Голос и душа народа

Нилу Крюкову я знал мало. Хотя как артистку, конечно, намного лучше. Ее голос. Голос для нее был основным инструментом. А пусть кто попробует так, без кордебалета и подтанцовок, как сейчас принято, сыграть какой-либо текст. Сейчас вообще какая-то проблема с голосами драматических артистов нового, младшего поколения — слишком одинаково они звучат. Голос Нилы был узнаваемым с первого звука, с первой фразы.

Я познакомился с Нилой в конце 1980-х, когда все бурлило и кипело в украинской жизни. Она чувствовала себя во всем этом как рыба в воде. Так как сама была ментальной революционеркой. Все мы помнили историю с «Марусей Чурай» Лины Костенко, по которой был поставлен спектакль в Филармонии. Поставлен и запрещен. Пощечина, которую получила тогдашний филармонический директор от Лины Васильевны, это была пощечина самой системе. Она  и закачалась, она и упала, та система. Так как против нее были такие  женщины — прекрасные и талантливые, безоглядно смелые.

Не случайной была и встреча Нилы Крюковой с «Собором» Олеся Гончара. Когда-то запрещенного, как известно. Кто не слышал и не видел — посмотрите и послушайте! Филигранный синтез романтичной и реалистичной стилистики, очень точно, очень ярко и сильно. Настоящий мастер слова, редкий, истинный талант.

И так же чрезвычайно талантливо читались ею тексты Григора Тютюнника — со всей силой звуков и интонаций, исходящих из самой души народной. Она сама была из народа, была самим народом — по ощущениям и мировоззрению, по языку общения с миром.

Тогда, во время знакомства, мы быстро выяснили, что земляки. Нила родом из села Поповка, Онуфриевского района на Кировоградщине. Оттуда до моей Александрии рукой подать, полполя пробежать. И сразу же голосовой аппарат Крюковой перестроился, зазвучал голосами женщин из местных сел. Я был просто очарован. А один рассказанный-показанный ею эпизод вызвал у меня слезы, слезы смеха. Она показала бабку из своего села, которая «сдержала» руховца (члена Народного Руха) за то, что принялись сбрасывать памятники Ленину с пьедесталов.

Бабка неожиданно выступила с христианских позиций, оппонируя языческому нигилизму руховцев. О Ленине:

— Воно больне, воно сіфілісом боліло, всю жизнь, можна сказать... А ви, гаспидські душі, що ж ви робите? Вірьовку на шию і додолу... Щоб вам пусто було! Хіба ж так можна з такими болєзними людьми?? А подивіться на його жінку, Крупську Надєжду. Та в неї такі больні очі, що вони вибалушились аж до самого пупа. І ви ото таке творите!

Крюкова говорила все это с чисто кировоградско-полтавским (польтавским!) прононсом, каждая жилка ее лица, каждое движение ее жило той бабкой, убежденной в том, что с «людями так нельзя», что нужно по-человечески.

— Нила, — сказал я тогда, — да у вас выдающийся комедийный талант! Это такая редкость, особенно в кино. Ну чтоб вам взяться за такое... Да еще на телевидении.

Однако же, очевидно, не то время было, Крюкову сжигали гражданские чувства. Это здорово и в то же время жалко — она могла бы здесь многое сделать. Могла бы и сделала что-то, если бы не тяжелая травма, которая лишила ее возможности полноценной жизни на протяжении последних лет.

И еще один смешной эпизод, свидетелем которого я не был, мне его пересказали. Еще в советское время был традиционный тогда выезд на села группы писателей и артистов. Наблюдая за чьим-то выступлением, Крюкова выкрикнула:

— Как чудесно, как эмоционально! У меня аж мурашки по телу пошли.

И тут обозвался Иван Драч:

— Как бы я хотел быть одним из тех муравьев!

Что ж, теперь Иван Драч и Нила Крюкова имеют возможность всматриваться и вслушаться друг в друга уже в лучших и небеснейших мирах. Вечная и добрая память им!