«Видели, что жить недолго и не засыпали умерших землей»

Моя родина — та же, что и у Кирилла Осьмака — Шишаки Полтавской области. Мой предок Афанасий Гориздра — сотник Шишацкой сотни, получил купчую на землю от Даниила Апостола в 1711 году — на это есть документы в Санкт-Петербурге. Алексея Гориздру в 1824 году постригли уже в рекруты, а дальше Феоктист Иоакимович Гориздра оказался в Ташкенте. Мой дедушка Никипор Гаврилович Гориздра — садовник-виноградарь, у него были зимостойкие сорта винограда своего имени; безвыездно, как и его предки, жил в Шишаках. Сына своего назвал Афанасием, который погиб под Брестом в 1941 г., а родители получили сообщение, что Афанасий Гориздра пропал без вести. По нашей линии род начался Афанасием Гориздрой в 1711 году и по мужской линии закончился Афанасием Гориздрой в 1941 г. По линии моего отца, тоже шишачанина — чумаки Ивахненко.

Отец обладатель красивого баса, играл на бандуре, был знаком с Игнатом Хоткевичем через своего учителя Никифора Чумака, который совместно с Хоткевичем организовал капеллу бандуристов в Полтаве, которая потом стала киевской. Чумак расстрелян в Полтаве 15 мая 1938 года, а 16 мая 1938 года в Полтаве расстрелян Пилип Капельгородский. Именно потому, что Чумак — учитель папы, ему ничего не оставалось, как поехать в Сталино, где в шахтерском ансамбле песни и пляски под руководством Зиновия Дунаевского петь в хоре, и солировать — в трио бандуристов, потом была Донецкая филармония.

Когда мне было одиннадцать лет, отец против маминой воли (Гориздра — ее девичья фамилия) рассказал о кошмаре 1932—1933 годов. Он с другом Костем Хорольским (им было 22—23 года) помогал собирать труппы. Кость папе сказал: «Сегодня мы хороним, а завтра нас». Так и случилось, через два дня. В нашем садике в одной могиле лежат три человека: двое — наши прадедушка и прабабушка, и соседка. Видели, что жить недолго и не засыпали умерших землей. Как-то, как из последних сил возвращались домой Давид и Константин, отец говорит: «Костя, зайдем к соседке, я давно ее не видел». Зашли — около порога книзу лицом лежала ее 11-летняя дочь, молодые люди поняли: ребенок мертвый. Хозяйка сидела за столом, перед ней чугунок, в руке у нее детская ручка, перебирая пальчики которой, соседка сказала: «Вот у соседки умер ребенок, у них не было силы глубоко закопать, я откопала, потому что моя доченька уже месяц ничего не ела». Отец с другом кинулись к девочке, подумав, что она все же живая, когда повернули лицом кверху — а оно все, как и тело, покрыто червяками. Через день-два умерла и мать этой 11-летней девочки, и не вышел больше Костя, потому что тоже умер. Отец сам видел на железнодорожных платформах в Яреськах и Сагайдаке горы хлеба под дождем — он теплый дымился паром и гнил, и около этого хлеба стоял охранник с ружьем, чтобы никто не смел и близко подходить. Сосед Магда — коммунист охранял составы с хлебом на ст. Яреськи. А его жена умерла от голода, потому что власть не только хлеб забирала, а забирала все съестное: если был сваренный борщ, то борщ выливался на навоз. В книге Конквеста о голоде я прочитала, что наш Магда-сосед, который хлеб стерег, расстрелян. Благодаря Конквесту узнали. Потому что власть сказала, что геноцида не было, а голод у всех был.

Недавний случай. Прочитала в «Літературній Україні», что вышли книги Юрия Хорунжего об украинской элите. Сразу же пошла, потому что дорога в библиотеку мне известна с 8 лет, а теперь восемь десятков. Все книги Хорунжего «были на руках», но потом несколько мне выдали без единой пометки, что были у читателей. А одну книгу — «Людям мила» — не давали, потом спросили «А что вы так хотите прочесть и узнать в этих книгах?» Говорю: «Интересно почитать об украинской элите». Вижу критическую улыбку: «Какую элиту? Это Пчелка, что ли, элита?». Наконец книгу нашли, но домой не дали, потому что она с дорогой надписью автора — такие экземпляры, не выдаются, я сняла копию — это 51 страница.

Дорогая надпись автора: «Читателям-донетчанам от автора. С хорошими пожеланиями». 15.05.94. Ю. Хорунжий»

«Людям мила» — рассказы о Людмиле Старицкой-Черняхивской — писательнице, патриотке, страдалице — и только что найденная еще не печатная ее поэма «Великий похорон».

Муж Людмилы Черняхивской — медик — в Сталино основал медицинский институт, когда они там с Людмилой были в ссылке. У них с Людмилой была и дочь — красавица, умная, с независимым характером. Дочь Вероника позже также была арестована. Энкаведисты изнасиловали ее во время следствия... и ... застрелили. Родителям отказывали в свидании и приеме передач, они настаивали, им откладывали ответ. А потом посоветовали отправлять по всем концлагерям посылки: откуда посылка не вернется — там дочь и есть. Вот не вернулась посылка. Людмила послушала совет мужа, который был в прединфарктном состоянии, оставить его на сестру и ехать к дочери. Всевозможными видами транспорта и перекладными через весь Великий Советский Союз добралась туда, где дочери не могло быть... Потом дорога домой с разбитым сердцем... Вернулась Людям Мила, спустя некоторое время похоронила мужа, перед войной ее саму арестовали и отправили в Сибирь. Началась война, Людмила в поезде умирает, где ее тело, неизвестно. Теперь известно, что кагэбэшники с телами не церемонились... Вот такая Правда.

О себе: закончила женскую русскоязычную школу №2 в Сталино, рядом с библиотекой Крупской, в 1956 году. Потом — Киевский институт народного хозяйства, русскоязычный, в 1966 году. Работала на военном заводе, который подчиняется Министерству обороны, г. Москва.