Быть первопроходцем

Доктор исторических наук, писательница Марина ГРИМИЧ смело открывает для украинцев новые горизонты. Как в самой Украине (ее роман «Клавка», лучшая книга Book Forum в номинации «Современная украинская проза», рассказывает о литературной жизни 40-х годов прошлого века), так и за ее пределами. В частности, именно издание Марины Гримич об украинцах Бразилии фактически положило начало исследованию быта этой диаспоры. Кого в Союзе писателей называли «самурай», в ким образом бразильцы стремятся приобщиться к нашим обрядам и как украинцы повлияли на политику многокультурности в Канаде — узнавайте из интервью.

«ТОГДА БЫЛА СОВСЕМ ДРУГАЯ ИЕРАРХИЯ ЖАНРОВ ЛИТЕРАТУРЫ»

— Почему вы избрали именно 40-е годы прошлого века?

— Сначала я хотела написать о 1960—1970-х, о которых еще что-то помню с детства. Однако детских воспоминаний было маловато, чтобы написать роман. Поэтому нужно было усилить их документальными материалами. Для этого я читала мемуары, собирала информацию в устных беседах с очевидцами, пошла в Центральный государственный архив-музей литературы и искусства Украины и взялась за фонд «Союза писателей». Стала листать материалы начиная с 1930-х гг. и натолкнулась на пленум 1947-го года, на котором состоялся разгром украинской литературы.

Там были также протоколы общих собраний, где шла речь, в частности о том, как увольняли Максима Рыльского с работы (он был председателем Союза писателей). Можно было также почитать интересные истории, как проходили заседания секции прозы, поэзии. В Союзе тогда была совсем другая иерархия жанров литературы. Например, сегодня детская литература очень популярна, а в советские времена детский автор был определенным образом «недописатель». И еще многое я узнала. Поэтому я читала все это и думала: если даже я, выросшая в писательской семье, этого не знаю, то значит, об этом вообще знает мало людей. А мы же, писатели, как раз и стремимся писать о неизвестном. Поэтому этот пленум стал для меня «золотой жилой». Конечно, писать об этом оказалось очень деликатным делом. Но поскольку произведение восприняли, то, кажется, мне удалось найти форму, как это сделать лучше всего.

— Вы вспомнили, что много работали с архивными документами. Были ли открытия, перевернувшие ваши привычные представления о литературе того времени?

— Да, много. Для меня открытием было, что Андрея Малишко, лирика высокого уровня (казалось, что это должен был бы быть голубоглазый романтик, живущий в своем мире поэзии), в Союзе называли «бешеный монгол» или «самурай». Потому что он имел узкие глаза и вспыльчивый характер: если его что-то не устраивало, то он просто бросался в словесный бой. Меня это удивило, потому что это была поразительная разница между ним как поэтом и ним как человеком. Вот Максим Рыльский, мне показалось, в жизни был таким, как и в поэзии: интеллигентный, снисходительный, начитанный, эрудированный.

Относительно пленума, меня поразило, как филигранно было организовано сверху это грубое натравливание писателей друг на друга. И это же нужно было так подзудить, создать эту атмосферу! Столько грязи лилось из уст писателей! Вместе с тем, интересно было узнать, как люди выпутывались из той ситуации. Это была большая драма.

И конечно, среди самых сильных впечатлений от работы над первоисточниками — история о «самоварах», то есть инвалидах войны без рук и ног.

«ПРИШЛО ВРЕМЯ РАЦИОНАЛЬНО ПЕРЕОСМЫСЛИТЬ ЭТИ ПРОИЗВЕДЕНИЯ»

— Советская литература нередко воспринимается отделенно, мы словно пытаемся ее отстранить от себя, как будто это не часть нашей истории. У вас такого нет. Какова роль в этом личного фактора?

— Я вырастала в советской среде, но мой отец был среди тех, кто поддерживал шестидесятников. Он был главным редактором издательства «Молодь», когда там публиковались первые их книги. Конечно, ЦК ему в этом всячески препятствовало. В конце концов, потом его уволили с работы с большим скандалом.

В моей памяти остались случаи взаимовыручки между писателями, украинской интеллигенцией вообще. В частности, был такой обычай, когда запрещенному писателю, сидевшему без копейки, издатель (то есть мой отец) давал заработать: он писал внутренние рецензии, а подписывал их другой человек (это был большой риск). Иван Ющук не раз рассказывал об этом. Или другой случай взаимоподдрержки. Когда моего отца выгнали с работы, он попал с инсультом в больницу, мы с мамой сидели без денег. Как-то пришел к нам в гости один писатель, а когда ушел, то мама на окне нашла 100 руб. Это были огромные деньги. Такой тогда была поддержка — тихой, негласной, без пиара.

Я воспитывалась в среде «несогласных с режимом» и вспоминаю писателей, о которых идет речь в романе, уже дедушками и бабушками. Они были разными. Одни поддерживали советские идеи, искренне верили в марксизм-ленинизм и в то, что партия все делает правильно. Другие — ненавидели систему, но хотели выжить, потому и имитировали какую-то деятельность против буржуазных националистов. Третьи выступали откровенно против. Четвертые отмалчивались и тайно помогали третьим. Писательское сообщество — это была очень неоднородная группа людей.

В текстах советской литературы, которые ввожу в сюжет романа, я пытаюсь раскрыть подтекст и подподтекст. Вот мы смотрим на плакатное искусство, на картины того периода, и нам интересно. А посмотрим еще раз на литературу соцреализма. Да, она не такая, как современная. Ее стоит воспринимать как историческое явление. Нам она может не нравиться, но ее нужно изучать, потому что у нее тоже есть своя специфика. СССР нанес нам рану — украинскому языку, культуре, национальному сознанию. Теперь она начинает понемногу заживляться, и пришло время рационально и спокойно, без истерики переосмыслить эти произведения с эстетичной точки зрения.

— Поделитесь, пожалуйста, рецептом, как писать об истории интересно?

— Я действительно насыщала текст «Клавки» исторической информацией, создала картинку той эпохи. В этом помог мой опыт доктора исторических наук — я антрополог и занимаюсь повседневностью. Относительно «интересно», то иногда бывает такая раскрученная тема, на которую что бы ты не написал, книгу обязательно купят. Но это был не мой случай, потому что 1940-е — малоизвестные и непопулярные.

Каждый писатель имеет свою сильную сторону. Мне кажется, моя заключается в том, что я умею конструировать сюжет. И его наличие, учитывая непопулярность темы, в этом романе была принципиальной. Нужно было, чтобы сюжет стал «крючком», благодаря которому читатели заинтересовались бы темой украинской литературы времен соцреализма и писательской среды 1940-х.

ПИОНЕРАМИ ВЫРАЩИВАНИЯ ПШЕНИЦЫ В БРАЗИЛИИ БЫЛИ УКРАИНЦЫ И ПОЛЯКИ

— Относительно научной деятельности. До вашей книги об украинцах в Бразилии эта тема практически оставалась «белым пятном». Могли ли бы вы детальнее рассказать об экспедиции? Какова специфика этой диаспоры?

— Экспедиция была организована Центром украинского и канадского фольклора имени Петра и Дорис Кулей при Альбертском университете (Канада). Пригласили к ней меня и еще нескольких канадских исследователей, каждый из нас изучал свой участок. Это был безумный ритм работы: нужно было за короткий период собрать много интервью, фотографий. Я еще прорабатывала украинскую газету «Праця», которая выходила в Прудентополисе. Было много встреч.

Когда привезла этот материал, начала с ним работать, то увидела, что кое-чего мне не хватает, например, я ничего не записала из фольклора. Тогда уговорила мужа, и мы вдвоем полетели в Бразилию еще раз за собственные средства. В той второй экспедиции я искала сведения, которых мне не хватало, и вот наконец подготовила книгу, которая является не теоретическим трудом, а прикладным. Моя цель была практической: собрать материал, правильно его классифицировать, структурировать, описать и проанализировать. Я считаю, что это одна из лучших работ моей жизни и горжусь ею, поскольку это действительно самая первая научная книга об украинцах в Бразилии. Мне приятно, что сейчас появляются новые исследования на португальском языке, написанные потомками местных украинцев.

В отличие от нашей диаспоры в Канаде, которая имеет просто роскошную научную и мемуарную библиотеку своей истории и культуры, в Бразилии такого нет. Почему? Предки украинцев Бразилии эмигрировали из Галичины в одно и то же время и из тех же сел в конце ХІХ в., что и деды-прадеды украинцев Канады. Только одни ехали в Канаду, а другие — в Бразилию. И через сто лет мы видим две абсолютно разных диаспоры. Одна богатая, с большим влиянием на принятие политических решений властью, имеет очень много выдающихся людей, которые изменили историю Канады. А в Бразилии — все совсем по-другому, потому что люди попали в более бедную среду. Сначала их отправляли на кофейные плантации (нужно понимать, что Бразилия начала рекрутировать эмигрантов из Европы, когда отменили рабство), но украинцы там не прижились, потому что это был не их климат, они болели, не любили выращивать кофе. Поэтому переселялись южнее, то есть туда, где холоднее, где климат немного больше похож на  украинский.

К слову, сейчас Бразилия является одним из крупных экспортеров пшеницы. А пионерами ее выращивания были именно украинцы вместе с поляками. В частности, в штатах Парана, Санта-Катарина. И нужно себе представить, в каких условиях это происходило: непроходимые леса, которые нужно расчистить; стволы такие, что нужна была где-то неделя, чтобы срубать одно дерево. Сначала не могли выкорчевать корень, потому сеяли между пеньками. А это еще значит, что пахать между ними было невозможно и все делалось вручную. Поэтому и получается, что в Украине давно уже было пахотное земледелие, а в Бразилии украинские селяне вернулись к ручному. Это страшные условия. Если в ХХ в. у украинцев Канады уже были машины, ими они ездили на элеваторы, это были богатые люди, то здесь, в Бразилии, они еще копались в тех лесах.

«ГОСУДАРСТВО В ГОСУДАРСТВЕ»

До них не доходила цивилизация. Например, в очень многих колониях (то есть украинских поселениях) телевизор появился в 1990-х. С того времени и начинаются ассимиляционные процессы, потому что до того они жилы патриархальным укладом и сохраняли свой говор, культуру, все эти обычаи. Вся жизнь была украинской. Когда мы, члены экспедиции, приехали, то с нами разговаривали на украинском языке. И старое поколение, и среднее, и даже дети. С одной стороны, фольклористам, этнографам — как я иногда шучу — «чем хуже, тем лучше», потому что чем более патриархальным является общество, тем больше древних обычаев сохраняется, и мы радуемся, что нашли такой бесценный материал. Однако, с другой стороны, это беда, что они жилы в этих условиях.

Впрочем, у украинцев Бразилии была очень мощная сила — греко-католическая церковь (там она называется Украинская католическая церковь). Орден василиан там создал фактически «государство в государстве». В Прудентополисе был большой монастырь, а по колониям были также поменьше, там жилы священники. Им нельзя было быть женатыми, потому вся их работа была для людей. Они садились на коня, ездили от одной парафии к другой, служили службы в церкви, отпевали умерших, крестили детей, венчали молодых, создавали школы в колониях, и там преподавали сестри-служебницы. А позже образовалось такое згромадження — катехитки. С одной стороны, это была очень консервативная среда, но с другой, они поддерживали украинские традиции, потому что все службы Божьи проходили на украинском, в школах изучали украинский язык. Позже ситуация изменилась.

Сохранение украинских традиций не значило их «консервирование». Я вообще не люблю это слово относительно диаспор. Культура продолжала развиваться, только в другом направлении. А еще следует ценить то, что она сохранилась. Потому что если в Канаде ассимиляция первого поколения эмигрантов началась в 1920—1930-е годы, то у этих — только в 1980—1990-х.

«КУЛЬТУРА УКРАИНЦЕВ СИЛЬНО ПОВЛИЯЛА НА ВСЕХ, КТО ЖИЛ ВОКРУГ»

— Могли бы привести примеры трансформаций украинской культуры?

— Например, говор. Мы знаем, что у нас есть суржик. Украинцы Канады имеют свой суржик украинско-английский, называется half-полу. В Бразилии так же существуют украинско-португальский суржик. Интересно наблюдать за тем говором: ты его сначала не понимаешь, потом расшифровываешь, он тебе нравится, а потом ты задаешь вопрос на нем.

Что касается ритуалов, то должна сказать, что обрядовая культура украинцев Бразилии сильно повлияла на всех, кто жил вокруг, в отличие от ситуации в Северной Америке. Украинцы приехали в Канаду в своих разноцветных кожухах, вышиванках. И англичане-протестанты воспринимали их как отсталых людей. А бывало, говорили им: «Вы как индейцы, и все ваши обряды — это какое-то язичество». Протестанты не понимали, зачем, например, украшать дома и церковь зеленым ветками на праздник Троицы. Там украинцам было чрезвычайно сложно удержаться со своими обрядами.

В Бразилии все было по-другому. Бразильцы очень благосклонны к религии. Им, наоборот, все эти украинские обряды были настолько интересны, что они начинали воспринимать и имитировать то, что было у украинцев. Например, меня удивило, что в современной украинской православной церкви в Куритибе лишь около половины венчаний совершается для украинцев. Вторая половина — это неукраинцы, которые венчаются по украинскому обряду. Я спросила почему. А священник говорит: «Потому что у нас красиво». Бразильцев поражает, когда они входят в церковь и видят золото, иконы, рушники, этот пышный обряд...

Сейчас в большинстве церквей службу начинают проводить на португальском языке. Но сам обряд сохраняется. Я была на одной свадьбе смешанных супругов (со стороны жениха пришли бразильцы). Вот нужно делить каравай, и сестра жениха спешила первой разрезать его, чтобы взять себе кусочек. К слову, там сохранился еще такой обряд, которого в Украине уже нет, — затанцовывание каравая (мужчины, ближайшие члены семьи, танцуют с караваем). Но португальцы тоже хотят принимать участие в этом действе. Их восхощают все эти обряды. Все, что я до сих пор сказала, — это преимущественно о сельском населении Бразилии.

«ДА УКРАИНЕЦ Я»

— А как поддерживается связь с Украиной?

— Нужно различать, где живут украинцы, в городской или сельской среде Бразилии. Есть городская интеллигенция, преимущественно португалоязычная, но образованная, очень современная, положительно настроенная в отношении Украины. Эти люди принимают участие в туристических путешествиях на историческую родину, посещают села, откуда их родственники. Таким образом они компенсируют свою ностальгию за Украиной, за образом, который себе нарисовали. Вторая часть украинско-бразильской диаспоры (намного более многочисленная) живет в селах, в далеких колониях, это простые люди, многие из них малоимущие.

Если в городе маленькие дети, которые посещают украинские школы, будут знать, как прочитать и как написать слово, но не поймут его значения, то в селах — другая ситуация. Сельские дети из украинских колоний могут говорить, но не умеют ни писать, ни читать на украинском. Потому что сейчас уже не практикуется преподавание украинского языка в школах, максимум — дополнительные уроки по желанию. Но когда мои коллеги спрашивали у них, кто они по национальности (напомню, людей, у которых прадеды сюда приехали), то слышали в ответ: «Да украинец я!».

УКРАИНСКИЙ ОТЕЦ КАНАДСКОЙ МНОГОКУЛЬТУРНОСТИ

— Вы исследовали и канадскую диаспору. Могли ли бы рассказать о ней, в частности ее роли в проекте многокультурности?

— Это совсем другая диаспора, которая «сама себя сделала», выбилась на высшие уровни власти. Мы знаем, что украинцы очень влиятельные в политических кругах Канады. И нужно поучиться, как они берегут свою идентичность, украинско-канадскую или канадско-украинскую.

Но детальнее я хотела бы остановиться на влиянии украинцев на историю Канады. Известно, что первыми в Канаду попали французы, это была французская колония. Потом Британия начала претендовать на эти земли, и, в конце концов, Канада стала ее колонией. Начались дискриминационные притеснения франкоязычного населения, которое тогда было менее образовано, жило более патриархальной жизнью, было беднее. Но на определенном этапе французы взбунтовались, захотели отделяться, и премьер-министр Трюдо, отец нынешнего премьер-министра, в 1960-е годы стремился разрешить эту конфликтную ситуацию между англоязычным и франкоязычным населением и ввести политику двуязычности и двухкультурности.

Две стороны — английская и французская — долго договаривались между собой, какие квоты, как это должно быть. И решили, как в третейском суде, отдать право решения третьей стороне — неанглийской и нефранцузской, чтобы и их рассудила. И тогда они обратились к Полу (Павлу) Юзику, украинцу, который был депутатом парламента, известным юристом, и попросили, чтобы он предложил решение. Павел Юзик, в свою очередь, обратился за советом к выдающемуся языковеду Ярославу Рудницкому. Они сели, подумали. И Рудницкий говорит: «А почему должна быть двухкультурность? Есть украинцы, немцы и представители других культур. В Канаде должна быть политика многокультурности!». Пол Юзик предложил свой законопроект. И сейчас он считается отцом многокультурности в Канаде. Украинцы могут этим гордиться.