Почему не эвакуировали Донецкий национальный академический театр?

Сейчас Донецкий национальный академический украинский музыкально-драматический театр фактически прекратил свое существование! Теперь на его месте работает (судя по текущим афишам и выступлению в начале декабря генерального директора  — художественного руководителя Натальи Волковой на «брифинге представителей Министерства культуры ДНР и деятелей культуры из РФ») «Донецкий государственный музыкально-драматический театр». Волковой также объявлено о создании «Союза театральных деятелей ДНР»...

Между тем на официальном сайте театра еще остаются и украиноязычная версия, и упоминания о «знаковых» спектаклях — «Роксолане» по Загребельному, «Народном Малахие» Кулиша, «За двумя зайцами» Старицкого, особенно об «Энеиде» по Котляревскому, за которую в 2003-м коллектив дончан получил Шевченковскую премию... В разделе «Постановки» фигурируют и «Сорочинская ярмарка» по Гоголю, и «Случай в доме господина Г.» Олэны Пчилки, а еще совсем недавно здесь были и «Зелье» по Кобылянской, и последние премьеры — «Тетя Мотя приехала» за «Миной Мазайло» Кулиша и «Слепой» по Шевченко (к 200-летнему юбилею)...

С портретов в разделе «Состав театра» еще смотрят его артисты — с почетными званиями, просто любимцы публики, «молодняк» — Елена Хохлаткина, Андрей Романий, Валентина Гаркуша, Виктор Жданов, Светлана Бойко, Любовь Доброноженко, Зоряна Дыбовская, Петр Голубченко, другие, а также солисты-вокалисты, режиссер-постановщик Игорь Матиив, художник-постановщик Андрей Романченко, помощник художественного руководителя Ольга Байбак, технические работники... «Иных уж нет, а те — далече»: Киев, Чернигов, Черкассы, Львов... Некоторые уехали в Россию: Владимир Квасница, Андрей Бориславский, Владимир Быковский, Инна Гвоздикова... «Коллекционный» коллектив, «лучший театр в Украине», который ныне покойный руководитель театра Марк Бровун бережно лелеял 25 лет, в настоящее время под руководством его дочери за несколько месяцев превратился в заведение, которое предоставляет «культурные» услуги руководителям самопровозглашенной ДНР — в виде инаугурации ее «лидера» (официальный статус не уточняется — премьер-министр? президент? царь? принц-консорт?) Захарченко, выступлений на блокпостах, концертов к «государственным праздникам» вроде «Дня работников органов государственной безопасности», предвыборной агитации...

Впрочем, некорректно было бы не озвучить другую точку зрения, которая тоже звучит сегодня: мол, мы не имеем права осуждать людей, которые оказались фактически на оккупированной территории, по каким-то причинам не могут уехать и не имеют других средств к существованию, кроме собственной профессии. Но почему именно Национальный украинский музыкально-драматический театр (а не «Донбасс Опера», например, и не театры Луганска) движется здесь в авангарде, почему так громко и бодро звучат голоса его руководства и работников? Вспомним диалог из бессмертного «Дракона» Евгения Шварца: «Если глубоко рассмотреть, то я лично ни в чем не виноват. Меня так учили». — «Всех учили. Но зачем ты оказался первым учеником?»

Театральное сообщество (в том числе и автор этих строк — mea culpa...) в свое время приложило немало усилий, чтобы этот Донецкий украинский муздрамтеатр в 2009 году получил статус «национального» (первый и пока единственный в Украине среди музыкально-драматических: слишком искренними казались усилия Марка Бровуна по его последовательной и неуклонной «украинизации»). Теперь более решительно настроенная часть того самого сообщества взывает, чтобы Министерство культуры адекватно отреагировало на ситуацию, и юридически закрепило исчезновение «Донецкого национального академического украинского музыкально-драматического театра» с карты Украины. Но в ответ — тишина... Разве что в какой-то момент от Министерства прозвучало официальное обращение с просьбой к творческим коллективам остальной Украины взять на работу художников-беженцев из Донбасса. Кто нашел возможность «по-партизански» это сделать в условиях тотальной экономии и отсутствия свободных ставок — сделал, у кого такой возможности не оказалось — не смог, государство же, как водится, ничем, кроме призывов, не посодействовало...

Олег ПШИН, до недавнего времени актер и заместитель генерального директора по творческим вопросам Донецкого национального театра, сегодня среди немногих вчерашних «донецких», кто уже работает по специальности. Теперь он вспоминает, как в начале 1980-х, учась в Ровенском институте культуры, выносил строительный мусор со сцены тамошнего театра во время его ремонта и думал: «Вот бы здесь работать!». Желания иногда сбываются удивительным образом: два театра Чернигова, 12 лет в Донецке — и круг замкнулся...

— Я очень благодарен руководителю Ровенского театра Владимиру Петриву, — говорит Олег Михайлович. — Приехал, и он сказал: «Мы тебя берем, хотя вакансии пока нет, но ты можешь быть спокоен, за 2—3 недели я эту проблему решу». Так и сделал.

«ИДЕТ МИТИНГ — А ЗА ТЕАТРОМ РЕБЯТА ПРОСТО СЕБЕ УСЕЛИСЬ НА ГАЗЕТКУ «РУССКИЙ БЛОК» И ПИВО ПЬЮТ...»

— Когда в марте я последний раз была в Донецке, возникало впечатление маргинальности митингов, которые по выходным проводились на площади перед театром. И разговоры такие ходили — мол, все рассосется, кончится до конца лета. Что же случилось потом?

— Казалось, что эти митинги начали активно поддерживать и спонсировать. Сначала народ туда ходил, не зная, куда же повернет, как им «главный смотрящий» скажет. Многие люди просто откровенно смотрели: всего стоят 500—600, из них активных — только с полсотни! В двух шагах идет митинг — а за театром ребята просто себе уселись на газетку «Русский блок» и пиво пьют... Были и явно неадекватные молодчики, у которых руки чесались что-то разрушить... Конкретно все началось с захвата прокуратуры, СБУ, но когда уже взяли ОГА, то стало понятно, да и они откровенно говорили: «Нас поддерживает Ахметов».

— Россия фигурировала?

— Кричали и «Россия!», и «Федерализация!», и «Референдум!». Впоследствии Ахметов начал говорить: «Нет, мы с Украиной». Наверное, он хотел каких-то дивидендов, гарантий... И тогда вся ситуация вышла из-под контроля, началось обострение. На их «референдуме» из пяти избирательных участков, работавших всегда, открывали один — конечно, людей собиралось больше, в основном, пенсионеры, создавалась выгодна картинка для российского телевидения...

Сейчас, оглядываясь назад, я вижу, что все логично. В 2007 году, когда Путин заканчивал свой второй президентский срок, он говорил о реставрации СССР. И сразу же в Донецке появился флаг Донецкой Народной Республики — я его тогда впервые увидел. Затем прокламации о необходимости отделения от Украины... И никто этому не препятствовал! Где была СБУ, которая должна реагировать на такие вещи? Она не работала, и потом все силовики Донецкой области сразу все сдали...

Я теперь понимаю, что такое террор, когда ничего не можешь поделать. Идешь по улице, а в 100 метрах от тебя вынимают человека из машины, бросают об стенку головой, кровь льется, а они забирают машину и уезжают. Или когда едешь через блокпост, а там стоит некий дядя с автоматом и на тебя смотрит, и ты прячешь глаза — вдруг он решит, что ты не так на него взглянул, и тебя сразу же пристрелят...

— А какие настроения были в театре?

— У меня есть правило: не обсуждать в театре личную жизнь и политические взгляды — только рабочие, творческие вопросы. Но все эти годы возникали какие-то дискуссии. Даже заслуженные артисты Украины говорили, что нет такой страны — Украина. Я отвечал: «Значит, и меня нет, потому что я говорю на украинском? Но я есть»! Полные невежды! Они вообще не хотят знать историю, не воспринимают информацию — что им накапали в голову, то и пересказывают... Некоторые даже раздражались: «А почему я должен играть и говорить на украинском? Почему меня заставляют?» Я им отвечал: «Вас никто не заставляет! В Мариуполе есть русский театр и в Макеевке тоже русский театр... Соотношение 2 к 1. У вас даже есть выбор, которого нет у меня, потому что украинский театр только один»! Я когда-то был на Донецком телевидении на передаче о родном языке, прямой эфир, и там говорили с пеной у рта: «Эта ваша мова    — польско-австрийская выдумка! В русском языке 100 тысяч слов, а в укрАинском всего 25 тысяч!» А я отвечаю: «25 — это очень заниженная цифра, но даже если согласиться с этим, то вы знаете 100 000 слов, а я — 125, кто же из нас тогда умнее?!»

Самое страшное, что, как оказалось, 70 процентов труппы театра — вовсе не за Украину... Им все равно, с какой казны брать деньги! Мне это странно. Жили же нормально, хорошо зарабатывали. Ну, сколько средняя зарплата актера в областном театре? Три тысячи? Даже меньше. А в Донецке у артиста второй категории была ставка пять восемьсот. Это больше, чем в соседнем Мариуполе со всеми надбавками получал заслуженный артист Украины.

Я предлагал: давайте чисто виртуально задумаемся — вот станет Донецк частью России, тогда он будет стоить? А вот Донецк в Украине — ценный. Мы национальный театр в Украине — а кем мы будем в России? Тем более, что по-русски в русскоязычных спектаклях они тоже говорили неправильно — приходилось исправлять...

«ДЕНЬ РАБОТАЕМ, а ТРИ СИДИМ, ПОТОМУ ЧТО ОПАСНО — БОГ ЕГО ЗНАЕТ, КАК СНАРЯД ПОЛЕТИТ...»

— В последние годы в Донецком театре стало больше русскоязычных спектаклей?

— Да. Это произошло, когда М.Бровун уже почти не влиял на репертуар. Где-то за год до его смерти, с 2011-го, Н.Волкова начала сама все определять. Я спрашивал — почему именно этот материал, когда есть другой, который можно взять, не на русском? — «Нет, ну Вы же понимаете, мы для зрителя»... Но не такой ценой! Тем более, что мы уже зрителя приучили — если в 2002-м, помню, открывали завесу, и я слышал шипение, то в дальнейшем и вопроса такого не возникало... Вот в марте 2014-го была премьера «Слепого», а до того прошло три предпремьерных показа — в декабре, январе и феврале. Такая традиционная практика в театре — апробация представления перед официальной премьерой, дома или на выездной площадке. И люди вставали в финале, особенно студенчество, и потом уже работало «сарафанное радио» — молва пошла, и зритель пошел. А на «Тете Моте» зал откровенно разделился пополам: одни аплодировали репликам тети Моти, вторые — дяди Тараса. Музыкальная программа «Только во Львове» в театральной гостиной на основе батярских песен, которые я понаходил, с таким успехом шла! Хотя сначала боялись. А дальше люди подходили и говорили: «Спасибо! Вот так нужно соединять Запад и Восток! А эти политики...»Так и надо делать — спокойно, последовательно...

— Марк Бровун много лет так и делал, он развивал именно украинский театр. Что это было — искреннее желание, конъюнктура?

— Мне кажется, искренности все же было больше. Он со мной всегда говорил только на украинском и просил, чтобы я его исправлял. В последние годы я делал это все реже — Бровун стал даже красиво говорить. И были ситуации, когда он внутри театра говорил: «Что ты по-русски со мной? Давай українською»! Хотя, конечно, он лавировал между донецкой ментальностью и осознанием, что мы все-таки находимся в Украине. У него был нюх. Благодаря этому он достиг и с театром много. Бровун понимал, что если не вырвет для него какой-то кусок, то его не дадут никогда. Так и говорил: «Мы никому не нужны, кроме самих себя»! Он заболел, в том числе, и из-за того, что в 2010 году, как только Янукович стал президентом, к нам пришли отбирать помещение. При том, что Марк Бровун имел там огромные связи, что это памятник архитектуры... Он сопротивлялся, говорил — не имеете права... А это же такой лакомый кусок, прямо в центре города! Они хотели, чтобы театр арендовал помещение, а не был его хозяином, хотели сами сдавать его в аренду, не отдавать Киеву. Потому что национальный театр должен перейти из местной под юрисдикцию Министерства культуры Украины, стать не коммунальной, а государственной собственностью. Бровун этого не делал — он пробовал на двух стульях усидеть, понимая, что в Министерстве чего-то требовать ему труднее, чем в областном совете, где он сам был председателем комиссии по культуре. Но и это уже переставало быть гарантией «неприкосновенности»...

— Конечно, это сугубо умозрительные рассуждения, но я всем бывшим «дончанам» ставлю такой вопрос: если бы был жив Бровун — что бы он делал сейчас?

— (Сразу, не раздумывая) Бровун бы эвакуировал театр! В конце жизни, особенно после того, как помещение хотели отобрать, он уже понимал, что с «донецкими» — я не говорю даже о России, а именно о «донецких» — надо рвать. Он видел, как начинался «беспредел». У него был водитель, о котором я думал, что он — «вор в законе», настоящий: такой тихий, без понтов. Он очень хорошо ко мне относился, даже просил меня с ним на украинском разговаривать, и как-то говорит: зайди, у меня день рождения. Там собрались такие же «ребятишки». Слово за слово         — и они стали говорить (это был где-то 2010-й год): «Янык вообще с ума сошел, он все гребет под себя, так нельзя делать! Добром это НЕ кончится!» Это я на нормативный язык «перевожу», конечно. Мне кажется, и Бровун чувствовал, что ситуация развивается не в ту сторону. Он как-то в сердцах сказал: «Что же это такое с Украиной! Ну что делать с тем Януковичем?! Он вор! И другие не лучше! Нет в Украине лидера! Когда же придет какой-то человек, который что-то сделает?!» Я убежден, что он сразу просчитал бы ситуацию. Он и меня так учил — думать на несколько шагов вперед, иметь 2-3 варианта на случай того или иного развития событий.

Когда все только начиналось, где-то с февраля-марта, я так и говорил Н.Волковой — давайте сядем и продумаем, какими могут быть наши дальнейшие шаги. Затем, в мае, снова — давайте соберем труппу, поговорим с людьми, они же не знают, что к чему. Нет-нет, подождем, посмотрим... И когда Гиркин появился в Донецке, стало понятно, что игнорировать это уже невозможно, потому что появилось много оружия. До того были Пушилин, Губарев, чеченцы, они на нас не особо обращали внимания. Пришли как-то от них — а мы репетируем, ничего не знаем, театр вообще в отпуске или на ремонте... Тогда еще можно было выкрутиться, дальше — уже нет: или — или! Уже в последний момент, в конце июня, Волкова как-то додумалась, или, наверное, ей подсказали отвезти театральный транспорт под Мариуполь, где таможенники предоставили помещение, вывезти оргтехнику, все самое ценное, деньги со счетов... Отпуск планировали с 15 июля, но пришлось уйти раньше, потому что уже задолго до этого нормальной работы не было. Аэропорт бомбили, и получалось, что день работаем, а три сидим, потому что опасно — Бог его знает, как снаряд полетит... А потом всех собирали на 1 октября, и мне Волкова сказала не ехать, без вариантов. Я был уже в списках неблагонадежных...

Многие уехали, но многим некуда ехать. Вот до сих пор остается в Донецке человек, в у которого двое детей, и говорит: «Если бы меня кто-то куда-то пригласил — тогда бы я уехал»... А я отвечаю: «Ищи, действуй сам, пока молодой, пока есть творческие планы»!

— Это психология иждивенцев, вообще очень характерная для местных жителей: «Если бы кто-то за нас все решил и сделал...»

— В театре к этому привыкли, потому что всех так приучил М.Бровун: мол, ни о чем не думайте, я обо всем позабочусь... И теперь это откликается.

— Что сейчас делают ваши коллеги в Донецке?

— Играют по два спектакля в неделю, зритель ходит, они продают билеты, и якобы с этих доходов распределяют зарплату. Когда только вернулись, то взяли профсоюзные деньги, которые оставались, раздали по тысячи гривен  — и все. В какой-то момент им в чемодане привезли наличные — за инаугурацию Захарченко, за концерт, наверное. Я их спрашиваю — даже боятся говорить. То ли им запретили... Информации не получишь.

«ЛЮСТРАЦИЯ НУЖНА. ТОТАЛЬНАЯ!»

— Кстати, кто такая эта «звезда Интернета» в кокошнике, которая за Захарченко агитировала?

— Это молодая артистка, девочка из училища культуры, которую мы в прошлый Новый год брали в массовку играть Бабу Ягу... Что тебе сказать о тамошней ментальности? Три года назад, в феврале, я задержался в театре, была слякотная погода, холодно, промозгло. Вызываю такси, сажусь, и водитель сразу: «Что за погода! Вот в Москве снег выпал по колено, это я понимаю — зима!» А я ему говорю: «Вы знаете, на Западной Украине тоже снег». — И он — без паузы: «Так им и надо!» Это очень трудно преодолеть.

— Как думаешь, а когда вернется украинская власть...

— ...То они будут плевать нам в спину. У моего одноклассника из Дрогобыча сын служит в АТО добровольцем. И он говорит: нас проклинают за глаза. Будет как в Израиле: разговариваешь с палестинцем, он улыбается в глаза, а потом если резко, внезапно повернешься к нему — увидишь в глазах ненависть...

— Тогда что делать с театром?

— Я думаю, люстрация нужна. Тотальная!

— Может, вообще ликвидировать его как «национальный»? Открыть Донецкий областной музыкально-драматический театр, начать все сначала, заново набрать людей — тем более, что многие уже не захотят возвращаться.

— Может, и так. Еще вариант — вообще не иметь трупы, оставить только помещение, где могли бы выступать театры со всей Украины.

...Но когда это будет, сегодня не скажет никто.