другой. Это был 1983 год.

С Линой Костенко родилась моя первая песня, пробудилась Душа. Я всматривалась в каждое Ее стихотворение, прислушивалась, перечитывала снова и снова. Почувствовав эйфорию всплеска, душа уже хотела, хотела его, но другой мелодии слышно не было. Не отпускали мысли: что изменить в себе, чтобы вернуть эту гармонию, кого и как отблагодарить за дар? Тогда, ночью, я пообещала себе: если музыка будет звучать в моей душе, буду отдавать ее людям — с любовью, безвозмездно, всегда.

Окончание института, государственные экзамены, рождение сына, осложнения в родах, операция, безработица, отказ мужа от сына, развод, ночные дежурства, фатальная несправедливость, безвыходное положение, одиночество. «В дні, прожиті печально і просто...», душа проходила закаливание, чтобы стать лучше, сердце — более крепким. И с каждой ступенькой внутренней зрелости в Книжке вдруг находила стихотворения — ранее прочтенные, но прочувствованные сердцем только теперь, — и рождалась музыка.

Языком моего ума, равно как и общества, которое меня окружало, был русский, а душа пела по-украински. Она другого языка не знала. Попасть на фестиваль «Червона рута» я могла только в мечтах, но отчаянно рискнула. Чтобы никто не узнал «доктора», окольными путями пошла на отборочный тур в Политехнический институт. На сцене дрожала и пела свою Лину Костенко. Где-то далеко члены жюри общались между собой, не поднимая на меня глаз. «Очима ти сказав мені: люблю...» Меня не отобрали.

Снова болезнь, снова в больнице. Около замусолено-затертого телефона-автомата на стене вижу афишу Украинского театра КИН. Две копейки, набираю номер... Не назвавшись, наугад спрашиваю: «Вам петь не нужно?» После бесконечной паузы — слышу в трубке неожиданное: «Приходите, мы вас послушаем...» «Чоловіче мій, запрягай коня...» Трое почтенных незнакомцев в зеркальном зале прослушали десять моих песен на стихи Лины Костенко. Комментариев почему-то не было, молчала и я — репертуар исчерпался. Наконец один из них предложил мне спеть в театре на вечере памяти Василя Стуса. Завтра.

Неукраинский Украинский дом — тогда еще музей Ленина, «Рух» и дух возрождения сознательной независимости. Мое первое выступление на большой сцене — «Мого народу гілочка тернова» — просветленные лица, аплодисменты, флаги, цветы... А дома — немой упрек маминых глаз: «доброжелатели-сочувствующие» предупреждают семью: внучка выдающегося академика — «певичка».

В газете «Вечірній Київ» читаю о Всеукраинском конкурсе авторской песни «Оберіг» в Луцке и обращение оргкомитета: если имеете желание приобщиться — пишите. Месяц разуверенных колебаний — и отправляю по указанному адресу новогоднюю открытку с просьбой принять меня к участию в конкурсе. «Хай буде легко. Дотиком пера...» Через месяц получаю ответ: просят прислать творческую биографию и написать о своей цели в жизни.

Ночь. Зима. Ординаторская. Чистый лист бумаги. Есть работа, есть сын, есть цель, а творческой биографии — нет. Как признаться в этом? А рука как-то сама потихоньку выводит: «Пела — на огороде под грушей, на колхозных полях, на пастбищах, в горной долине возле костра, возле кроватки — колыбельные сыну. Хочу изменить мир. Сделать его лучше».

Луцк. Фестиваль. Суматоха. Вокруг недосягаемые лауреаты — мэтры — и простые смертные с гитарами. Последних больше, и с ними легче. Радость общения с одноверцами. Никаких надежд и ожиданий. Вселенский страх очередного провала. Холодные руки, сердце в пятках, память и сознание в эвакуации. «Двори стоять у хуртовині айстр...» «Главный приз фестиваля получает Ольга Богомолец! Специальную награду радиостанции «Свобода» (Вашингтон-Мюнхен) вручает Надежда Свитличная». Кто-то подталкивает: тебя на сцену. По-видимому, я в бреду...

Впервые на творческом вечере в Музее литературы вижу не взлелеянную в мечтах, а живую Лину Костенко. Перепуганная, пою. Подойти страшно и странно. Настоящая, но вовсе не такая, как та женщина на фото в моей Книжке. Суровая, резкая, уверенная и колючая. Такая золотисто-кудрявая, но вовсе не романтичная, как ее стихотворения. И как теперь с этим быть? — «Душа до краю добрела...»

Париж, Стокгольм, Варшава, Нью-Йорк, Сопот, «Славянский базар», эфиры, встречи, интервью, концерты, окрыления, любовь. «Недумано, негадано забігла в глухомань...» — кто-то бессовестно и навсегда «одолжил» мою Книжку поэзий Лины Костенко. Что делать? Ищу другую. В книжном магазине нет, в «Букинисте» нет, в библиотеке нет, а те, у кого есть, пряча глаза, говорят, что «нет», — и я их понимаю. Выпрашиваю на две ночи — и переписываю. Теперь и у меня — тоже «нет».

Чернобыльская зона, Припять, я — лейтенант медслужбы, вахта, вертолеты, пожарники, медицинские осмотры, мертвые села, куклы без рук, незапертые двери, непостижимые яблочные ковры под ногами, переплетенные ветви к земле или к небу, «Ті журавлі, і їх прощальні сурми...», и тишина, и острота боли, и эхо правды. «Вечірнє сонце, дякую за день!»

Снова фата, снова замужество, надежда, душевные пощечины, физические пинки, грубость, крики, измены, перепуганные дети, раздавленная любовь. Поиск выхода из безвыходного положения, еще одно образование, начало с чистого листа — с верой в настоящую любовь. «В пустелі сизих вечорів...» — Ее Василию, Ее любви, посвящаю. Теперь и я — колючая, резкая, уверенная, иначе не выжить. «У світі злому і холодному...» — сколько еще нужно мне пережить, чтобы почувствовать все Ее стихотворения.

На моих руках отходит Иван Свитличный, прощальные глаза Афанасия Заливахи, концерт памяти Надежды Горничной... «Умирають майстри...», а в парке, который посадил мой прадед, на его могиле и улице его имени на глазах независимой от совести Украины власть имущие «патриоты-застройщики» рубят и корчуют деревья, отцу ломают руки, и крепкими белыми нитками шьют уголовные дела. «Вже почалось, мабуть, майбутнє...», но кажется, такое уже когда-то было. Распродана земля, распродана совесть, и на эти средства куплена власть, правосудие и бигборды. «Поезія згубила камертон...» Как мне сделать этот мир лучше? На дворе 2009 год.

Еду по всей Украине, смотрю в глаза тысячам женщин, которые очутились в заключении, сотням тысяч детей-сирот, пою врачам, преподавателям... «Було нам важко і було нам зле...» — в той стране, где люди, которые созидают, учат, лечат, потеряли даже надежду на достойную жизнь. «Я, що прийшла у світ не для корид...»: проснитесь, сбросьте пелену с глаз, не молчите, не терпите. Сейте добро, искореняйте ненастоящее в себе...

Предложение издательства выступить составителем сборника поэзий Лины Костенко, которые стали моими песнями, ошеломила — как гром среди ясного неба. Или бабочки на Рождество. «Моя любове! Я перед тобою...» — каюсь, не поверила! Неужели опять будет выпущена поэзия Лины Костенко?! Неужели она прекратила свое молчание? Неужели мне назначено колдовать над возвращением этих ее стихотворений к людям?

Неосуществимое дивным образом превращалось в реальность. Я собирала стихотворения Лины Костенко, которые стали моими песнями, вместе с издателями встречалась с художниками, мы искали, советовались, надеялись. «Одгородила доля шматочок поля...» Я все время думала, как назвать сборник тех стихотворений, каждое из которых уже было мне родным, проникло под кожу, проросло в душе и родилось в музыке. Это была Моя Лина Костенко. Ее поэзия стала частью меня — так же, как является частью каждого, кто не терпит лжи и шутовства, измены и пластиковой любви. Она пробудила от сна не только мою душу, но и души сотен тысяч людей — и пусть их будут миллионы — прозревших творцов своей жизни.

Вдруг прямо перед собой на розовом небосклоне я увидела Гиацинтовое Солнце. Не оранжевое, не голубое, не красное... Оно было странным, как будто нездешним. Простое, искреннее, честное, вечное, мудрое и... золотисто-кудрявое! Люди его не замечали, потому что очень спешили: кто с работы, кто за гречкой, кто за пивом, кто за внуками, кто за знаменами... А оно сияло... Одна девочка глянула вверх и сказала: «Посмотрите! А Солнце — Гиацинтовое!» Люди остановились, минутку помолчали — и началось... Одни кричали: «Провокация!», другие: «Агитация!», третьи: «Революция!» И разуверенные, убегали прочь. А солнце сияло...

Те, кто впустил его лучи в свое сердце, пробудились душой и прозрели. И увидели вокруг себя одичавшую страну, мертвые села, остановленные заводы, безлюдные дома, брошенных детей, женщин за решеткой, преступников на трибунах, извращенцев на экранах...

Не растерялись, взяли большие березовые веники (произведенные в Китае) и вместе, с песней все это быстро расчистили.

Обтерли пот, подняли глаза, улыбнулись друг другу — и по их щекам покатились прозрачные капельки... Вы думаете, это были слезы? Ошибаетесь. Просто пошел дождь. «По-Лицю-Дощ».

Мне очень хотелось бы, чтобы эта книжка получилась хорошей, счастливой, нежной, грустной, влюбленной, сказочной, смешной, колючей, злой, а главное — Настоящей — такой, которую хочешь дарить тем, в кого веришь, и тем, кого любишь...

«Бо так багато душ ще сплять...

Але так багато віршів ще не проспівано».