«Ад» Данте: версия Максима Стрихы

Появление первой части «Божественной Комедии» в украинском переводе — событие из разряда редких нынче великих открытий в области великой литературы. Книга на днях получила итальянскую награду «Дантовский лавр»

Эта книга увенчала переводческий и исследовательский труд, продолжавшийся почти 20 лет, который был в течение этого времени сквозным творческим «квестом» для известного украинского интеллектуала, — в то же время поэта и переводчика поэзии и прозы, физика-теоретика и филолога-переводоведа, публициста и общественного деятеля. Этапами реализации масштабного дантовского проекта Максима Стрихы стали его книги «Данте і Україна. Материали до бібліографічного покажчика» (К.: УЦКД, 2000), «Здолавши півшляху життя земного: «Божественна Комедія» Данте та її українське відлуння» (К.: Факт, 2001), где вмещены первые 11 песен «Пекла», публикации отдельных песен в «Сучасності» и «Кур’єрі Кривбасу», монография «Данте й українська література: досвід рецепції на тлі запізнілого націєтворення» (К.: Критика, 2003), и вот сейчас — полный перевод «Пекла», который на днях увидел свет во львовском издательстве «Астролябія».

Стриха подошел к амбициозной задаче дать собственный украинский перевод «Божественної Комедії» сразу в нескольких ипостасях. Во-первых, как переводчик, ученик выдающегося мастера переводческого искусства Григория Кочура и в целом наследник неоклассической традиции поэтического перевода. Во-вторых, как переводовед — обосновывая в блестящем предисловии собственные переводческие принципы и, в то же время, выясняя профессиональные установки своих предшественников. В-третьих, как историк литературы — знакомя своего читателя с биографией Данте и сюжетом и формальными особенностями «Божественної Комедії», а также с ее рецепцией в Украине и в мире. В-четвертых, как комментатор Данте — сопровождая каждую песню обстоятельными и интересно написанными примечаниями (и при этом не пропуская случая уже как физик оценить осведомленность Данте в области астрономии и даже его предсказания ощущений пассажира летательного устройства — и это за шесть веков до изобретения воздухоплавания!). Наконец, Стриха появляется здесь в ипостаси составителя поэтических антологий — коллекционера поэтических артефактов: именно как миниантологии воспринимаются вмонтированные в книгу подборки «Хто не знає, Данте, твого горювання...» (Данте Аліг’єрі в творчості українських поетів)» (украинская поэтическая дантеана в диапазоне от Шевченко до Ирванца) но «Пекло» Данте в різних українських перекладах» (преимущественно здесь сопоставляются первые несколько терцин «Пекла» как из полных переводов Карманского-Рыльского и Дробьязко, так и из фрагментарных версий ряда других переводчиков ХІХ — начала ХХІ в.). Собственно, первая из этих антологических подборок — еще в неполном виде — вошла в свое время в книгу, «Подолавши півшляху життя земного...», которая была своеобразным эскизом к образцовому астролябийскому изданию «Ада».

Сторонник неоклассических принципов поэтического перевода — максимально точной передачи как содержания, так и формальных черт оригинала, опытный переводчик классической и модерной англоязычной поэзии (а еще французов, поляков, белорусов, русских «серебряного века»...), Стриха подошел к Дантовым терцинам во всеоружии версификационного мастерства: он не только считает делом принципа переводить Данте с соблюдением всех женских рифм (с ударением на предпоследнем слоге) — как в оригинале, но и добросовестно употребляет рифмы мужские (с ударением на последнем слоге) в тех нескольких местах, где к ним обращается сам Данте: эта ритмичная фигура хотя и звучит несколько необычно, а однако еще на один шаг приближает читателя к живой стихотворной материи «Божественной Комедии».

Однако «глобальная» задача переводчика этим не исчерпывалась. В предисловии он отмечает:

Главной целью этого перевода было не только адекватно воспроизвести содержание и поэтическую форму шедевра Данте, но и отойти от определенного «академизма» версий Карманского-Рыльского и Дробьязко, хотя бы намеком показать живую, не остывшую еще «магму» только что образованного поэтом итальянского языка — в сочетании самых разнообразных стилей (от наивысшего и до низкого) и иногда даже в определенных недостатках относительно сегодняшней устоявшейся литературной нормы.

И стилистическая амплитуда «Пекла» Стрихы действительно поражает! Здесь и высокий стиль религиозной поэзии — например в словах Вергилия о Господе и Рае, куда он, спутник Данте в путешествии по Аду и Чистилищу, уже не сможет его сопровождать — как некрещеный язычник — и где его проводницей будет Беатриче, более «достойная душа»:

«А й тої схочеш досягти оселі

достойніша душа тебе вестиме:

а я лишитись мушу в цій пустелі,

бо володар над небесами тими

ані порушників його закону

не прийме, ані тих, що йтимуть

з ними.

Ніде його могуть не зна кордону;

а там його твердиня й трон

високий:

блаженні, що допущені до трону!»

Здесь и стиль вульгарной болтовни — опять же из уст Вергилия (!), советующего Данте заглянуть вглубь второго рва восьмого адского круга, где мучаются искусители:

«Рік вождь мій: «У глибини

далечезні

спрямуй свій зір, щоб роздивитись

 краще

ті душі карані й недоброчесні;

між них патлате і брудне ледащо

з лайном під нігтями, якими шкіру

роздряпала, не годна анінащо.

Таїда-шльондра то...»

В том же предисловии Стриха говорит о своем стремлении опротестовать репутациюДанте «нудного классика», которая негласно закрепилась за ним в массовом сознании, и продемонстрировать, что в действительности Данте живой и интересный. И благодаря «антиакадемической» установке переводчика это ему удалось блестяще! А, кроме того, в интерпретации Стрихы образ Данте оживляют определенные глубоко личные моменты внутренней родственности автора и переводчика. О научных, в частности астрономических, аспектах, которые ярко отражены и в переводе, и в комментариях, уже было упомянуто. Дальше можно выразить догадку, что ведущий архитектонический прием, на котором построены две первые части поэмы, — образы двух неразлучных созерцателей, Вергилия и Данте, учителя и ученика, один из которых ведет, и показывает, и комментирует увиденное, и подсказывает, что делать, а второй направляется вслед за ним и ловит его слова, — имел, вероятно, глубокий резонанс в сердце переводчика, потому что ему самому свойственно чувство благодарного ученичества: как уже упоминалось, его литературным учителем был Григорий Кочур, в свою очередь — ученик Мыколы Зерова, неформального лидера киевской неоклассической школы. Большое влияние на Стриху имел и светлой памяти Игорь Качуровский, который называл своим литературным учителем Михайла Ореста, младшего брата Зерова, «шестого неоклассика». Непрерывная цепь неоклассической традиции... Знаменательно, что в своей монографии «Ѓенерика і архітектоніка» Качуровский назвал еще не законченный перевод Стрихы «Пекла» лучшим из лучших среди всех имеющихся украинских версий.

И еще одна параллель между Данте и его украинским переводчиком не может не броситься в глаза. Великий флорентиец, как известно, был рьяным участником политических противостояний своего времени — на стороне партии белых гвельфов, сторонников союза с папским Римом (в противовес гибелинам — сторонникам Священной Римской Империи, которую пытались насадить в Италии немецкие цесари). Как отмечено в предисловии переводчика, «нейтральность» в водовороте общественных событий была для Данте морально абсолютно неприемлемой. И политический темперамент Данте, бесспорно, близок Максиму Стрихе, который, даже стоя в стороне межпартийной борьбы, неутомимо бичует в своих публицистических статьях и выступлениях ужасные язвы нынешнего украинского общества, а, в частности, и наивысшего политикума. Вместе с Данте он готов сочувствовать скорее ожесточенному гибелину Фаринати дельи Уберти, который при жизни боролся с предками Данте, а в настоящее время, испытывая посмертное наказание в кругу шестом, «підніс чоло і випнув груди, // немовби з пекла згорда насміхався», чем тем «мізерним душам», «что ні ганьби, ні слави // не здобули на землі зажити», — у Данте они толпятся перед границей Ада, не удостоенные даже самой легкой среди адских мук!

Высокий патриотизм Данте, который сотворил единую Италию как государство единого итальянского языка (которое в его времена еще не существовало на карте), во все времена вдохновлял на борьбу нации, которые хотели политического единства и освобождения из-под чужеземного гнета. Похоже, Максим Стриха недаром так долго работал над своим переводом «Пекла» — время для его появления сегодня как никогда подходящее. И разработанная им концепция нациеобразовывающей функции перевода в нашей литературе, похоже, актуализировалась в настоящее время не хуже, чем во времена Валуевского циркуляра и Эмского акта. Но как повлияет его перевод Данте на нашу литературную и политическую ситуацию, покажет время.

А пока что поблагодарим переводчика, воскресившего величественные дантовские образы в багряных отсветах адского огня, и пожелаем ему вдохновения для дальнейшего пути — по террасам горы Чистилища и по сферам Рая.

В конце нужно поблагодарить и Олега Фешовця, директора издательства «Астролябія», который не только выполнял функции организатора издательской работы, но и позаботился о насыщенном и хорошо прокомментированном иллюстративном ряде издания, положив в его основу так называемый «Сиенский кодекс» (1440) с экспрессивно-наивными готическими миниатюрами, приписываемыми кисти Приамо делла Кверча.

ПОЗДРАВЛЯЕМ!

МАКСИМ СТРИХА ПОЛУЧИЛ ИТАЛЬЯНСКУЮ НАГРАДУ

 На днях терцины «Божественной комедии» впервые прозвучали на украинском языке — в базилике Сан Франческо в Равенне, где похоронен поэт, — сообщает в своем блоге на «Украинской правде» Константин Матвиенко. Кстати, 14 сентября как раз минула 692-я годовщина со дня его смерти. Автор перевода бессмертной «Божественной комедии» — профессор кафедры перевода Киевского университета им. Б.Гринченко Максим Стриха. За блестящий перевод бессмертного произведения Стриха удостоен награды проекта «Данте. Равенна. Италия» — «Дантовский лавр».

 Напомним, что первые переводы Данте на украинский язык принадлежат Владимиру Самийленко и Ивану Франко и появились свыше ста лет тому назад. Однако, к сожалению уже покойный, профессор Мюнхенского университета Игорь Качуровский назвал версию Максима Стрихи, с которой он успел ознакомиться до окончательной публикации, самой лучшей.