О нормах диссидентского движения

Порой говорят: украинцам сейчас не до того, что происходит в других странах. Этот ошибочный тезис, к счастью, не отражает все настроения украинского социума и политикума. Невозможно не интересоваться происходящим в России и в Европе. Оно прямо влияет на украинскую ситуацию. Другое дело, что порой клише вытесняют адекватные представления об ином.

•  Что касается России, то сейчас значение имеет не только степень и характер вмешательства Кремля в украинские дела, но и сопоставление общественного движения в Украине с русским обществом.

И здесь, как и в случае с украинским государством, качественно отличающимся от российской квазигосударственной модели управления, следует констатировать такие же отличия в общественном развитии.

•  Повторю то, о чем так или иначе говорилось в предыдущих моих публикациях, затрагивавших эту тему. Еще в 2008 году, с появлением пустого доклада Немцова — Милова о правлении Путина, который потом неоднократно переиздавался с некоторыми добавлениями, стало ясно: властная часть элиты обновилась и обновляется, а оппозиционная — нет. И совсем этого не хочет. Она отстаивает свою монополию на оппозиционность, ее участники привыкли существовать в условиях распределенных ниш, ролей, статусов.

•  Тогда еще не совсем было понятно, что это вовсе не приверженцы демократии, а люди девяностых, привыкшие существовать в условиях межклановой борьбы и обслуживать тех или иных олигархов. Они были соперниками Путина и его окружения, но никак не противниками, тем более противниками принципиальными. О том, как кооптировались в оппозиционную элиту, можно узнать из одной зарисовки участника событий последних лет. Запись 2011 года:

«На встрече с московским активом 5 октября Борису Немцову задали вопрос: почему в руководстве будущей коалиции вместе с ним, Касьяновым и Рыжковым участвует малоизвестный народным массам Милов? У которого в организации и людей-то нет. Немцов ответил, что имеют значение не только известность политика и количество людей, которых он приведет в будущую партию. Милов и его «Демократический выбор» берут на себя 25% расходов на формирование партии. Четыре политика, представляющие четыре организации, заключили 15 сентября соглашение о создании коалиции. И каждый из этих политиков берет на себя равную долю в финансировании. Это нормально и честно, если речь идет о создании паевого общества, но не общественной организации. Этакая не политическая, а акционерная партия получается».

Милов с Немцовым, пока не разошлись, были и остаются, но только порознь, наиболее ярыми обличителями коррупции и финансовой непрозрачности правящей элиты. Но ни от них, ни от других деятелей оппозиции никто никогда не получил ответа о том, откуда берутся деньги на их деятельность. В лучшем случае озвучивается заготовка о необходимости финансовой конспирации в условиях преследований.

•  Финансовый скандал сопровождал и так называемый координационный совет оппозиции — мертворожденное политическое новообразование. Ни размеры пожертвований, ни то, как были потрачены собранные деньги, так и не стало достоянием гласности.

•  Я уже говорил об исчезновении демократической оппозиции, о замене демократического дискурса популистским и националистическим. Не последнюю роль в этом сыграла такая российская особенность, как тождество политики и бизнеса, приватизация не только власти, не только государства, но и общественных движений. Что касается правящей элиты, то про это говорилось очень много. А вот элиту оппозиционную трогать нельзя. Она, по существу, вне критики, а сама способности к рефлексии не демонстрирует.

•  Политический бизнес — это совершенно нормально для политтехнологов, пиарщиков, журналистов, психологов, юристов, визажистов, стилистов, телохранителей и многих других профессий. Но не для политиков. Их занятие таким бизнесом именуется коррупцией, если они во власти, или продажностью, если они в оппозиции. Их выгода — не личное обогащение, а повышение статуса и приход во власть.

•  Иное дело — Россия, где оппозиция не имеет шансов попасть во власть, собственно, политическим путем — ее должна кооптировать в свой состав правящая элита. И одной из форм такой кооптации является участие в политическом бизнесе. Причем заказчиком может выступать власть. Прямо или опосредованно.

Это внешние условия, рамки. Но есть еще и внутренние ограничения. От политтехнологов, которые действуют в рамках рыночной конъюнктуры, политикам передалась фетишизация того, что именуется «повесткой дня». Так переводится термин «agenda», одно из значений которого в английском языке может быть передано и словами «вынужденные (или вынуждающие) обстоятельства». Это тоже подмена политического мышления рыночным — политик в России, в отличие от других стран, не ставит задач влиять на повестку дня, исходя из своих принципов и целей. Он приспосабливает их к обстоятельствам.

•  Но и рынок этот русский — административный, номенклатурный. На нем продают и покупают статусы и ниши. И ими же расплачиваются. Из далекого прошлого мне запомнилось интервью Индиры Ганди после первых проигранных выборов. Она сказала, что собирается заниматься политикой. Интервьюер удивился: мол, она не занимает никаких постов. Ответ был прост: занятия политикой не связаны с постами и должностями.

Ответ был прост, но в современной России он не соответствовал бы действительности. Здесь и статус оппозиционера, и место в оппозиционной иерархии даруется главой властной вертикали, в которую вписывается вертикаль оппозиционная. Желающие могут это проследить на примере Владимира Рыжкова, последнее интервью которого свидетельствует о полной доместикации. И дело вовсе не в том, что он признает успехи Путина и сравнительно высокий уровень жизни потенциально оппозиционных слоев. Тут иное, принципиально важное в толковании мотивации политического поведения.

•  Оппозиция едина с властью в том, что к протесту людей может побуждать только ухудшение их материального положения и снижение уровня жизни. И власть, и оппозиция отказывают обществу, отказывают людям в идеалистической мотивации.

Но именно такая мотивация и привела людей на Майдан. Однако Рыжков объясняет все только дурным экономическим положением в Украине. И делает вывод, что в России, где все гораздо лучше, протест невозможен.

•  Откровенной и наглой ложью являются слова Рыжкова, что Путин якобы «откручивает гайки». Особо цинично они звучат на фоне судебного процесса над участниками событий на Болотной площади. Низость власти и низость оппозиции очевидны. Власть провела выборочную амнистию, оставив под судом рядовых участников акции, настаивающих на своей невиновности. Сейчас им грозит по пять-шесть лет лишения свободы по обвинениям, которые мало того, что ничтожны (дернул за рукав омоновца, чем причинил ему невыносимые моральные страдания), но и не доказаны в суде. Но власть-то что? С ней все ясно. А вот лидеры оппозиции ведут себя недостойно.

•  Еще в самом начале процесса Валерия Ильинична Новодворская, ветеран борьбы с советской властью, напомнила о некоторых моральных нормах диссидентского движения. Если с запрещенной литературой арестовывали курьера, то заявления о причастности к этому делу подавали те, от кого он вез груз, и те, кому он предназначался. Это абсолютно не соответствовало чекистским и вообще советским представлениям о человеческой природе.

А поведение нынешних «болотных» вождей им полностью соответствует. Они подставили подсудимых и не пытаются их защищать. Поучаствовали в последней — жалкой и убогой — акции в защиту узников, прошлись по московским бульварам и слова лишнего не сказали. Сломанная жизнь нескольких молодых людей — плата за то, что лидеры оппозиции получили шанс на повышение и закрепление своего статуса. В котором они вполне устраивают власть.

•  Вот такая ситуация в России. Не имеющая ничего общего с украинской. Это иная страна, иное общество, иные люди, иные граждане. Понимание этой инаковости куда важнее, чем многословные рассуждения о Киевской Руси, археологических культурах, антропологических измерениях. Самое главное — то, что здесь и сейчас.